Читаем без скачивания Чудовище должно умереть. Личная рана - Николас Блейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лена собиралась что-то возразить, но Найджел жестом велел ей сдержаться: сейчас должна была говорить Вайолет — или навсегда умолкнуть. Та умоляюще взглянула на сестру, растерянно поводя руками; затем ее поникшие плечи распрямились, робкие черты лица осветились настоящим героизмом, и она сказала:
— Я решила, что Филу лучше перейти на время к Стрэнджвейсам. Несправедливо держать его здесь — он еще слишком мал.
Старая миссис Рэттери приняла свое поражение, проявив реакцию, которая поразила всех больше, чем любое проявление жестокости. Она молча постояла, пристально глядя на Вайолет, затем тяжело прошаркала к двери.
— Я вижу, здесь против меня заговор, — сказала она металлическим голосом. — Я весьма недовольна твоим поведением, Вайолет. Я давно уже перестала ждать от твоей сестры чего-либо, кроме манер рыночной торговки, но я думала, что ты уже очистилась от запаха сточной канавы, откуда тебя вытащил Джордж.
Дверь решительно захлопнулась. Лена сделала непристойный жест вслед старухе. Вайолет без сил рухнула в кресло, с которого поднялась. В воздухе повис запах камфары. Найджел презрительно сморщил нос, машинально фиксируя всю сцену в памяти: он слишком критически относился к себе, чтобы не признаться, что на какой-то момент старуха напугала его. «Господи, ну и семейка! — подумал он. — И что за обстановка для впечатлительного ребенка — отец постоянно ссорится с матерью, и эта жуткая старуха, настоящее пугало из эпохи матриархата, наверняка настраивает ребенка против матери и добивается влияния на его душу». От размышлений его отвлекли тяжелые шаркающие шаги миссис Рэттери над головой.
— Где Фил? — встревоженно спросил он.
— Думаю, в своей комнате, — сказала Вайолет. — Прямо над нами. Вы хотите…
Но Найджел был уже за дверью. Он бесшумно взлетел наверх. Кто-то говорил в комнате справа — он уже слишком хорошо знал этот тусклый, жесткий голос, но теперь в нем проскальзывали умоляющие нотки.
— Ты же не хочешь уйти и оставить меня, правда, Фил? Твой дедушка не сбежал бы: он не был трусом. Помни, теперь, когда твой бедный папа умер, ты единственный мужчина в доме.
— Уходи! Убирайся прочь! Я тебя ненавижу! — В испуганном голосе ребенка слышался слабый вызов: возможно, маленький мальчик, постоянно упрекаемый и угнетаемый, со временем грозил превратиться в подобие своего жестокого отца. Огромным усилием воли Найджел заставил себя остановиться у дверей.
— Ты переволновался, Фил, иначе ты не стал бы так разговаривать со своей старой бедной бабушкой. Послушай, дитя мое. Ты не думаешь, что тебе нужно оставаться рядом с матерью, когда она совсем одна? Ей предстоит тяжелое время. Видишь ли, твой папа был отравлен. Отравлен! Понимаешь?
Голос миссис Рэттери, заискивающий с тяжелой слащавостью, подобной хлороформу, затих. Из комнаты донесся плач — плач ребенка, сопротивлявшегося этой отравляющей анестезии. Найджел услышал за своей спиной чьи-то шаги.
— Маме понадобится вся наша помощь. Видишь ли, полиция может выяснить, что последнюю неделю она ссорилась с папой и что она говорила, и они могут подумать, что она…
— Ну, это уж слишком! — пробормотал Найджел и схватился за ручку двери, но мимо него, как фурия, в комнату ворвалась Вайолет.
Старая миссис Рэттери стояла на коленях перед Филом, вцепившись в его худенькие руки. Вайолет схватила старуху за плечо, пытаясь оттащить ее от мальчика, но с таким же успехом она могла сдвинуть с места гранитную скалу. Тогда мать быстро оттолкнула ее руку и встала между ней и сыном.
— Чудовище! Как вы могли… как вы посмели так обращаться с ним! Все в порядке, Фил, не плачь. Больше я никогда не подпущу ее к тебе. Теперь ты в безопасности.
Мальчик смотрел на мать широко раскрытыми недоверчивыми глазами. Найджел заметил, какой голой была комната: без ковра, дешевая железная кровать, кухонный столик. Несомненно, это была идея отца — воспитывать мальчика спартанцем. На столе лежал раскрытый альбом для марок: обе страницы были захватаны грязными пальцами и испещрены разводами пятен от слез. Найджел чуть было не вышел из себя, чего с ним давно не бывало, но он понимал, что пока еще не имеет права восстанавливать против себя старую миссис Рэттери. Она все еще была на коленях.
— Будьте так любезны, мистер Стрэнджвейс, помогите мне встать, — сказала она.
Даже в этом положении она ухитрялась сохранять достоинство. «Что за женщина?» — подумал Найджел, помогая подняться ей на ноги: это становилось в высшей степени интересно.
