Читаем без скачивания Пьеретта - Оноре Бальзак

— Полковник!

— Никаких полковников! Я с вами рассчитаюсь по-свойски; и прежде всего — не бывать вам депутатом!

— Полковник!

— Я располагаю десятком голосов, а выборы зависят от…

— Да выслушайте же меня, полковник! Неужели свет клином сошелся на старухе Сильвии? Я пытался оправдать вас, но вы заподозрены и уличены в том, что переписывались с Пьереттой. Сильвия видела, как вы в полночь выходили из своего дома, чтобы пробраться под ее окно.

— Ловко придумано!

— Она собирается женить брата на Батильде и оставить их детям свое состояние.

— Да разве у Рогрона будут дети?

— Будут, — отвечал Винэ. — Но я обязуюсь найти для вас молодую и приятную особу с приданым в сто пятьдесят тысяч франков. С ума вы сошли, мыслимо ли нам ссориться? Обстоятельства, вопреки мне, обернулись против вас, но вы меня еще не знаете…

— Ну, так нам следует узнать друг друга, — подхватил полковник. — Жените меня до выборов на женщине с полутораста тысячами франков, а не то — слуга покорный. Я не люблю спать рядом с плохим соседом, а вы все одеяло перетянули на свею сторону. До свидания!

— Вот увидите, все устроится! — сказал Винэ, горячо пожимая ему руку.

Около часу ночи на площади три раза прозвучал отчетливый и громкий совиный крик, точь-в-точь как настоящий; услышав его среди лихорадочного сна, Пьеретта поднялась, вся в испарине, с постели, открыла окно и, увидав Бриго, спустила ему клубочек щелка, к которому он привязал письмо. Взволнованная событиями вечера и своими сомнениями, Сильвия не спала; крик совы не внушил ей никаких подозрений.

— Какая зловещая птица! Странно однако… Пьеретта, кажется, встала? Что с нею?

Услышав, что открылось окно мансарды, Сильвия кинулась к своему окну и уловила шуршание записки Бриго, подымавшейся вдоль ее ставня. Стянув шнуры своей кофты, она поспешно поднялась к Пьеретте, которая отвязывала в это время письмо.

— Ага! Попалась! — крикнула старая дева и, мигом очутившись у окна, заметила убегавшего со всех ног Бриго. — Подайте сюда письмо!

— Нет, кузина, — сказала Пьеретта, в своем вдохновенном юном порыве, в напряжении всех душевных сил обретая вдруг ту способность к героическому отпору, которая восхищает нас в истории угнетенных, доведенных до отчаяния народов.

— А-а, вы не желаете? — крикнула Сильвия, подойдя к двоюродной сестре и приблизив к ней полное ненависти, искаженное бешенством лицо, похожее на какую-то страшную маску.

Пьеретта отступила и, успев высвободить запутавшееся в шелковинке письмо, с неодолимой силой зажала его в руке. Заметив это, Сильвия схватила тонкую белую руку Пьеретты и, стиснув ее в своих клешнях, хотела разжать пальцы девочки. То была ужасная борьба, гнусная, как всякое посягательство на мысль — единственное сокровище, которое бог создал неподвластным никакому насилию и охраняет, как тайную связь между собой и обездоленными. Обе женщины — одна еле живая, другая полная сил — глядели, не отрываясь, друг на друга. Пьеретта впилась в свою мучительницу горящим взглядом, — таким же взглядом смотрел когда-то рыцарь-тамплиер, которого пытал;; ударами маятника в грудь в присутствии Филиппа Красивого (и король, не выдержав огня его глаз, в смятении бежал из застенка). Глаза Сильвии, женщины, снедаемой ревностью, метали зловещие молнии в ответ на магнетический взгляд Пьеретты. Царило грозное молчание. Сжатые пальцы бретоночки противились Сильвии со стальным упорством. Старая дева вывертывала руку Пьеретты, пыталась разжать ее пальцы и, ничего не добившись, с бессмысленной жестокостью вонзала ногти в ее руку. Наконец она в бешенстве потянула этот сжатый кулачок ко рту и вцепилась зубами в пальцы Пьеретты, чтобы заставить ее выпустить письмо. Девочка по-прежнему устремляла на нее ужасный взгляд невинной жертвы. Старая дева, обезумев от ярости и уже ничего не соображая, схватила руку Пьеретты и принялась колотить кулаком девочки по подоконнику, по мрамору камина, — подобно тому как это делают с орехом, чтобы расколоть его и добраться до ядра.

— Помогите! Помогите! — кричала Пьеретта. — Убивают!

— А! Я застала тебя среди ночи с возлюбленным, а ты еще кричишь?

И Сильвия продолжала безжалостно терзать руку девочки.

— Помогите! — кричала Пьеретта, кулак которой был уже весь в крови.

Вдруг раздался яростный стук в парадною дверь, Обе кузины, выбившись из сил, замерли.

Стук этот разбудил и встревожил Рогрона; не понимая, что происходит, он вскочил с постели и бросился к сестре, но не нашел ее в комнате; он испугался, спустился вниз, отпер дверь и был почти сбит с ног Жаком Бриго и еще каким-то существом, похожим на призрак.

В этот же самый миг Сильвии попался на глаза корсет Пьеретты; она вспомнила, что давеча нащупала в нем какую-то бумагу, ринулась на него, как тигр, и обмотала его вокруг своей руки, потрясая им с торжествующей улыбкой перед девочкой, точно ирокез, готовящийся скальпировать врага.

— Я умираю, — простонала, падая на колени, Пьеретта. — Кто спасет меня?

