Читаем без скачивания Взрыв - Илья Дворкин

Он знал только одно: надо спасти Аленку, догнать и спасти, укрыть жесткой робой, прижать покрепче и шептать ей, шептать какие-то неведомые, никогда раньше не говоренные слова. Тогда все будет хорошо.

И вдруг Аленка пропала.

Серега остановился и увидел, что она лежит впереди, в ковылях. Серый вздрагивающий комочек.

Он медленно подошел к ней, сел рядом и обнял.

Аленка дернулась, взглянула изумленными, огромными своими глазами и прижалась к нему, зарылась лицом куда-то в бок ему, под мышку, и Серега почувствовал, что бок его стал горячий и мокрый.

Он гладил ее по голове, по живой вздрагивающей спине и чувствовал себя таким непомерно счастливым, что казалось, сейчас вот, сию минуту он умрет от счастья, потому что оно не умещалось в нем, разрывало его.

И ничего больше не было — ни степи, ни мягких ковылей, ни солнца.

Потом он стал целовать ее шею, пульсирующую ложбинку у ключицы.

А она подняла голову с закрытыми глазами, и ее сухие губы обожгли его, голова закружилась, и все поплыло вокруг.

Она целовала его исступленно, со стоном, и он чувствовал ее прохладные зубы, и гладкий подбородок, и трепещущий язык.

— Федя! Федя! — сказала Аленка.

И вдруг рванулась, вскочила, и Серега увидел, что она глядит на него с ужасом, и ужас этот плещется, растет непомерно, заливает ее лицо.

Он поднялся, шатаясь, и шагнул к ней.

Аленка попятилась и все глядела, глядела на него, и глаза ее сделались такие страшные, что Серега не по-посмел двинуться с места.

— Ты... ты... Так это ты! — только и прошептала она белыми губами, повернулась и медленно пошла туда, к пыльному куполу.

А Серега долго еще стоял и глядел ей вслед. И это был уже не Серега, а другой человек.

Небо давило ему на плечи.

Он сгорбился и на неверных, заплетающихся ногах пошел прочь, куда глаза глядят.

ГЛАВА VIII

Балашов медленно закипал. Он мрачно глядел на распахнутые ворота и спиной ощущал насмешливые взгляды рабочих. Каждые несколько минут на территорию стройки въезжала машина, и тогда Балашов вздрагивал и с надеждой подавался вперед.

Но всякий раз оказывалось, что машина эта не к ним.

Три часа люди бездельничали. И это в конце месяца, когда план прихватывал за глотку, когда надо было работать до седьмого пота, потому что иначе заказчик не подпишет процентовку, а без нее банк не отпустит денег на зарплату, не говоря уже о премиях!

Балашов в бешенстве сорвался с места и почти бегом направился к телефону-автомату, чтобы звонить начальнику снабжения, главному инженеру, черту-дьяволу! Санька бежал и яростно шептал проклятья.

«Все, — думал он, — больше сдерживаться не буду! Я им все скажу! Три часа перекуриваем! А потом мне же будут голову откручивать! Работяги смеются! Все!»

Только вчера он собрал народ и долго толковал о том, что сейчас нельзя терять ни одной рабочей минуты, что конец месяца, что надо засучить рукава, что... да мало ли что он говорил!

А Морохина отвечала:

— Ты, Константиныч, нам ухи не крути! Мы тебе не дети малые! Мы-то засучим чего хошь — хошь рукава, хошь штанины. Ты нам бетон, да трубы, да экскаватор вовремя дай! План трещит! А из-за кого он трещит! Сколько мы бульдозера ждали, а? Опосля «детешку» прислали, а нужен был С-100! А почему болотник через три дня увезли, когда он еще два дня до зарезу нам понадобился бы, а? Молчишь? То-то же! А то засучим, вдарим, уря-уря!

— Что ж вы думаете, Зина, я не говорил начальству?! Охрип уже от разговоров. Да их ведь тоже понять можно. Тот же болотник взять. Такой экскаватор один, а нужен он места в четыре, вот и перебрасывают.

— Нет ужо, миленькие! Ничего такого я понимать не желаю! Вы мне механизмы и матерьял разный выньте и положьте без перебою. Тогда и работу с меня спрашивайте. А то моду взяли — в начале месяца загорай себе Зинка, а в конце вкалывай, да сверхурочно оставайся! Что, не так? Свою работу научитесь работать как следоват, а потом меня чего ни на есть засучивать призывайте.

И Балашову ничего не оставалось, как молча проглотить эти обидные слова, потоку что были они правильные. Конечно, причин и оправданий неритмичному снабжению можно было найти много, но факт оставался фактом, в некоторые месяцы так и получалось, как говорила Зинка, — сперва загорали, перекуривали, всякой придуманной мелкой работенкой занимались, а потом вкалывали, как черти.