6Пятью часами позже Найджел разговаривал с инспектором Блаунтом. Фил Рэттери был благополучно доставлен в «Рыболов», где сейчас расправлялся с щедрым угощением, обсуждая с Джорджией полярные экспедиции.
— Это действительно был стрихнин, — сказал Блаунт.
— Но откуда? Нельзя же просто зайти в аптеку и купить этот яд?
— Нет. Хотя можно купить отраву для крыс. Некоторые из них содержат значительный процент стрихнина. Не думаю, чтобы нашему другу нужно было его покупать.
— Вы меня заинтриговали. Определенно вы считаете, что убийца — брат человека, который занимается уничтожением крыс, или его сестра. «Все, что напоминает писк крысы, заставляет мое сердце трепетать». Это Браунинг.
— Не совсем так. Но Колесби порасспросил людей вокруг гаража Рэттери. Он расположен у реки и буквально кишит крысами. Он заметил пару банок отравы для крыс в конторе. Любой — то есть любой член семьи — запросто мог туда войти и взять их.
Найджел обдумал это предположение:
— Он спрашивал, заходил ли туда в последнее время Феликс Кернс?
— Да, он был там раз или два, — неохотно сказал Блаунт.
— Но не в день убийства?
— Его не видели там в день убийства.
— Знаете, не позволяйте Кернсу стать вашей идефикс. Придерживайтесь непредвзятого мнения.
— Это не так легко, когда имеется убитый человек, а другой черным по белому пишет, что намерен его убить, — сказал Блаунт, похлопывая по толстой тетради, лежащей перед ним.
— Насколько я понимаю, Кернса можно вычеркнуть из списка.
— И как вы пришли к такому заключению?
— Нет никаких причин сомневаться в его заявлении, что он собирался покончить с Рэттери, утопив его. Когда это не удалось, он вернулся прямо в «Рыболов». Я поговорил там с людьми. Официант помнит, что подавал ему чай в гостиную в пять часов — приблизительно через четыре минуты после того, как он оставил яхту на причале. После чая он сидел на лужайке перед отелем и читал до половины седьмого: у меня есть свидетели. В шесть тридцать он направился в бар и пил там до обеда. Значит, он не мог вернуться к Рэттери в этот период, так?
— Придется проверить это алиби, — осторожно сказал Блаунт.
— Можете прокрутить его хоть сквозь мясорубку, больше вы ничего не сможете выжать. Если он добавил яд в лекарство, он должен был это сделать между тем временем, когда Рэттери принял его после ленча, и моментом, когда он сам отправился на реку. Можете выяснить, что он имел эту возможность. Но зачем ему было это делать? У него не было причин думать, что его затея с судном провалится, но, даже если он решил перестраховаться, он не выбрал бы яд — история с лодкой показывает, что у него хватает здравого смысла, — он устроил бы что-нибудь другое, что тоже выглядело бы как несчастный случай, а не эту тупую идею с отравой для крыс и исчезнувшей бутылкой.
— Да-а, бутылка.
— Вот именно. Бутылка. То, что бутылку тут же спрятали, делает это дело похожим на убийство; и что бы вы ни думали о Феликсе Кернсе, нельзя же поверить, что он настолько глуп, чтобы таким образом привлечь внимание к совершенному им убийству. Во всяком случае, я думаю, будет довольно легко доказать, что он не приближался к дому Рэттери, пока с момента смерти Джорджа не прошло какое-то время.
— Я знаю, что он там не появлялся, — неожиданно сказал Блаунт. — Я это проверил. Сразу после смерти Рэттери доктор Кларксон позвонил в полицию, и с десяти пятнадцати дом охранялся снаружи. У нас есть свидетели, знающие, где находился Кернс с обеда до четверти одиннадцатого, и здесь его не было, — добавил Блаунт, поигрывая кончиками губ.
— Ну, тогда, — беспомощно сказал Найджел, — если Кернс не мог совершить этого убийства, что…
— Я этого не сказал. Я сказал, что он не мог убрать бутылку из-под лекарства. Ваши аргументы были весьма интересными, — продолжал Блаунт тоном учителя, собирающегося раскритиковать работу своего ученика, — в самом деле, интересными, только они основаны на ошибочных предпосылках. Вы предполагаете, что один и тот же человек отравил лекарство и избавился от бутылки. Но допустим, что Кернс влил туда яд после ленча, чтобы отравление подействовало во время обеда, если на реке он потерпит неудачу. Допустим, что он и не думал после этого убирать бутылку, чтобы создалось впечатление, что Рэттери покончил жизнь самоубийством. После того как Рэттери вдруг плохо себя почувствовал, предположительно появляется кто-то третий — человек, который уже знает или подозревает, что Кернс жаждет смерти Рэттери; этот человек мог пожелать защитить Кернса, мог догадаться, что яд находился в бутылке, и — в отчаянной, безрассудной попытке прикрыть его — избавляется от бутылки.