Читаем без скачивания Дерзкие. Будешь должна - Катерина Пелевина

мне это важно, то ты — круглая идиотка, — отвечаю и начинаю тащить вниз последний лоскут ткани. И всё. Крышу у неё срывает окончательно. Удары сыплются один за другим. Она пинается, кусается, колотит меня, как ненормальная. Орёт во всю глотку, сыплет проклятиями, пока я не сжимаю её так сильно, как только возможно. И смотрю на её взгляд, полный ненависти, презрения и совершенно точно понимаю, что не шутит. Она готова сейчас убить меня. Готова сгореть вместе со мной заживо. Пиздец, что я сейчас ощущаю. Сердечная мышца сокращается хаотично и разрозненно, посылая аномальный импульс внутрь всей кровеносной системы. Она внутри меня. Не я в ней, а она во мне. И я ненавижу её. Всей своей душой.

— Я уже проклят, ведьма. Уже. Раз встретил тебя, — сцепляю зубы и глажу её волосы. — Говори…Говори мне, Катя. Говори, моя…Сейчас говори. — подвожу к ней свой горячий пульсирующий член. Чувствую её влагу. Но никогда, никогда так не поступлю. Только не с ней. Её голос срывается с петель.

— Давай сделай это! Если я никогда ничего не значила. Если ты так меня ненавидишь, сделай это прямо сейчас, сделай и покажи, что я для тебя лишь грёбанная вещь!

— Дура…Ты никогда ей не была. Идиотка…Говори, Кать, моя. Говори! — кричу на неё. Не вхожу. Жмурю глаза, ощущая жалкое неконтролируемое чувство. Жжение в них. Будто мне сейчас нужны все свои силы, чтобы сдержать… Что? СЛЁЗЫ. Твою мать…

— Твой брат сказал… — плачет она, задыхаясь. — Что за вами следят…Что… Следят за моими родными…В Прохоровке…За мамой…Младшим братом…

Одним рывком слезаю с неё, усаживаясь на кровать. Какая же она идиотка…Господи…Да и я долбоёб конченный. Внутри всё бушует как во время шторма. Сбоит конкретно. Тряпкой я из-за тебя становлюсь, Катя…Чёртовой тряпкой, которой можно все полы в этих тысячи квадратах вымыть…

— Одевайся. Будем разговаривать, — выдаю последнее и ухожу курить, блядь, чтобы хоть немного упокоиться после всего этого пиздеца.

Глава 11

Голова кружится от того, что произошло. Кажется, я выплакала всю жидкость из организма. Ненавижу его. Он такая грубая скотина…Такой ублюдок, Господи…Я даже не могу дышать сейчас. Ещё и порвал мою одежду.

Дожидаюсь, когда он уйдёт и достаю новые вещи, переодеваясь. До сих пор трясёт и не могу прийти в себя.

Достаю спортивную сумку и начинаю сгребать туда все свои вещи. Надеюсь удастся убежать до того, как он заметит мою пропажу. А потом не знаю. Хоть заявление на него пиши, но он мне ничего в итоге не сделал…Даже синяка не оставил… Мне никто не поверит…Ненавижу его! Всей своей израненной душой!

— Успокойся и оставь шмотки в покое, — слышу сзади, но не слушаюсь. А когда чувствую его приближение тут же становлюсь натянутой струной.

— Только подойди, сволочь! Только подойди…И я! И я! — подбегаю к окну и распахиваю его, становясь на карниз. — Я спрыгну.

— Катя. Глупостей не делай. Вернись обратно в комнату. Ноги переломаешь, — говорит он, на что я только сильнее хочу скинуться.

— Отойди дальше. К двери и не подходи ко мне! — командую я, и он, как ни странно, слушается. Отходит. И только тогда я слезаю обратно.

— Я бы никогда тебя не тронул, — убеждает он, а мне становится смешно. До нервного неудержимого хохота.

— Сам-то себя слышишь, придурок?!

— Слышу и очень отчётливо. И сама ты дура.

— Из-за тебя я чуть не умерла от страха. Ты…Ты… — теряюсь, не могу подобрать слова. Кажется, что я уже перевела на него весь запас своих оскорблений.

— Я знаю было жёстко, — не отрицает он. — Но ты тоже хороша. Предложить мне такое, когда я всё стараюсь сделать лишь бы показать тебе, что мне ты нужна, блядь, а не просто сбить твою целку. Будто это смысл моего существования! Нахуя мне это нужно, блядь?!

— Не знаю, нахуя! Но не подходи!

— Да не подхожу я. Успокойся. Выдохни. Что ещё говорил Рус?

— Я вообще не должна была тебе это рассказывать…Потому что ты неуравновешенный придурок. Тебе же вообще плевать на чужие жизни! Ты собирался застрелить Андрея!

— Ой да успокойся ты. Не стал бы я в чушка твоего стрелять. Напугал бы просто, да и всё. Чтобы башку тебе не забивал. Я ж не знал, что это братец сделал! Ты мне не сказала!

— Ты — ужасный…отвратительный человек…

— Кать. Я это уже усвоил, ага. Что там насчет твоего брата и матери? Давай я помогу. Если всё так…Если всё как Рус тебе сказал, что кто-то следит, значит, вероятно, так и есть. Давай поступим так…

— Мне не нужна твоя помощь! Особенно после того, что ты устроил! Я к тебе ни на метр теперь не подойду, — перебиваю в истерике. Не хочу его больше слушать. Вообще никак. Бесит.

— Ну можешь не подходить. Похер. Просто родные твои здесь при чём? Давай перевезем их временно. У меня есть такая возможность. Или просто охрану свою приставлю. Выбирай.

— Я выбираю, чтоб ты сдох!

— Спасибо, блядь.

— Не за что!

— И всё же…Придётся что-то решать. И люди, которые следили за нами. Если они следили, они уже в курсе, что ты не одна из давалок на одну ночь. А значит, тебе опасно отсюда уезжать. Не знаю, что за игру Рус затеял. С ним я поговорю позже…Но…Послушай меня…Кать.

— Да что?! — разворачиваюсь на него, а в уголках глаз снова слёзы выступают. А он уже ближе ко мне. Уже примерно в двух метрах. И снова надвигается на меня.

— Прости меня, — слышу отчаянное. На выдохе. И будто он тоже весь трясётся. Кажется, что впервые эти слова кому-то сказал…Или даже точно…Не кажется. По его взгляду вижу.

Моя грудная клетка вздымается. От стресса сползаю вниз и сажусь возле кровати, обхватывая свои колени, а он рядом со мной садится, чуть касаясь моего плеча.

— Мне нужно будет отъехать…Когда я вернусь, ты можешь спать одна. Я даже не стану тебя беспокоить. Но главное не уезжай никуда. Потому что может быть опасно. Пока я не выяснил, пусть всё так и остаётся, — он