Читаем без скачивания Огненный плен - Вячеслав Денисов

– Построиться в две шеренги!

Шнырь перевел. Толпа задвигалась, засуетилась. Очень скоро наш строй развернулся на половину площади села. Наблюдая за тем, как на площадь въезжает черный «Мерседес», я шепнул капитану:

– Что бы ни происходило дальше, закрой рот и не дергайся. Это простой способ выжить. Не дерзи, иначе умрешь. Мертвый ты никому не нужен. – Решив, что для пущей убедительности мне нужно привести какой-то довод, я сказал: – У тебя же задание есть (он посмотрел на меня злым глазом), вот и выполняй его. Иначе партия и правительство оторвут тебе яйца.

Его заданием был я. И не было лучше способа завести этого человека и заставить повиноваться.

Когда дверца «Мерседеса» распахнулась, штурмбаннфюрер преданной собачкой побежал навстречу гостю. Впрочем, кто здесь гость… Навстречу – хозяину.

Я увидел человека, появившегося из машины. И сердце мое тревожно стукнуло. Это был тот самый оберфюрер, с которым я имел честь разговаривать во дворе покойного Тараса. С тех пор прошло трое суток, я изменился, а он – нет. Против моего заросшего щетиной лица – тот же выбритый до синевы подбородок, против усугубившегося от меня запаха – аромат берлинского парфюма. Выслушав доклад, который его не интересовал, оберфюрер двинулся к строю. Не дойдя до него двадцать шагов, остановился и махнул рукой в нашу сторону. Послушный штурмбаннфюрер ринулся доберманом к строю пленных.

– Командиры Красной армии, коммунисты, выйти из строя!

– Можешь сделать аж два шага вперед, – поддразнил я Мазурина, зная, что вбиваю клин в шестеренки его героического сумасшествия. У меня до сих пор не выходила из головы сцена с его обвинениями в мой адрес по поводу кражи нижнего белья. Изворотливый сукин сын…

«Какие тут, кроме нас, могут быть командиры и, кроме Мазурина, коммунисты…» Я не успел додумать эту мысль, как строй зашевелился и пять или шесть человек, тронув соседей, чтобы не толкнуть, вышли из строя. Все – в гражданской одежде. Вот это да… неужто им повезло больше и их жители не сдали?..

Когда штурмбаннфюрер лаял солдатам команду и строй ждал перевода, не понимая, что перевода не последует, я уже ощущал приход страшного. Я понимаю немецкий, я понимаю немецкий…

Вышедших из строя спокойно довели до сельсовета, и автоматчики, шедшие до сей поры кольцом, стали вдруг разворачиваться в цепь.

– Забьют хлопцив… – услышал я за спиной.

– Быстрее! – прокричал штурмбаннфюрер, и автоматы конвоиров захлебнулись очередями. Извиваясь в агонии и не желая отдавать жизнь, тела расстрелянных в упор шевелились в пыли, я слышал хрип и крики. Немцы добивали их короткими очередями в два-три патрона – в упор. Добивали долго. Им даже пришлось перезарядить оружие.

– Господин штурмбаннфюрер хотеть, чтобы из строя вышли оставшиеся командиры и коммунисты! – прокричал Серый. – Вы хотеть обмануть офицера СС! Выйти из строя!

Я бы удивился, если бы кто-то вышел…И тут же удивился.Из строя выбрался крепкий старик лет шестидесяти и, засучив рукава, пробасил:

– Что, говноеды, во вкус вошли? Мой сын, Стариков Сергей, погиб героем в Брестской крепости! Майор-пограничник, упокой Господи его душу!.. Он там вам в плен не сдался, а я здесь милости не приму! – Я видел, как по лицу старика пошли красные пятна. – Он там героем умер, а я здесь богу душу отдам! Стреляйте, суки, я – в бою!.. – И, ринувшись вперед, старик вцепился огромными руками, похожими на клешни, в горло стоящего перед ним немецкого солдата.

Еще бы несколько секунд, и тонкая шея гитлеровца хрустнула бы, как цыплячий скелет. Но, взметнув клуб пыли, подоспел штурмбаннфюрер…