— Я! — крикнула, склонившись над ней, седовласая женщина с морщинистым пергаментным лицом и сверкающими серыми глазами.

— Ах, бабушка, ты пришла слишком поздно! — заливаясь слезами, воскликнула бедная девочка.

Совершенно обессилев, в изнеможении после яростной борьбы, больная упала на свою постель. Высокая, худая, похожая на призрак старуха, точно нянька, взяла ее на руки и вышла вместе с Бриго, не удостоив Сильвию ни единым словом, но бросив ей презрительно обвиняющий, трагический взгляд. Появление этой величавой старухи в бретонском наряде, в черном суконном плаще, с накинутым на голову капюшоном, в сопровождении грозного Бриго, повергло Сильвию в ужас: ей почудилось, что это сама смерть. Старая дева спустилась вниз, слышала, как захлопнулась дверь, и столкнулась нос к носу с братом.

— Они, стало быть, не убили тебя? — спросил Рогрон.

— Ложись спать, — сказала Сильвия. — Завтра утром решим, что делать.

Она снова легла в постель, распорола корсет и прочла оба письма Бриго, приведшие ее в замешательство. Уснула она в полном смятении чувств, не подозревая даже, какое серьезное судебное преследование грозит ей за ее поведение.

Письмо Жака Бриго застало вдову Лоррен в неописуемо радостном состоянии и омрачило его. Бедную семидесятилетнюю старуху убивало одиночество и разлука с Пьереттой, и только мысль, что она пожертвовала собой для счастья внучки, служила ей утешением. У нее было одно из тех вечно юных сердец, которые живут и вдохновляются самопожертвованием. Ее муж, единственной утехой которого была внучка, тосковал по Пьеретте, искал и звал ее перед смертью То была старческая печаль, которой старики живут и от которой они в конце концов умирают. Легко представить себе, как счастлива была одинокая, запертая в богадельне старуха, узнав об одном из тех благородных поступков, которые, хотя и не часто, можно еще встретить во Франции. После своего банкротства Франсуа Жозеф Коллине, глава банкирского дома Коллине, уехал с детьми в Америку. Он был слишком совестливым человеком, чтобы, разорившись и потеряв кредит, остаться жить в Нанте и видеть все бедствия, причиненные его банкротством. С 1814 по 1824 год неутомимый негоциант с помощью своих детей и верного ему кассира, снабдившего его первыми необходимыми средствами, упорно работал, чтобы вернуть себе богатство. В конце концов его настойчивые труды увенчались успехом, и на одиннадцатый год, оставив старшего сына во главе своей заокеанской фирмы, он возвратился в Нант, чтобы восстановить свое доброе имя. Г-жу Лоррен из Пан-Гоэля он разыскал в Сен-Жаке и увидел, с каким смирением переносит свою нищету несчастнейшая из его жертв.

— Да простит вам бог все ваши грехи, — сказала ему старуха, — за то, что я, хотя бы на краю могилы, могу теперь благодаря вам обеспечить благосостояние своей внучки. Правда, доброго имени моего мужа мне уж никогда не вернуть…

Господин Коллине привез своей кредиторше капитал вместе с коммерческими процентами — всего около сорока двух тысяч франков. Все прочие его кредиторы — деятельные, богатые, ловкие коммерсанты — устояли на ногах, и только Лоррены — старик Коллине это видел — были вконец разорены; и он обещал вдове вернуть доброе имя ее покойному мужу, если для этого даже понадобится отдать еще сорок тысяч франков. Когда великодушный поступок человека, стремившегося искупить свою вину, стал известен на нантской бирже, там решили восстановить Коллине в правах, не дожидаясь постановления королевского суда в Ренне; но негоциант отказался от этой чести, пожелав подвергнуть себя всем строгостям торгового устава. Г-жа Лоррен получила сорок две тысячи франков накануне того дня, когда прибыли по почте письма, посланные Жаком Бриго. Давая расписку в получении денег, она сказала: «Теперь я могу жить вместе с моею Пьереттой и выдать ее замуж за беднягу Бриго: мои деньги помогут ему добыть для нее богатство». Ей не сиделось на месте, она волновалась, хотела немедленно ехать в Провен. Прочитав роковые письма, она, как безумная, бросилась в город, чтобы узнать, как поскорее добраться до Провена. Она поехала мальпостом, когда ей объяснили, с какой быстротой эта карета доставляет пассажиров. В Париже она пересела в карету, идущую в Труа, и в половине двенадцатого была уже у Фраппье. При виде мрачного отчаяния старой бретонки Бриго сообщил ей в нескольких словах о состоянии здоровья Пьеретты и обещал тотчас же привести к ней внучку. Но то, что она услышала от него, так напугало бабушку, что, не совладав со своим нетерпением, она побежала на площадь. Когда Пьеретта закричала, крик ее пронзил не только сердце Бриго, но и сердце старухи. Если бы перепуганный Рогрон не открыл им дверь, они вдвоем подняли бы на ноги весь город. Вопль смертельного ужаса, вырвавшийся у молодой девушки, придал бабушке такие силы, что она на руках донесла свою дорогую Пьеретту до жилища Фраппье, жена которого тем временем поспешила кое-как приготовить для приезжей комнату Бриго. В этой бедной комнате больную уложили в наскоро постланную кровать, и она лишилась чувств, все еще крепко сжимая в кулак свою истерзанную, окровавленную руку. Бриго, Фраппье, жена его и старуха бретонка, потрясенные, молча глядели на Пьеретту.