Читаем без скачивания Куль хлеба и его похождения - С. Максимов

Где ткут рогожи, там шьют и кулье. Мучные кули — самые прочные и большие. Рогожа в них называется пудовкой: 1 — 1/2 аршина длины, 31/4 аршина ширины, весом до 16 фунтов. Под овес идет кулье тридцатка, полегче (фунтов до шести). Куль идет, как отвлеченная величина, за меру зерновых хлебов, означая четверть: овса — шесть пудов пять фунтов, ржи — девять пудов десять фунтов. Худая рогожа не на кулье, а на покрышки тех же хлебных кулей, называется крышечною полупудовкою, или таевочною. Когда рогожа готова, сшить куль или рогожный мешок и дома немудрено. Впрочем, где делают мочало, там и кули шьют большой изогнутой иглой, в день до двухсот штук. Хлебные кули бывают обыкновенно двойные, рогожа поставляется сюда самая лучшая. Если куль — покупное дело, то холщовый мешок — дело домашнее. На мешки идут нити из конопли или из ее волокон, называемых пенькой, самых грубых и самых дешевых, так называемая пеньковая пакля — очески, что остается после чесанья гребнем и кажется негодною дрянью. Узел попадет — не брезгают, крупная соломина подвернется — пожалуй, как будто даже и лучше. Холст и полотно, дерюга на мешки и голландское полотно на тончайшие рубашки опять родные братья, точно так же, как по способу тканья они ближние свойственники с той же рогожей на хлебном куле. Куль из рогож веревками, мешок из дерюжного холста грубыми суровыми нитками сшить очень просто даже не бабам, а малым ребятам: мешок шьют либо из одного полотнища, сложенного вдвое, либо из двух половинок. Мешок идет потом и в звании и с достоинством хлебной меры для пшеничной муки и крупчатки: в мешке осминник (четыре четверика) или пять пудов. На деревенских огородах около гряд с капустой и редькой, или на гуменниках, а чаще и промеж гумна и двора, но всегда на глазах и подле дома, отводится место конопляникам. Очень глубоко взрывают землю, очень обильно, не скупясь, удобряют и сеют маслянистые и круглые семена конопли (конопель, конопле) — растения с женскими цветами и замашку — посконь — с мужскими (цветы первого растения дают семена, цветы поскони остаются без плода и блекнут ранее женских). Замашка вырастает выше конопли и стоит красивее, метелка ее от ветру машет туда и сюда (оттого и замашка, хотя кое-где зовут ее и дерганцами, и посконью). В мае, обыкновенно в середине, около Олены (на день царя Константина и матери его Елены, 21 мая) начинают посевы льнов и коноплей. Конечно, и здесь не без примет и правил: были длинны в конце зимы ледяные сосульки на крышах и под окнами, мытое белье зимой скоро сохло, хорошо рябина цветет, земля при запашке коренится (то есть обрастает мхом) — значит, льны и конопли будут длинны и хороши. Последняя примета особенно важна: земля стала теплою, в ней началось брожение, если по глыбам поля пошла зелень в виде мха, и все поле оделось ею, как одеваются срубы колодцев и полусгнившее, никогда не просыхающее дерево. Посеявши лен и коноплю, само собою начинают ждать, как об этом и распевают потом летом в хороводах, чтобы уродился наш конопель, наш зеленой, тонок — долог, бел — волокнист. А так как когда на конопле и замашке завяжется лакомое и вкусное семя, то и повадится вор-воробей в нашу конопельку летати, нашу зеленую клевати. Изловить вора и ощипать крылья-перья трудно, то и стараются его почаще припугивать и сгонять. Для этого на конопляниках ставят чучело, одетое в разное негодное тряпье с распростертыми руками, в шапке наподобие старика. Стараются уставить чучело так, чтобы оно вертелось и по возможности махало руками. Воробей глуп и на приманку сдается. Спугнутые воробьи, однако, не обращают большого внимания и продолжают пить семя. Тогда в конопляники сажают живого старого старика с седой бородой, такого беззубого старика, который ничего уже не в силах делать, всю зиму лежит на печи и ест один кисель. Старик сидит в коноплях, время от времени приподнимаясь и спугивая воробьев, и все время ворчит и сердится на свою долю горькую: вот дожил до того, что только и погодился воробьев пугать. Без спугиванья воробьи разворуют семя (а из семени бьют лучшее масло для приправ постных кушаньев). С сбереженьем конопля и замашка растут и зреют. Первой поспевает замашка; после, недели через три-четыре, вызревает и самая конопля: листья растения начинают вянуть и желкнуть; верхняя часть стебля принимает желтоватый цвет, а на нижней местами выступают серые пятна. В конце июля или в начале августа посконь поспела, надо дергать; конопля же стоит еще в самой цветущей зелени. Дергают замашку или посконь руками (уход за ней и за коноплей обыкновенно бабье дело). Надерганную раскладывают рядами, но через день стараются мочить, сваливая в реки около запрудок, чтобы не уплывала в чужие руки. Растение мокнет неделю и две, заражает воздух и воду: кислый запах сказывает, где эта мочка совершается; в отравленной реке околевает рыба и только охотно полощутся утки. Стебли вымачиваются, наружная