Читаем без скачивания Каторга - Валентин Пикуль

– Что-о-о? – закричал Вычегдов. – Вы разве дьявол?

– Нет, я ангел! Но падший ангел. И прежде, чем войти в чужой дом, я должен знать, что обо мне говорят…

С первых же слов Полынов откровенно признался, что – да! – он вел наблюдение за домом Волоховых, где часто бывают политические ссыльные, ему хотелось выяснить, нет ли среди них поляков из ППС, причастных к делам в Лодзи, а сейчас он, зная о появлении Глогера на каторге, желает с ним встретиться.

– Глогер прикончит вас, – сухо заметил Волохов.

– Сначала пусть он спросит у меня: желаю ли я быть приконченным? – спокойно возразил на это Полынов.

Вычегдов выразился чересчур конкретно:

– Ваша судьба решена. Если не желаете крупных неприятностей для себя, вам с Глогером лучше бы не встречаться… Именно со слов Глогера, я уже догадался, кто вы такой.

– Кто же я?

– Инженер! И вот мой добрый совет: наденьте шапку, застегните новенькое пальто и убирайтесь отсюда к чертовой матери.

Полынов снял шапку и, расстегнув пальто, сбросил его со своих плеч. Игнатий Волохов подивился его наглости:

– Мне такие герои уже попадались! Сначала идейный экспроприатор, а потом вульгарный вор. Кончали они, как правило, тем, что жестоко глумились – над прежними своими идеалами, мечтая в конце концов сделать экс или эксик лично для себя на такую сумму, чтобы потом стать зажиточным рантье.

– Вы недалеки от истины, – согласился Полынов. – Из боевой партии ППС я легально перешел в партию СПС, что легко расшифровать в трех словах: «партия – сам по себе».

– Какой цинизм! – возмутилась Ольга Ивановна. – Зачем вы пришли, не боясь нашего общего презрения к вам?

– Я же объяснил, что пришел повидать Глогера…

Отчаянно скрипнула калитка, послышались шаги.

– Так берегитесь – ГЛОГЕР ИДЕТ, – произнес Волохов.

Глогер сильно изменился, он даже постарел. Полынов, легко поднявшись, сам подошел к нему с первым вопросом:

– Так что там случилось с нашим Вацеком?

– Повешен! Но еще до разгрома «боевки» мы успели вынести тебе приговор, какого ты и заслуживаешь… Рекомендую вам замечательного подлеца! – с гневным смехом сказал Глогер, указывая на Полынова. – Пока мы в банке добывали злотые, проливая кровь за свободу будущей Речи Посполитой, этот сукин сын обчистил кассу в свою пользу… Я удивлен, что вижу его снова! Пусть он знает, что приговор партии остается в силе.

Полынов взял папиросу из пачки Вычегдова, и только этим жестом он выдал свое волнение.

– Выслушай меня! – резко заявил он Глогеру. – Я не признаю приговора, сфабрикованного в ресторане на Уяздовских аллеях самим Юзефом Пилсудским между рюмкою коньяка и бокалом шампанского. Еще до вынесения мне смертного приговора пан Пилсудский разложил всех вас налетами на банки и кассы, смахивающими на обычную уголовщину. А в преступном мире могут быть только банды, но никогда не возникнет никакой партии…

– Перестань! – грозно потребовал Глогер.

– Нет, – настоял Полынов. – Сейчас не ты мне, а я вынесу приговор, более страшный и более убедительный… Мне жаль бедного Вацека. Но мне жаль и тебя, Глогер!

– Замолчишь ты или нет?

– Не замолчу, – ответил Полынов. – Задумался ли ты хоть раз: во имя чего жертвовал своей жизнью, добывая в эксах деньги для того же пана Пилсудского?! Не он ли в партии польских социалистов проводит свою личную политику, а эта политика Пилсудского станет губительна для всей Польши.

– Не смей так судить о патриотах! – осатанел Глогер. – Кто ты такой, жалкий москаль, впутавшийся в наши дела?

– Да, я русский, – ответил Полынов. – Но мать у меня полячка, потому мне одинаково дороги интересы и Польши и России. Я не впутался в ваши дела, ибо всегда считал, что задачи революции для русских и для поляков останутся равнозначны…

Ольга Ивановна, закрыв рот ладонью, как это делают женщины из простонародья, слушала перебранку разгневанных мужчин, и она очень боялась именно конца их спора.

– Прекратите! – взмолилась она. – Убирайтесь оба на улицу и там разбирайтесь, кто прав, кто виноват, кому служит Пилсудский, а кому служите вы… Мне это все уже надоело!

Волохов и Вычегдов поддержали женщину:

– В самом деле, шли бы вы на Рельсовую…

Лицо Глогера уже перекосилось от гнева, он на свой лад понял это приглашение и выхватил револьвер из кармана:

– Не слушайте его! Этот человек способен любого опутать своей клеветой, и еще никакому Цицерону не удалось его переговорить. Но приговор партии не отменяется: смерть!

