Читаем без скачивания Такое короткое лето - Станислав Васильевич Вторушин

Я прижал ее к себе и, кружась, словно в вальсе, занес в комнату. Маша встала, вытащила руку из-за моей спины и показала три розы, которые я купил ей утром:

— Я не могла оставить их в больнице. Они бы страдали там от одиночества. — И тут она увидела розы в вазочке: — Ой, ты купил еще?

Она подошла к столу, чтобы поставить утренние розы, но, бросив взгляд на вазу, сразу потускнела и сказала:

— Там тоже три. Вместе будет шесть.

— Ну и что? — спросил я.

— Четное количество только для покойников. — Маша обессиленно опустила руки.

Я опешил, видя неподдельную растерянность на ее лице. Потом вытащил из вазы одну розу и пошел к двери.

— Ты куда? — испуганно спросила Маша.

— Выброшу в мусоропровод.

— Да ты что? Такую розу в мусоропровод?

— Тогда отдам Ольге.

— Отдай, — облегченно сказала Маша и, согнув ногу в колене, начала снимать туфлю.

Когда я отдавал Ольге благоухающий цветок, она от удивления открыла глаза и забыла закрыть рот.

— Это тебе за пирожное. Ты его принесла как раз вовремя.

Не дожидаясь, пока она что-нибудь ответит, я вернулся в свою комнату и закрыл дверь. Маша была уже на кухне и доставала из холодильника еду. Я обнял ее за талию и поцеловал в висок.

— Ты у меня самая хорошая, — сказал я, стараясь загладить допущенную оплошность. Хотя, по правде говоря, я ведь не мог знать, что она заберет цветы с работы.

Маша отстранилась, чуть сдвинув брови, посмотрела на меня и спросила:

— А почему ты не съел пирожное?

— Я оставил его нам с тобой на вечерний десерт.

— На вечерний десерт у нас будет совсем другое.

Она достала из холодильника тушеное мясо, поставила разогревать его на плиту, затем начала резать и перемешивать в тарелке огурцы, помидоры и редиску.

— Ты не возражаешь, если я приготовлю салат? — спросила она, протягивая баночку с майонезом. — Открой.

— Больше всего на свете я люблю салат из свежих овощей.

— Ты так говоришь, чтобы не обидеть меня. Правда? — Она опустила руки и посмотрела мне в глаза.

— Вовсе нет. Я действительно люблю салат. Особенно, если его приготовишь ты.

— Ты подлиза, милый. — Она протянула чашку с салатом. — Неси на стол. Я ужасно хочу есть. И хочу выпить с тобой вина. Оно в пакете у двери.

Я только сейчас вспомнил, что, когда открывал дверь, у Маши в руке был пакет. Я принес его на кухню. В пакете была Машина сумочка и бутылка мукузани. Мы сели за стол, я налил вино в фужеры и сказал:

— Мы с тобой становимся похожими на двух сибаритов.

— Что такое сибариты? — спросила Маша.

— Люди, которые только наслаждаются жизнью.

— Я так хочу наслаждаться жизнью, милый, — сказала она, поднимая фужер. — Три года я провела словно в самом суровом монастыре. А теперь душа потянулась на волю.

У Маши было очень хорошее настроение. Сегодня она совсем не походила на ту женщину, которую я знал перед этим. Она была мягче и естественнее. Большие серые глаза чуть влажно блестели, взгляд лучился особой теплотой, которая бывает только у женщины, обретшей покой. Я не мог оторваться от этого взгляда, чувствуя, как от него замирает душа. Словно я лечу в бездну, у которой не видно конца. Но это было приятное падение. Ведь я тоже обрел свою опору.

Мы долго сидели за столом. День угас. За окном сначала показались серые сумерки, потом они сгустились и тогда на крыше дома, который стоял через дорогу от нашего окна, вспыхнула неоновая реклама, прославляющая товары фирмы «Самсунг». Мы не зажигали света и разноцветные отсветы рекламных огней бежали по стене и были похожи на северное сияние. Мне не хотелось говорить. Я молча смотрел на Машу и чувствовал, как гулко бьется сердце, наполняя душу радостью и ожиданием чего-то такого, от чего путались мысли и начинала кружиться голова.

Потом мы сели на кровать, все так же не зажигая света, я обнял Машу, притянул к себе и поцеловал долгим поцелуем в горячие влажные губы.

— Мне так хорошо с тобой, — сказала она, — что даже страшно.

— Чего тебе страшно? — Я запустил ладонь в ее волосы и стал перебирать их пальцами.

— Когда я была одна, мне нечего было терять. Теперь у меня ты и я боюсь…

Ночью я проснулся оттого, что почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Огни рекламы погасли, но комнату заливал бледный зеленоватый лунный свет, придававший предметам таинственные очертания. Маша лежала рядом, прижавшись щекой к подушке. Ее волосы касались моего лица, я ощущал их аромат.

Я скосил на нее глаза и мы встретились взглядом. Маша не спала.

— Иван, — произнесла она, будто мы только что легли и еще не успели наговориться перед сном, — а я могу быть из твоего ребра? — В ее голосе звучало трагическое раздумье.

— Тебе это важно знать именно сейчас? — спросил я.

— Ты даже не можешь представить, как важно. — Она положила руку на мое плечо и я ощутил, как ее теплая мягкая ладонь прикоснулась к коже.

— А почему это важно?

— Я хочу, чтобы мы были одно целое.

— Мы и так одно целое, — сказал я и осторожно, чуть прикасаясь к волосам, погладил ее по голове.

— Это только в нашем сознании одно целое. Потому, что мы хотим так думать. А я хочу, чтобы плоть от плоти. Как у Адама и Евы.

— Мы и так плоть от плоти.

— И ты мне никогда не изменишь?

— С чего ты взяла, что я тебе изменю?

— Адам никогда не изменял Еве потому, что она была из его ребра.

— Ты тоже из моего ребра.

— Это очень хорошо, милый, что я из твоего ребра.

Маша поцеловала меня в лоб, прижалась и затихла. Луна скрылась за тучей, в комнате стало темно. Потом луна показалась снова и комната сразу наполнилась предметами: можно было различить шифоньер, стол, стулья, зеркало на стене. И тонкую белую руку, которая обнимала меня. Я долго смотрел на эту руку и слушал легкое Машино дыхание, пока луна снова не скрылась и я не уснул в полной темноте.

Проснулся я от осторожного прикосновения к моей щеке.

Я медленно открыл глаза. Маша лежала на боку, подперев голову ладонью, и смотрела на меня. Было уже светло. Я улыбнулся и протянул к ней руку. Она подвинулась ко мне и положила голову на мое плечо. Затем коснулась ладонью ребер.

— Считаешь? — спросил я, поцеловав ее волосы. — Одного не хватает.

— Не успокаивай