их оболочка при этом сгнивает; остаются мясистые частицы. Замашку расстилают теперь по лугу недели на две и дают больше сохнуть. Высушенную начинают мять, то есть очищать на простых машинах — мялках — от древесины полого стебля, называемого кострикой. Рабочий берет горсть конопли в середине пучка, кладет между нижним желобом и верхним языком, плотно придерживает коноплю рукой, медленно тянет к себе, безостановочно нажимая правой рукой сверху вниз верхний язык мялки. Горсть конопли оборачивает он на все стороны и наконец продергивает сквозь мялку всю горсть конопли, которая выходит гладкою и мягкою, без узлов. Мятую пеньку свертывают в кучку весом в 6–7 фунтов, потом начинают трепать деревянным мечом и чесать на гребне с длинными и редкими зубьями. Получаются волокна столь нежные, что могут быть употреблены на довольно тонкие полотна. Посконь употребляют на пряжу, делают холсты, называемые посконными, и носят на здоровье на рубашках, а ту, которая погрубее, пускают на хлебные мешки. С коноплей (которая поспевает позднее) возня такая же. Волокна-то этого растения и идут на канаты, на рыбацкие большие сети, а потому мы за ним гоняться не станем. На мешки идет худая посконь, которая и полагается безраздельною женскою собственностью: из хорошей они делают рубашечный холст. Где конопли много родится и много ее сеют (например, в средних губерниях), там из конопляных зерен вкусное блюдо масленка: зерна, истолченные в ступе и поджаренные на сковородке с солью и мелко изрубленным луком. Скатанная шариком, в дороге и в поле на работе — незаменимое блюдо. Сталось так, как говорит загадка: голову едят, тело бросают, а кожу носят. Нечего говорить о том, что из семян собственно конопли (женской) выжимают масло, весьма жирное, весьма русским народом любимое, неизбежная приправа и великое спасенье во все среды и пятницы и во множество постных дней для подспорья невкусным постным кушаньям. Где кормят конопляным семенем кур, там эта птица раньше начинает класть яйца. Теперь посконь готова в то время, когда наступают долгие осенние и зимние вечера и с ними опять соседская помощь по тем же законам старинной общины, артели и братства. Те хозяйки, у которых накопилось много чесаного льну и трепаной пеньки, затевают рабочие вечера прясть на гребнях и прялках льняную и пеньковую куделю. К тому времени и лен поспел. Щипала его хозяйка, вязала небольшими снопиками и клала рядами, так что на Ивана Постного (29 августа) пришлось последнее стлище на льны. Как убрала, так и начала она лен сушить и мочить: сушила на солнце, а пошли дожди, — в бане и даже в избе, в печи, после хлебов. Высушенный лен брала прядками в левую руку, правой нажимала деревянный язык вроде длинного меча. Делала это опять-таки в бане и там расчесывала: кожура отлетала, разбирался лен по сортам. Хорошо прочесанный пускала она на нитки, очески прибирала на продажу канатчикам и себе берегла на дорогу: на тот же мучной мешок из льняного изгребья или нечистого омялья. Рабочие вечера эти называются супрядками именно потому, что прядут на них совместно несколько девушек, приглашенных хозяйкой из-за одного угощенья (денег также не берут, да им и не платят). При свете лучины, с песнями и шутками, с загадками и сказками, выпрядают нитки на всякую стать: и тонкие, и грубые, на мужскую рубаху и на хлебный мешок. Не забудем, что супрядки — такой же древний и одинакового свойства обычай подмоги в работах бессильного целою артелью приглашенных соседей, по подобию помочи на полях при уборке хлеба и капусток — помощи при уборке овощей (особенно капусты) с огородов. Для молодых людей это веселые времена, потому что тот же древний обычай требует песен, а работа соединенных сил всегда вызывает веселье. Супрядки между ними особенно веселы. Начинаются они обыкновенно с Кузьминок, то есть с первых чисел ноября, и хотя тянутся и в Филипповки (во время рождественного поста), без игр и песен, однако, редко обходятся. Когда ушли из избы девушки-пряхи и больше не приходили, когда нитки с клубков размотаны были на пялах в длинные пряди по счету, — тогда хозяйка прилаживала деревянный стан. На вале натягивала основу, в челнок закладывала уток точно так же, как мы рассказали сейчас при мочале. Шуркал челнок, таща за собой нитки между нитями основы, щелкало бердо, нажимаемое ногой, и приколачивало нитку к нитке утока. Выходило наконец и рубашечное полотно, и мешочный холст, как сама хозяйка того хотела. Немудрено снять холст со стана, немудрено скроить его мешком и сшить толстыми нитками. Мудреное дело, когда в бедных местах мешочную дерюгу приходится носить вместо холста на рубашке (затем и дерюга, что голое тело дерет). — Вот тебе, муж, и от моих трудов праведных на мешки мое немудрое рукоделье! Теперь поезжай на мельницу. Мука из мешка не высыплется: мешок нов-новешенек. Заказывай муку на себя и на базар про чужих и неведомых людей, про барского и купеческого сына, про попа-батюшку и про нищую скорбную братию