Читаем без скачивания Конфессия, империя, нация. Религия и проблема разнообразия в истории постсоветского пространства - Марина Могильнер

Интересно отметить, что учителя Черниговского коллегиума под руководством Иоанна Максимовича еще в 1710 году издали книгу «Богомысліе», которая была переводом работы «Meditationes Sacra et exercitium pietatis» лютеранского теолога, профессора университета Иены Иоганна Герхарда (Johann Gerhard). Указом Сената 1720 года к черниговской типографии были применены санкции, которые объяснялись тем, что в книге «явилась многая люторская противность» [337] . Запреты не повлияли на то, что произведение И. Герхарда было в личных библиотеках преподавателей коллегиумов (например, в библиотеке профессора богословия Харьковского коллегиума Платона Малиновского [338] ). Названный пример показывает, что и до середины ХVІІІ века в среде коллегиумских преподавателей наблюдался интерес к трудам немецких протестантских ученых-богословов.

Во второй половине ХVІІІ века изменились и маршруты образовательных путешествий студентов коллегиумов. Если многие преподаватели (и основатели) коллегиумов первой половины века завершали свое образование (слушая отдельные курсы) в иезуитских коллегиумах и академиях, то впоследствии для продолжения образования их направляли в немецкие протестантские университеты. Известны случаи, когда епископы направляли лучших студентов для обучения в Германию за свой собственный счет (на рубеже 1760–1770-х годов епископ Самуил Миславский за свой счет отправил в Германию двух студентов Харьковского коллегиума для подготовки к учительскому званию [339] ). Проследив судьбы студентов и преподавателей, их академические биографии, можно утверждать, что эти поездки повлияли на привнесение в преподавательскую практику коллегиумов учебных и научных достижений немецких протестантских университетов. Первую партию (из двух человек) в «немецкие университеты» направили еще в 1727 году из Харьковского коллегиума. В их числе был Кирилл Флоринский [340] , который по возвращении преподавал поэтику и философию [341] . Заметим, что студенты не проходили в немецких университетах всего курса обучения, а слушали отдельные дисциплины (поэтому они не зафиксированы в матрикулах этих университетов). Большие трудности при анализе этих фактов связаны с тем, что епископы старались не докладывать в Синод о направлении студентов за границу, не называли университетов [342] и не рапортовали об успехах студентов. Связано это с тем, что когда эта информация проявлялась, то удержать преподавателя в коллегиуме было невозможно, его сразу забирали в столичные академии [343] . И все-таки в воспоминаниях профессора Харьковского университета Ильи Тимковского (он учился в Переяславском коллегиуме и Киево-Могилянской академии) прозвучало, что он рос среди «голов», которые учились в Кенигсберге, Лейпциге, Лейдене, Геттингене, Оксфорде и Эдинбурге [344] . В это время были достаточно распространены случаи, когда представители местной элиты Гетманщины или Слободской Украины, пребывая в европейских странах в деловых поездках, посещали университеты, слушали там отдельные курсы. Некоторые из них становились и преподавателями коллегиумов. В одном из нереализованных проектов создания «формального университета» на базе Киевской академии (1766) [345] в качестве «главных побуждений» его появления отмечалась склонность народа к образованию, которая «доказывается тем, что никогда меньше 1 тыс. учеников не бывает в Киеве, в Чернигове до 800, а в Переяславе до 300», «отцы отдают, а молодые люди своею охотою обучаются» [346] . «Природной же остроты люди, познавшие… классы в малороссийских академиях… будучи иногда нищи и бедны, вояжи и странствия в Германию и Италию и далее предпринимают, откуда и возвращаются прямо учеными» [347] . Общеизвестно, что Григорий Сковорода именно во время деловой поездки слушал лекции в европейских университетах, а со временем стал преподавателем в Переяславском и Харьковском коллегиумах.

На фоне разнообразных контактов с европейскими университетами, а также под влиянием просветительской идеологии в среде коллегиумцев и их окружении происходило постепенное понимание несоответствия модели коллегиума как образовательной формы средневекового образца новым потребностям общества. Попыткой некоторых изменений формы (утилитарной направленности) стало открытие при Харьковском коллегиуме в 1768 году так называемых прибавочных классов, в которых было расширено преподавание языков, математики, геометрии, появился ряд таких предметов, как геодезия, инженерное и артиллерийское дело. Стремление к модернизации учебных заведений проявилось в просьбах к власти создать «полноценный университет». Известно около десяти университетских проектов и предложений, которые были высказаны высшими сановниками, местными чиновниками и представителями местного общества (1760–1804) [348] . Примечательны депутатские наказы шляхетства Малороссийской и Слободско-Украинской губерний в Екатерининскую комиссию для составления Нового Уложения в 1767 году, в которых содержались прошения об учреждении университетов (в Киеве, а также на основе преобразованных коллегиумов в Чернигове, Переяславе, Харькове) [349] . Кстати, в наказах депутатов других губерний Российской империи вопросы даже начального образования были поставлены лишь в нескольких случаях, и только депутаты Орловского уезда подняли вопрос о «медицинских университетах» [350] .

Исторически сложилось так, что православные коллегиумы, созданные под влиянием иезуитских коллегиумов (университетов), олицетворяли юго-восточный вектор продвижения европейского средневекового университета. Университеты, созданные в России во второй половине ХVІІІ – начале ХIX века, представляли иную линию, ведущую к немецким, в значительной мере уже модернизированным, университетам, и в этом смысле их появление можно увязать с северо-восточным вектором. Хотя православные коллегиумы с середины ХVІІІ века также вели активные поиски путей обновления, что способствовало их обращению к опыту и достижениям немецких университетов, модернизации образовательной модели не произошло. Новации не достигли той «критической массы», которая бы позволила преодолеть традиции и привести к существенным изменениям модели. Путь, который прошли православные коллегиумы, следует учитывать при исследовании всех аспектов трансфера и адаптации университетской идеи на российской почве. Можно говорить о том, что посредством православных коллегиумов происходила подготовка к восприятию классического университета в Российской империи. Коллегиумы, сойдя с исторической арены как вариант воплощения средневекового университета, тем не менее длительное время были важными каналами взаимовлияния культур в рамках общеевропейского пространства, оставили благоприятную почву для прорастания новых образовательных идей и конструирования новых образовательных форм. Последнее дает нам основание сказать, что классический университет в Российской империи не возник на «пустом месте».

Мартин Шульце-Вессель Традиции международной политики и религиозный конфликт в немецко-русских отношениях после 1871 года

То, что религия имела преимущественное значение в политике не только в раннее Новое время, но и в новейшей истории – факт уже широко признанный исторической наукой. Религиозный фактор, как выяснилось, играл важную роль в легитимации политической власти, равно как и в формировании политических диссидентских движений [351] . Но до сих пор практически не исследована связь религии и внешней политики эпохи Нового времени. В последующих размышлениях речь пойдет о внешнеполитическом raison d’кtre конфликта между государством и отдельно взятой конфессией. Как я попытаюсь аргументировать в этой статье, традиционно считающаяся спровоцированной исключительно внутреннеполитическими причинами, кампания Kulturkampf Бисмарка в только что основанном Германском рейхе принадлежала функционально к внешнеполитической традиции в отношениях Пруссии (Германии) с Россией и Польшей.

Kulturkampf как феномен новой и новейшей истории имеет множество значений. Исследование Kulturkampf Бисмарка можно сравнить со взглядом в калейдоскоп – самый незначительный поворот приводит к полному изменению формы. Если рассматривать Kulturkampf с точки зрения процессов секуляризации, то речь идет о попытке государства последовательно использовать свое право верховной власти в отношении католической церкви – феномен, который можно наблюдать не только в Германии, но и (в период между 1860 и 1890 годами) в Австрии, Испании, Швейцарии, Нидерландах и Франции [352] .

В историографии немецкой политики Kulturkampf обычно трактовался как часть внутренних процессов национального строительства, как стратегия негативной интеграции, которая последовательно проводилась также в отношении поляков, социалистов и евреев. Иная картина открывается в перспективе польской историографии, которая понимает Kulturkampf как часть польской политики императорской Германии ввиду ее особого значения для восточных провинций империи, заселенных большей частью поляками. В работах Йозефа Бузека (Jуzef Busek), Манфреда Лауберта (Manfred Laubert) или Леха Тржециаковского (Lech Trzeciakowski) польская политика играет роль лейтмотива, определяющего периодизацию Kulturkampf [353] . В этом ракурсе конфессиональная политика Петербурга в Польше и Kulturkampf Бисмарка предстают как части единого контекста. На данную связь указывал еще в 1875 году Л. Лескье (L. Lescouer) в предисловии ко второму изданию своей политизированной, но все еще актуальной «Истории» католической церкви в Польше. Он, в частности, отмечал, что Бисмарк только продолжил начатое Екатериной II и Николаем I и что «интолерантность стала сегодня популярной» [354] . Уже в этом высказывании современника обозначены проблемы, которые и сегодня не потеряли своего значения. В последующих размышлениях речь пойдет об упомянутых Лескье межгосударственных связях России-Польши-Пруссии (Германии), а также о том, насколько традиционны в этих связях Kulturkampf и «становящаяся популярной интолерантность».