Читаем без скачивания Солнечная ночь - Нодар Владимирович Думбадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мама-а-а-а! — кричу я и просыпаюсь...
...Утром мать одевает меня, кормит и после долгих наставлений пускает во двор. Во дворе растет высокая акация. Я скидываю башмаки, не сводя глаз с нашего балкона, и карабкаюсь на дерево. Набиваю карманы цветами акации, быстро спускаюсь вниз, сажусь в тени небольшого сарайчика (здесь Мамед храпит свое дворницкое имущество) и принимаюсь с наслаждением уплетать пахучие, сладкие как мед цветы.
— Што ты делал, малшык! Ты совсем глупый голова, да? — слышу я голос Мамеда.
У меня холодеют руки и ноги.
— Сичас же бросал, слышал? Один маленький муравей скушал, потом твой живот как болит, ты знал? Бросал быстро! Дурак!
Мамед хватает меня за подбородок. Я закрываю глаза и выплевываю разжеванные цветы.
— Ай-ай! Какой хороший малшык, какой глупый дело делал! — сокрушается Мамед.
— Дядя Мамед, в мешок меня не посадишь? — спрашиваю я.
— Где мешок? — спрашивает Мамед.
— Милиционера не позовешь?
— Милисия? Милисия позвать, если акасия кушал!
— Нет, нет, не буду!
— Вот молодец! Если ты кушать хотел, хлеб и сыр кушал!
Мамед направляется к своему подвалу, что-то говорит жене, потом возвращается с куском сыра и краюхой черного хлеба в руках.
— Кушал! — протягивает он мне хлеб и сыр.
Тут же вертится, скулит белый пес Мамеда.
— Кушал скорей, а то собак отнять! — смеется Мамед.
Потом он берет метлу и уходит. Я набиваю рот хлебом, откусываю сыр и ем. Боже, как вкусно!
— Темур! Ты что там жуешь? Брось сейчас же и поднимайся домой! — кричит мать.
— Иду! — отвечаю я и не двигаюсь с места.
— Кто тут Барамидзе? — спрашивает вышедшая из ректорского кабинета секретарша Тина.
— Я! — отвечаю я, вставая.
Тина щурит свои близорукие глаза, пристально разглядывает меня и потом кивком головы указывает па дверь: «Входите!»
...У огромного письменного стола сидели двое — секретарь партийного бюро нашего факультета и ректор. В таком просторном, светлом и богатом кабинете мне никогда еще не приходилось бывать, да и ректора я впервые видел так близко. У меня вспотели ладони, и в коленях почувствовалась неприятная дрожь.
Ректор встал. Это был очень высокий лысый мужчина. Бросались в глаза густые, лохматые брови на его строгом лице.
— Вот это и есть Барамидзе, — сказал Давид и улыбнулся.
— Садись! — сказал ректор, указывая па тяжелое кожаное кресло.
Я остался стоять у двери.
— Садись, Барамидзе! — повторил Давид.
— Ничего, я постою, — проговорил я.
— Слушай, парень, тебе говорят, подойди и садись! — сказал ректор.
Я подошел к столу.
— Здравствуйте!
— Здравствуй! — подал ректор руку.
Я быстро вытер о брюки ладонь и протянул руку. Ректор улыбнулся.
— Мужик! — обернулся он к Давиду.
Я сел.
Наступила тишина. Ректор взял огромный красный карандаш и стал выводить в своем блокноте какие-то фигуры.
— Как звать? — вдруг спросил он.
— Теймураз! — ответил я, вставая.
— Сиди, сиди! — жестом приказал ректор.
Давид просматривал газету. Ректор молчал. Так продолжалось несколько минут. Страх и беспокойство все больше овладевали мной. Во рту пересохло. Я несмело огляделся. В углу стояли высокие деревянные часы. Массивный медный маятник раскачивался медленно, словно нехотя: тик — налево, так — направо... В другом углу на небольшом круглом столике стоял розовый графин с водой. Ах, если б можно было выпить стакан воды! Чем дольше я смотрел на графин, тем сильнее хотелось пить. Наконец это желание стало столь непреодолимым, что я не выдержал:
— Уважаемый ректор!
— Слушаю.
— Можно воды?
— Пожалуйста!
Я подошел к столику. Налил и выпил один стакан, второй...
— Оставь немного и для нас! — сказал ректор.
Я поставил стакан, отдышался.
— Что, у тебя дома нет воды? — спросил ректор.
— Есть, — смутился я.
— Ладно. А теперь расскажи все, как было! — сказал строго ректор и приготовился слушать.
— Уважаемый ректор, я не виноват...
— Ты знаешь, о чем я спрашиваю?
— О собрании, — проговорил я и покосился на Давида.
— О собрании мне Давид рассказал. Об этом мы поговорим позже, со всеми... Расскажи, как ты, напившись, собирался избить соседа!
Ректор насупил брови и резким движением наклонился вперед. Теперь он был похож на сидящего на скале и готового взлететь орла. Его все равно не обманешь, он, конечно, знает все. Разумеется, Абибо позвонил ему. Что ж, если меня собираются исключить, ври не ври — все равно исключат. Скажу правду. Может, поверит, поймет... Он должен понять.
— Клянусь мамой, я не был пьян!
— Не пьешь?
— Пью... Но тогда я и капли в рот не брал!
— Тем хуже для тебя! Значит, ты шел к нему сознательно?
— Да, сознательно.
— Почему?
— Неделю тому назад, уважаемый ректор, из колонии бежали заключенные. Двоих застрелили, троим удалось спастись. Один из спасшихся — мой друг, мой школьный друг...
— Этого друга — вора, бежавшего из заключения, арестовали в твоем доме. Так, Барамидзе?
— Да, в моем доме. О том, что он у меня, знали лишь я, мама и Абибо.
— Абибо Тодрия — ответственное лицо. Он был обязан поступить так!
Сердце у меня упало. Все! Конец! Напрасно я ему рассказал — он ничего не понял! И что, собственно, ему понимать, когда для него все ясно — «он был обязан!». Вот так. Ничего я больше не скажу!
— Дальше, Теймураз? — спросил Давид.
Я сидел, опустив голову, и молчал. Ректор встал, прошелся по кабинету, потом подошел ко мне и сказал:
— Расскажи. Только говори правду!
Я не ответил.
— Барамидзе, уважаемый Давид мне кое-что уже объяснил, но я хочу узнать все, прежде чем приму меры.
Я молчал.
— Темо, мы хотим помочь тебе, помоги и ты нам! — попросил Давид.
— Не нужна мне ничья помощь, я скажу правду. Таверу я не видел шесть лет. Теперь он бежал из тюрьмы и пришел ко мне. Он не хочет быть вором, он хочет учиться... А Абибо — бессовестный, подлый человек! Я убью его!..
У меня сперло дыхание, губы задрожали. Ректор и Давид изумленно смотрели на меня.
— Объясни толком, в чем дело! — обнял меня за плечи ректор.
— Тавера подал тысячу заявлений — просил простить, поверить ему.