И Балашов сказал:

— Все правильно, товарищи. Есть такие недостатки, и с ними все борются, и думаю, в скором времени совсем и окончательно мы их поборем. Но завтра бетон пойдет бесперебойно, я заказал три МАЗа, пойдут они сразу же с утра. И надо обязательно завтра же закончить седьмой колодец. Задвижка уже смонтирована, опалубка готова, вибратор доставлен — только знай работай. Все теперь зависит от вас.

— Поживем — увидим. А у нас не заржавеет, — ответила Зинка.

И вот теперь после всех этих разговоров, после твердых обещаний начальника снабжения — три часа простоя!

Санька, красный, взъерошенный, влетел в будку телефона-автомата, и в тот самый момент, когда рука его судорожно набирала знакомые цифры, он сквозь стекло увидел, как к воротам стройки, тяжко переваливаясь на ухабах, подошел громадный МАЗ, полный бетона.

Санька переждал минуту, немного успокоился, и только потом добрал номер телефона.

Он услыхал тихий голос начальника снабжения, представил его себе — пожилого, очень усталого, смертельно задерганного человека — и сдержался.

— Бетон пошел, — сказал Санька. — Это Балашов, слышите! Наконец пошел бетон, а уже, между прочим, одиннадцать часов. Вам это ничего не говорит?

— Александр Константиныч, милый, ну что, скажи, поделаешь, если на бетонном заводе кабель полетел, энергии не было. Там сейчас такое столпотворение — представить трудно. Я только что оттуда. Сам лично тебе этот МАЗ выбил без очереди. Там десятки самосвалов ждут.

Санька помолчал. Ему вдруг стало стыдно. Ведь как костерил этого деда, а он на завод сам ездил, не поленился, даром что начальник и радикулит его мучает. И вообще глупо и ограниченно думать, что ты один душой болеешь за дело, а все остальные прочие филонят да хлопают ушами. Очень так удобно думать. В грудь себя можно бить, на собраниях орать.

А после все это кончается такой философией: раз они так, и я так. Что я, лошадь — один надрываться? Да гори все синим огнем! А когда уж ты по такой философии станешь жить, это уж все, это уж значит, ты не человек, а так себе, что-то вроде некоей установки по переработке ценных сельскохозяйственных продуктов...

Но тут Санькины мысли прервал начальник снабжения:

— Ты что, Балашов, заснул там, что ли?

— Не-ет, — медленно ответил Санька, еще помолчал немного и добавил: — Спасибо вам большое, Степан Ильич.

— Да ладно... да чего уж там, — засмущался тот. Видно, не баловали его благодарностями, — такая уж должность, все больше тумаки да шишки. — Ты там, гляди, каждую машину отмечай.

Санька усмехнулся:

— Да уж как-нибудь справимся. Вашими молитвами только и живы.

— Справимся! Больно умные стали да языкастые, — буркнул Степан Ильич и повесил трубку.

Когда Балашов вернулся к седьмому колодцу, там уже работали. Туго вздрагивающая, курящаяся паром груда бетона лежала аккуратно — у самого края уходящего глубоко вниз котлована.

Санька растер в пальцах комочек раствора, придирчиво оглядел кашицу, определил: наверняка марка двести, а то и триста. Молодец Степан Ильич. Но это значит, что надо подналечь, уложить бетон поскорее, потому что цемент высоких марок схватывается быстро.

Он отметил путевку шоферу, отправил его за следующей порцией и стал глядеть, как идет работа.

С земли на двойные стенки опалубки были уложены подмости. Филимонов, как всегда, расставил рабочих толково и точно. Четыре человека стояли на двух подмостях, на которые остальная часть бригады перекидывала лопатами из кучи бетон. А уж дальше эти четверо бросали его в щель опалубки.

Колодец назывался набивной бетонный в отличие от сборного бетонного или, скажем, набивного железобетонного, который с арматурой.

Глубина — шесть метров, площадь два с половиной на два с половиной метра, толщина стенок — тридцать сантиметров. Вот и считай — чертова прорва бетона уйдет на него.

А внутри, ровнехонько посредине, торчит гигантская чугунная задвижка диаметром тысяча восемьсот миллиметров.

Она уже смонтирована на трубе, и хвостовик ее клинкета торчит как раз на уровне земли.

На этот хвостовик надо еще приладить электропривод, и тогда автоматически можно будет открывать и закрывать ее — подымать или опускать массивный, как дверца банковского сейфа, клинкет. А колодец вокруг для защиты от грунтовых вод и для удобства эксплуатации — мало ли что может случиться, поломка или еще что.

Полезут тогда по стальной лесенке из скоб эксплуатационники в этот колодец величиной с дом и быстро все исправят.