Читаем без скачивания О нашем жилище - Вячеслав Леонидович Глазычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внешние габариты особняка - 16x12 м при высоте 4 м, его внутреннее устройство достаточно сложно (восемь комнат в первом этаже и шесть в антресольном), но это никак не отражено на уличном фасаде. За ним - традиционная анфилада: угловой зал, центральная гостиная с печами по двум углам, парадная спальня. Кухни и чуланы перемещены в подвал. По внешнему виду дома невозможно угадать, что, согласно объявлению о сдаче внаймы недавно выстроенного дома, его можно было использовать и в качестве доходного с подразделением на две или четыре квартиры - разорившееся дворянство искало источник новых, уже городских доходов
Ко времени зрелого Пушкина и юного Гоголя в гостиные и спальни входит стиль в общем-то буржуазный, спокойный, словно центрированный вокруг слова «уют». На всю Европу этот стиль распространился уже не из очага революции, Парижа, а из центра временно торжествовавшей реакции - Вены, откуда родом и его название: «бидермайер». Вот, кстати, почему квартира Пушкина, обставленная более чем скромно, в это время не вызывала такого недоумения, какое вызвала бы она в излюбленное Вигелем время «ампира».
То, что к 40-м годам прошлого столетия было характерно только для Петербурга, ближе к концу века стало универсальным, распространилось на Москву и центры губернских городов, хотя северная столица по-прежнему задавала тон. Всем памятны жуткие, угрюмые подвалы, «черные» лестницы, внутренние дворы, где проходила по преимуществу жизнь героев Достоевского. Менее драматический, но не менее трагичный бытописатель тогдашней России Н. С. Лесков так, например, открывает рассказ «Павлин», опубликованный впервые в популярнейшей «Ниве» в 1874 году:
«Дом ее стоит и теперь на том же месте, на котором стоял; но только тогда он был известен как один из больших на всей улице, а нынче он там один из меньших. Громадные новейшие постройки его задавили, и на него никто более не указывает…
Начав свой рассказ не с людей, а с дома, я уже должен быть последователен и рассказать вам, что это был за дом; а он был дом страшный - и страшный во многих отношениях. Он был каменный, трехэтажный и с тремя дворами, уходившими один за другой внутрь, и обстроенный со всех сторон ровными трехэтажными корпусами. Вид его был мрачный, серый, почти тюремный…» Вчитываясь дальше, мы узнаем и то, что дом давал изрядный доход владелице, что сама она жила в своем доме, занимая половину прекрасного бельэтажа, по двум соображениям: «это было большое помещение, которое давало тетушке возможность жить как должно большой даме», и еще: «У тетки не было управляющего: она сама заведовала домом и была госпожою строжайшею и немилосерднейшею. У нее был порядок, что все жильцы должны были платить ей за квартиры за месяц вперед, и если кто не платил один день, тому сейчас же выставляли окна, а через два дня вышвыривали жильца вон. Льготы и снисхождения не оказывалось никому, их никто из жильцов не пытался добиться, потому что все знали, что это было бы напрасно». И еще: «Из всех окон длинных флигелей внутреннего двора, занимаемых бедными жильцами, на Павлина устремлялись то злые, то презрительные, а чаще всего тревожные взоры… Павлин не обращал ни на что на это никакого внимания. Он совершал свое течение, как планета в ряду расчисленных светил по закону своего вращения… Шествие это выражает, что Павлин идет собирать ежемесячную плату с бедных жильцов дробных квартир, на которые тетушка переделала все внутренние флигеля - в том основательном расчете, что дробные квартиры всегда приносят более, чем крупные, потому что они занимаются людьми бедными, которых всегда более, чем богатых, и которые не претендуют ни на вкус, ни даже на чистоту»… и т. д.
45. Жилой дом. Великий Устюг. Середина XIX века. Совмещенное изображение. План по первому этажу
Удорожание земли в центре города приводит к тому, что к середине прошлого века усадебный принцип застройки начинает вытесняться поквартальным не только в столицах, но и в провинциальных городах. Изображенный на нашем рисунке (архитектор неизвестен) богатый «обывательский» (купеческий в данном случае) дом характерен новой тогда композиционной схемой. Размещение двухэтажной круглой «башни» я углу легко позволило объединить два разных фасада, скорее даже два разных дома в одном строении.
Даже не глядя на ситуационный план, мы без труда дешифруем: дом стоит на «престижном» перекрестке, причем налево идет главная, а направо - второстепенная улица. Сложная композиция связала воедино двух- и трехэтажные жилые комплексы, которые можно было без труда расчленить, сдавая внаем по частям.
Пилястры бельэтажа «утоплены» в плоскость фасада, так что формально нет нарушения «пристойности», нет прямого воспроизведения дворянского особняка, хотя это кирпичное здание обширнее и несомненно значительнее по формам, чем типичное дворянское жилище своего времени. Органической частью домовладения был одноэтажный флигель, сопряженный с главным фасадом эффектными въездными воротами
Картина монотонна: к литературному собирательному образу, возникающему со страниц русских книг точно так же, как со страниц, скажем О' Генри, статистика могла бы добавить только череду печальных или просто страшных чисел. Если в сегодняшних западноевропейских городах под влиянием процессов послевоенной демократизации и в результате действий коммунистов, социалистов, либералов положение несколько смягчено, то в трущобных районах Нью-Йорка или Чикаго господствуют по сути те же порядки, о которых сто лет назад повествовала новая «городская» литература.
Идеи социалистов не были безразличны немалой части архитекторов, по меньшей мере, с 70-х годов прошлого века - профессиональные разработчики идеи дома усматривали в этих идеях мечту о новом жилище, о новом гармоничном городе. Естественно, что когда социализм стал превращаться в реальность пока еще только в одной нашей стране, с 1917 года начинается напряженный поиск. При этом разруха, гражданская война, неотложные задачи восстановления хозяйства не давали, конечно, возможности немедленно воплотить в жизнь весьма смелые, нетривиальные концепции. Получилось так, что до самого конца 20-х годов строить новое было невозможно. Тем раскованнее и смелее было творческое воображение архитекторов, нарабатывавших проекты на десятилетия вперед, но в обыденной жизни на долгое время жилище погружается в состояние специфического кризиса, символом которого становятся слова «коммунальная квартира».
Уже давно стали солидными людьми те, чьи детство и юность прошли в бесчисленных «коммуналках», где, особенно в больших, нередко роскошных квартирах, живали бок о бок семь, десять, а то и двенадцать семей. Иного выхода не было, и разраставшееся население крупных городов могло быть обеспечено «жилплощадью» (это слово потеснило слова дом или