Старика вешали на наших глазах…Но ему было уже все равно.К тому моменту, как петля ударила по его шее, кровь из отрубленных кистей рук залила всю землю перед крыльцом сельсовета…Он умер от потери крови. Сквозь туман, заплывший в мои глаза, я пытался услышать слова, которые произнес бы старик перед смертью. Но не дождался. Сзади кто-то забился в истерике, называя старика Петровичем…Штурмбаннфюрер направился ко мне, оттолкнул, отчего я едва не завалил стоящих рядом, и выстрелил рядом с моей головой.Я оглох на левое ухо, а сзади кто-то упал.Его тело толкнуло меня в ноги, и я рухнул в строю на колени. Мазурин, вцепившись в мою руку, стал поднимать меня, как кран…На сколько я выпал из жизни? Секунд пять-шесть, не больше. Когда вернулся, ничего не изменилось. По-прежнему хотелось пить.Слову «экзекуция» я не придавал раньше значения и воспринимал его как обиходное словечко из лексикона санитаров или учителей. «Устроить экзекуцию» – значит совершить обход с внутримышечными инъекциями или провести контрольную по алгебре. Не иначе. И теперь до меня наконец-то дошел истинный смысл этого слова. Серый пообещал закончить экзекуцию сразу, как только из строя выйдут все евреи.Но перед этим, сняв и протерев от пыли очки, с достойной лучшего применения настойчивостью произнес:

– Из строя должны выйти все командиры Красной армии и коммунисты.

Я смотрел перед собой мертвым взглядом и слышал нервное дыхание Мазурина. Строй не шевелился.

И вдруг я почувствовал, как…//- * * * -// Вечером седьмого сентября сорокового года я закончил осмотр больных и вернулся к ординаторской. Просматривая на ходу карту очередного пациента, я вошел в свой кабинет, скинул халат и вымыл руки. Накинул куртку и вышел. Больница НКВД располагалась неподалеку от моего дома, можно было не торопиться и не думать о предстоящей сутолоке в трамвае. Я спустился по лестнице, миновал приемный покой и уже на улице вдруг остановился. Один машинальный взгляд в сторону приемного покоя оставил в голове какую-то информацию, которая показалась мне важной. Впрочем, показалась так мимолетно, что остановился я только на улице. Вернувшись, чем удивил дежурного сержанта, я прошел в покой.Да, теперь понятно. Моя тяга к красивым женщинам, будь я чуть подурнее, уже давно привела бы к крупному скандалу или тюремному заключению. Человек, как правило, выбирает красивое там, где находится большую часть времени. А я почти все свое время находился в больнице. Медперсонал и пациенты, точнее – их жены и невесты, а также сестры и дочери, окажись я несдержан, получили бы беспредельную возможность мстить мне до скончания века. Но, поскольку я не участвую в любовных передрягах там, где работаю, то есть не клею красоту по первому импульсу, до сих пор все обходилось. Но в тот день я подустал, и защитное реле, отвечающее за принципы благоразумия одинокого мужчины, видимо, не сработало.На лавочке перед кабинетом, где принимают и оказывают первую помощь поступившим, сидела ослепительная блондинка. Волосы, которые поначалу показались мне платиновыми, на самом деле оказались какими-то невероятно завораживающими блонди-беж. Стрижка под Джуди Гарленд из «Волшебника страны Оз»… господи, да не была ли это сама Джуди Гарленд?Подойдя, я характерным для безумца взглядом уставился на нее в упор.

– Я не Джуди Гарленд, – посмотрев на меня красными от недавнего плача глазами, сказала она.

– И слава богу. А то я уже решил, что мне пора в отпуск. Но вы красивее Гарленд.

Она промолчала, и я поймал ее взгляд, направленный в дверь кабинета оказания срочной помощи.

– Кого вы привезли?

– Отца.

– Что с ним?

– Сердце.

– У всех сердце, – еще не выйдя из роли циничного спасителя, заметил я.

– У него оно больное, – терпеливо объяснила она.

– Когда доставили?

– Две минуты назад, – сказала она, ощущая необходимость разговаривать потому только, видать, что я служащий этой больницы.

Не раздумывая, я направился к кабинету и толкнул дверь рукой. Знаю – того рыцаря, что во мне, давно пора сжечь на костре, дабы он воду не мутил. Но вот пробивает час, трубит труба, и я, захлопывая забрало, сажусь на коня…

На моих глазах дежурный врач Евдокимов при помощи медсестры Литвинской укладывали в рот мертвенно-бледному больному таблетку нитроглицерина. Ее трудно спутать с другой. Мощность действующего вещества такая, что таблетка похожа на крошку от нее.

Когда человек в своей профессии достигает высокого уровня, его привычки становятся частью жизни. И часто он в компании себе подобных замечает то, на что другой человек не обратил бы внимания. Нигде – ни на кушетке рядом с больным, ни на столе, ни где-либо вообще в кабинете я не увидел только что использованного тонометра. Привычка продолжала работать. Сделав шаг вперед, я ударил по руке Евдокимова, и таблетка улетела под стеклянный шкаф, из которого появилась.

– Александр Евгеньевич!..

– Тонометр! – Скинув куртку, я рухнул на стул рядом с подающим едва видимые признаки жизни пациентом. – Кто такой?