Ольга Ивановна с криком кинулась между ними, повиснув всем телом на руке Глогера, громко плача:

– Только не здесь! Только не в моем доме… пощадите меня и моего мужа… моих детей, наконец!

Глогер опустил револьвер, извинился:

– Добже, пани. Ради вот этой женщины, ради ее детей и мужа ее, которому осталось два года каторги, я откладываю исполнение приговора. Но ты не уйдешь от меня… не уйдешь!

И только сейчас он заметил, что из рукава Полынова за ним давно и пристально наблюдает жуткий зрачок браунинга.

– А ты большой дурак, Глогер! – сказал Полынов. – Я ведь, едва ты вошел, уже держал тебя на прицеле. И ты наверняка помнишь, что я обладаю счастливой способностью стрелять на полсекунды раньше других… Спрячь свое пугало! Мне жаль всех вас, сделавшихся жертвами убеждений пана Юзефа Пилсудского.

– Уберите оружие! – потребовала Ольга Волохова.

Мужчины спрятали его по карманам. Полынов взялся за пальто, кое-как набросил на голову шапку. Резко отвернувшись от Глогера, он неожиданно обратился к Вычегдову и Волохову:

– Вы правы, что в Лодзи была некрасивая история. Что же касается денег из Лодзинского банка, то я их… верну! Не сейчас, конечно, а гораздо позже, когда я буду убежден, что эти деньги пойдут на пользу народу… Прощайте!

За ним хлопнула дверь, и все долго молчали.

– А зачем он приходил? – вдруг спросил Вычегдов.

– Наверное, за моей пулей, – усмехнулся Глогер.

– Вряд ли он ее испугался, – ответил Волохов. – Этот человек слишком осторожен. Он осторожнее и хитрее тебя…

Вычегдов заметил, что картошка давно остыла.

– Такие Полыновы всегда будут опасны для общества, – сказал он, – и в этом вопросе я целиком на стороне Глогера.

Ольга Ивановна достала из кармана передника шпульку с нитками и стала прилаживать ее к швейной машине:

– Мне-то, матери с детьми, каково жить в этом мире?

Полынов доставил в трактир немало бутылей с самогонкой, и Недомясов был обрадованно удивлен его успехом:

– Ну, парень… с тобою можно делами ворочать. Откедова же нахапал столько? Где раздобыл?

– Не столь важно. Считай, что сам на пне высидел.

– Как бы мне за тебя на параше не сидеть.

– Гони кровь из носу! – велел Полынов.

Недомясов честно расквитался с ним, как и договаривались ранее, затем открыл одну из бутылок, принюхался:

– Вроде шибает! По такому-то случаю не грех и выпить за нашу коммерцию. Давай сразу по стакану дернем.

– По стакану молока, – отвечал Полынов.

Со стаканом молока он прошел в общий зал трактира, крикнув на кухню, чтобы для него поджарили яичницу с колбасой. Потом взял стопку газет, недавно прибывших с материка. «Новый край» писала, что правительство бухает сейчас миллионы на освоение Дальнего Востока, и потому делом ближайшего времени станет создание в этих диких краях условий, при каких человек не чувствовал бы свою оторванность от метрополии. Но тут внимание Полынова отвлек поэт из каторжан, обещавший за рюмочку спирта прочесть целую поэму о своих любовных страданиях.

– Не надо. Лучше ответь: за что на Сахалин угодил?

– Я убил ее, торжествующий! – провозгласил поэт.

– Кого убил?

– Изменницу.

Скомкав газету, Полынов отбросил ее от себя:

– Хорошо ли убивать женщину, которая ушла к другому, надеясь, что другой окажется лучше тебя, кретина?

– Как же так? – возопил поэт, трагически заламывая руки над головой. – Когда в театре шекспировский Отелло душит Дездемону, весь зал рукоплещет гордому ревнивцу. А я расплатился за измену с неверной, и меня за это на каторгу… Где логика? И почему я не слышу оваций восхищенной толпы?

Полынова даже передернуло от брезгливости:

– Знаешь, катись-ка ты… со своей поэмой!

К его столику приблизился другой сахалинец, завороженный запахом пищи, всем своим видом он вызывал жалость, и Полынов сразу передвинул к нему сковородку с яичницей:

– Я сыт. Доешь, брат. По какой статье?

Ответ голодного человека потряс его:

– А у меня статьи никогда и не было. Это у жены была статья. Вот я за ней и потащился на Сахалин, чтобы долг супружеский до конца выполнить, потому как любил ее, сударь.

– Ну?

– А что «ну»? Ее отправили на Сахалин пароходом, а «добровольноследующих», как я, казна не учитывает. Вот и топал по этапу. Пешком! Заодно с кандальными. Она-то скоро сюда приплыла. А я лишь через три года до Сахалина добрался. Вот, надеялся, радость-то для нас будет: снова мы вместе…