Читаем без скачивания Дневники 1926-1927 - Михаил Пришвин

В наше время скорбь о несчастных была нравственной обязанностью интеллигентного человека, теперь на себя эту обязанность взяло государство, поставившее себе девиз «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и этим сделало бытие страдающего за других интеллигента бессмысленным. Если теперь рабочий обратится ко мне в своей обиде, я отошлю его в профсоюз. Он придет и скажет: «Профсоюз не помог, директор меня вышвырнул на улицу». — «Иди на биржу труда». — «Там забито». — «Подожди же, мой друг, потерпи, мы все жертвуем собой для государства будущего». «Тут круг, — скажет рабочий».

25 Июня. Сегодня последний день роста света, с завтрава деньки начнут сплывать. Вода тихая, цветут луга, леса полные.

Прошлый год, кажется, этого не было: совершенная тишина на озере круглые сутки и уже перевалило на вторые.

Вчера мы с Петей ездили на Урев по этим водным световым полям. Рыба в реке кипела и часто выбрасывалась из воды. Сверкала на солнце плотва, и вдруг, как сорвавшись, бухалась щука. Окунь гонит плотву к берегу, она забирается в печурку, и только хвостик торчит, а окунь мнет хвостик, слышно цокает губами и не может выдернуть. Мы сначала схватили окуня, а потом за хвостик вытащили из печурки плотву. В Тресте кипела утиная жизнь. Мы продвигали лодку по еще невысокому молодому тростнику — такой он блестяще-зеленый! кое-где только торчат старые прошлогодние тростинки со своими метелками. В тростниках были коридоры, по которым мы ехали бесшумно и часто натыкались на выводки чирков и крякв. Это был утиный дом со спальнями, детскими и залами — плесами, покрытыми зеленой ряской и расцветающими кувшинками. Селезни кряковые держались отдельно, стаями на большой озерной воде.

Вода на озере цветет. (Запоздание против прошлого года).

Слепни провожали нас долго, на середине озера только мы поняли, что это наши слепни, летающие специально за нами, мы их перебили, и они кончились. Тоже от реки вечером взялись нас преследовать комары. Заехав в озеро, мы всех их перехлопали, и больше они нас не беспокоили. Мы висели над бездной в маленькой лодочке, прозрачная жидкость держала нас… какое-то упоение светом, как будто мы были в объятьях воды, света и воздуха.

Остров Пятачок и Канал краеведения. Люди местные не только сами не хотели прорыть себе канальца, но даже, если бы взяться — запретили бы. А когда мы прорыли — все теперь ездят тут.

Можжевельник растет кустом и много всего переносит: стужи, ветры, иногда его так засыпает снегом, что ничего и не остается: люди сверху ходят на лыжах, звери оставляют следы. Но если не засыпало, то всех кормит своими ягодами, тетерева всю зиму живут около него, и даже сами лисички любят полакомиться его ягодами и, лакомясь, попасть на <1 нрзб.> тетеревов и после можжевельника <1 нрзб.> съесть курицу. А сколько птиц на перелете, певчих дроздов и др. укрывает он: присмотрись ранней весной, везде глаза блестят. Можжевельник <1 нрзб.> своей жизнью похож на крестьянина и тоже, как крестьянин, он все переносит, и самый большой праздник у крестьянина в годовой созвать родню — так и можжевельник около Петрова дня окружает себя гостями и погружается в букеты ромашки… медуниц…

Крючок от вставленного зуба оторвался во время еды и попал в кишки, зацепился, и человек от этого умер…

Выдающийся человек силен победой над смертью: вот это и ценится, что он выходит из себя, из плена смерти, у него есть нечто над собой и другие в этом видят как бы возможность своего бессмертия.

Опять, значит, вторые сутки озеро пролежало в полном спокойствии. Последний день весны (весенний солнцеворот) я проводил хорошо и вечером, когда взошел полный огромный месяц, видел, как вечерняя заря, не угасая сама, передала на севере ключи заре утренней. Луна своим светом не влияла на озеро, и на всем чистом небе можно было разыскать 5–6 бледных звездочек.

Р<емизов> сказал мне: «Наша интеллигенция вообще кислая, я знаю одного только человека с железной волей». Я не стал расспрашивать, кто это, потому что по тону Р. можно было догадаться о какой-то тайне, окружающей личность «человека с железной волей».

Однажды Г. сказал: «Мы такую рукопись получили, такую…» — «Какую же?» — «А вот почитаете, пойдет в следующей книжке». — «Кто автор?» — «Пока секрет, но это вы скоро узнаете: этот человек с железной волей, и его нельзя не узнать».

Книга «Русской Мысли» вышла, автор рассказа описывал свои политические убийства и осуждал их с религиозной точки зрения. Я, конечно, догадался, кто был автор и вспомнил о словах Р., что это единственный «человек с железной волей».

Я сказал Р-у:

— Книга написана не своим языком, довольно противно под Гамсуна в «Пане»: какой-то прикладной к революции Блок или Печорин, Брюсов.

Р. ответил:

— Он это сознает. Я ему посоветовал следующий роман писать под Льва Толстого.

Р. большой забавник и любитель подстраивать шутки, я сказал:

— Вы осрамите «человека с железной волей».

— Нет, — ответил он серьезно, — тут не в литературе дело, в литературе главное как сказать, а ему это все равно: ему надо что-то сказать, и он это будет говорить по-Толстовски.

<На полях> Верить или не верить? Мне было жалко такого революционера в литературе.

— А какой он из себя? — спросил я.

— Он похож на тигра, хотя совершенно лысый.

— Лысый!

— Ничего не значит. Он бархатный и как будто подкрадывается, как тигр.

Я стал искать встречи с «тигром». Прошло несколько лет, за это время вышел его роман совершенно под Толстого, до отвращения подобно, невозможно читать: какая то проходящая, сезонная религиозно-революционная литература. Я не мог себе представить, из каких побуждений человек, единственный с железной волей, мог заниматься такими пустяками. Но, главное, что меня возмущало: этот убийца в романах своих раскаивается в своих убийствах. Я никого в жизни своей не убивал, не приходилось, но мне кажется, если бы пришлось, то я не мог бы из этого делать роман и притом чужим языком. Я перестал искать встречи с «тигром».

Потом началась революция. Я сидел в предпарламенте корреспондентом в ожидании речи Терещенко, на которую возлагались надежды. В перерыве я пошел в буфет и по пути встретил Леонида Андреева и в разговоре с ним узнал, что «тигр» здесь.

— Сейчас только прошел в буфет, — сказал Леонид Андреев.

Я простился с Андреевым и побежал в буфет. Там было множество людей и виднее всех был Авксентьев, председатель парламента. Кто-то подошел к нему, потрепал по плечу и сказал добродушно: