Читаем без скачивания Научи меня любить - Юлия Снегова

— Я? — рассмеялся Хосе. — Да какой из меня учитель! Не торопись, мы что-нибудь придумаем. А пока пойдем, я покажу тебе нашу деревню.

Деревня Эль Карибе состояла из небольших домиков, стоявших среди пальм, эвкалиптов и акаций, украшенных гирляндами желтых и красных цветов. Стены некоторых жилищ были сплетены из гибких стеблей бамбука и побелены сверху. Встречались и кирпичные дома с крышами, покрытыми красной черепицей. Но все дома — и богатые, и бедные — были украшены цветущими растениями, подвешенными к крыше в глиняных горшках, старых кастрюлях и даже консервных банках.

Жители деревни высыпали навстречу Лизе и Хосе из дверей, занавешенных легкой тканью, приветствуя их веселыми возгласами. Они показались Лизе гораздо более радушными, чем домочадцы Хосе. Люди, жившие в Эль Карибе, представляли собой смешанное племя, на их лицах отразилась вся история Венесуэлы. В этих невысоких, приземистых людях с очень смуглой кожей, узкими глазами, широкими носами и чувственными губами текла кровь индейцев, с древнейших времен населявших эти места, белых поселенцев и их чернокожих рабов. У большинства были черные жесткие и курчавые волосы. Среди многочисленных ребятишек Лиза увидела, может быть, всего две или три светлые головки.

«А у нас все наоборот, — подумала она, — одни беленькие. — И почему-то вспомнила, как называли даниловские старушки белобрысых ребятишек: «голова-сметана».

— Вот это школа, — показал ей Хосе на длинное одноэтажное здание, крытое черепицей и окруженное аккуратно подстриженными цветущими кустами. — А вот это церковь, хочешь, зайдем?

По сравнению с величественными соборами Каракаса местная церковь выглядела более чем скромно. Они вошли внутрь и сразу же попали в атмосферу прохлады, сладких запахов ладана и воска. Напротив входа на стене висела чаша в виде раковины с водой. Хосе опустил в нее кончики пальцев, потом прижал их к губам и перекрестился непривычным для Лизы жестом слева направо.

— И я должна это сделать? — спросила она его шепотом.

— Совсем необязательно, — ответил ей Хосе, — я это делаю скорее по привычке.

Мимо пустующих в этот час скамеек он повел ее к алтарю, рядом с которым, в украшенной шелковыми лентами и цветочными гирляндами нише, стояла небольшая статуя Девы Марии. Ее лицо покрывал яркий румянец, глаза голубели из полуприкрытых розовых век. Лизу поразило, что на статуе была одежда из настоящей ткани, а также то, что все пространство ниши заполняли всевозможные вещи: серебряные и золотые украшения, чьи-то фотографии, детские игрушки, даже раковины, привезенные с далекого отсюда моря.

— Что это? — удивилась Лиза.

— Это дары прихожан святой Вирджинии. Она считается покровительницей деревни. Каждый несет ей самое дорогое, что у него есть: дети — игрушки, кто-то — фотографии близких, а те, кто побогаче, — золото и серебро. Вот видишь большое золотое сердце с сапфиром в середине? Это дар Вирджинии от нашей семьи за то, что моя бабка благополучно родила моего отца. Говорят, у нее были очень тяжелые роды, и если бы не помощь Вирджинии, она и младенец умерли бы. А моя мать здесь играла на органе, он вон там, видишь, — и Хосе показал Лизе на балкончик над входом, — пока не сбежала с американцем.

Они вышли на улицу и сели в тени огромного эвкалипта с корой, свисавшей со ствола длинными закрученными лентами.

— Хосе, — спросила Лиза, — а почему ты совсем не встречаешься со своей мамой, неужели тебе не хочется ее увидеть?

— Я же ее почти не знаю. Она исчезла из моей жизни, когда мне было всего пять лет. И до этого она мной занималась мало, меня вырастила Флоринда. Возможно, во мне живет чувство обиды, но меня как-то не тянет с ней встречаться. Хотя мы виделись несколько раз. Я приезжал к ней в Лос-Анджелес. Это огромный красивый город, красивее и больше Каракаса. Мы туда как-нибудь съездим, заодно ты с ней познакомишься. Она немного странная женщина, в молодости была удивительно красивой, да, впрочем, она и сейчас еще очень хороша. Мама когда-то хотела стать пианисткой, но у нее ничего не вышло, и она в этом обвиняла моего отца. Говорила, что он хотел привязать ее к дому и кастрюлям. Хотя, как рассказывала Флоринда, она к кухне и близко никогда не подходила. А когда ушла от него и вышла замуж за другого, стала образцовой хозяйкой. Родила двух детей, нянчится с ними. Не поймешь вас, женщин, — улыбнулся Хосе.

— А как ее зовут?

— Аманда.

— Красивое имя, — тихо произнесла Лиза, — а мою маму звали Марина.

«Если бы она была жива, — думала Лиза, — и жила бы в другом городе или даже в другой стране. Пусть бы она меня бросила в раннем детстве, все равно я бы никогда не обижалась на нее. Неужели Хосе не понимает, какое это счастье иметь маму? Может быть, он это не ценит, потому что ему всегда и так жилось неплохо и он был избалован и окружен любящими людьми? Или просто потому, что он мужчина и для них это не так важно…»

5

На следующее утро Хосе выполнил свое обещание. Нина постучалась к ним в спальню и вкатила столик, заставленный всевозможными яствами. На нем красовался сверкающий серебряный кофейник, две тоненькие, почти прозрачные фарфоровые чашечки, горячие бутерброды, накрытые серебряным колпаком, и свежие фрукты, только что сорванные в саду. Завтракать в постели с любимым мужчиной оказалось в тысячу раз приятнее, чем сидеть с напряженной спиной в столовой в окружении чопорных пожилых дам. Лиза вдруг увидела себя как бы со стороны. Вот она, только что пробудившаяся после ночи любви, в шелковом, струящемся вдоль тела халате, расположилась на просторной кровати. Рядом с ней молодой красавец с черными кудрями.

«Где-то я это уже видела, — мелькнуло у Лизы в голове. — Ну просто сцена из сентиментального фильма или любовного романа. Неужели это я? Верится с трудом. Словно нас посадили в какие-то декорации. Но мы живые люди, и совершенно неважно, какие предметы нас окружают. Главное, что мы вместе и любим друг друга. Ну и дурацкие же мысли мне иногда лезут в голову», — удивилась про себя Лиза и протянула руку к сочному персику.

Несколько дней они почти не выходили за пределы виллы. Здесь очень рано вставали, пока еще солнце не пекло во всю силу, а когда жара становилась совершенно нестерпимой, начиналась сиеста — мертвое время. Вся жизнь замирала, даже птицы в патио и саду лишались сил, раздавалось лишь мерное гудение неутомимого кондиционера. Люди, изнемогая от жары, лежали на кроватях, в гамаках, подвешенных к толстым крючьям в потолке. Лизе тоже понравилось покачиваться в гамаке, висящем в патио в тени вьюна и жимолости. Хосе обычно сидел в плетеном кресле рядом с ней, в одних шортах, поставив босые ступни на прохладный керамический пол.

Иногда они шли к бассейну. Лизе нравилось, что он был не круглый и не квадратный, а неправильной формы, похожий на подкову. На лужайке около бассейна стояли плетеный стол и два кресла под огромным цветным зонтиком. Лизу удивляло, почему вода в здешних бассейнах такого ярко-голубого цвета.

— Мы ее подкрашиваем, — смеялся над ней Хосе, а Лиза сперва даже верила ему.

Подкрашенная была вода или нет, лежать в голубой прохладе бассейна было необычайно приятно. Кожа Лизы очень скоро покрылась ровным золотистым загаром, отчего ее зубы казались белее, глаза ярче, волосы выгорели на солнце и приобрели платиновый оттенок.

— Какая ты стала здесь красивая! — восхищался Хосе.

— Ага, значит, раньше красивой я не была? — дулась на него Лиза.

— Вот типичная женская логика! Ты и раньше была красивой, а теперь стала еще краше. Может быть, с каждым годом ты будешь все хорошеть и в конце концов превратишься в небесное создание. А мне ты нужна земная. — И Хосе, смеясь, тащил за собой в бассейн визжащую Лизу.

Лиза никак не могла привыкнуть к постоянному присутствию в доме тетушки Аделы, маленькой сухой старушки с вечно недовольным выражением лица. Вскоре к ней присоединилась ее кузина Тересита, женщина лет сорока, с нездоровым цветом кожи и черными глазами навыкате. Лиза никак не могла отделаться от впечатления, что эти глаза смотрят на всех голодным взглядом. А потом она узнала, что когда-то в молодости жених Тереситы, блестящий молодой человек из хорошей семьи, бросил ее ради танцовщицы из бара. Странным образом подобная история повторялась с Тереситой еще три или четыре раза, пока кто-то не решил, что на нее навели порчу. Посещения колдунов и колдуний, поездки к святым местам не дали никаких результатов. Бедная Тересита так и осталась девушкой.

И Адела, и Тересита казались Лизе вездесущими. К счастью, они рано ложились спать, вернее удалялись в свои спальни. Там Адела беззвучно молилась перед статуей святого Ксаверия, которого считала своим покровителем. А Тересита, сидя в душном полумраке комнаты, жгла благовония и раскладывала бесконечные пасьянсы из египетских карт Таро.