Читаем без скачивания Костры Фламандии - Богдан Сушинский

– Ты становишься почти ясновидящим, – повернулась к нему Власта.

Лицо ее оставалось до суровости сдержанным, однако полковнику нетрудно было догадаться, что сейчас девушка уже раскаивается в своих откровениях. Или, по крайней мере, мучается сомнениями: нужно ли было посвящать его, князя Одара-Гяура, в тайну этого имения, так необычно связанную с Ольгицей.

– С вами тут не то что в ясновидящие – в библейские пророки подашься, – огрызнулся князь.

– Ты, князь, вряд ли подашься.

– Почему?

– Вершить дела, подсудные небесам, тебе не суждено, – легкомысленно и почти игриво пожала плечами Власта.

– То есть вершить торг, подобный тому, благодаря которому виконт де Рошаль оказался в ловушке некоей французской мстительницы?

Власта попыталась нарисовать пальцем на запотевшем оконном стекле ромашку, однако из этого ничего не получилось, рисунок попросту расплылся.

– Виконт предстал перед миром таким подлецом, что этот грех Ольгице, наверное, простится. Тем более что на веку своем она совершила не столь уж много грехов.

Появилась служанка, однако Власта так и не выпустила Гяура из своих объятий, которыми, как догадывался князь, она прощалась.

– Все готово, графиня, – заикаясь проговорила служанка, не решаясь закрывать за собой дверь, не сообщив этого хозяйке.

– Прекрасно, – молвила Власта из-за плеча Гяура. – Как остальные гости?

– Господа офицеры ждут господина полковника. Они хотели войти сюда, но я…

– Но ты ни при каких условиях не впустишь их, – невозмутимо подсказала Власта. – Мы сейчас, несколько минут.

Вслед за служанкой они вышли в сад. Прямо к крыльцу тянулась ветвями яблоня с гроздьями мелких зеленых яблок, и ветер отряхивал с них дождевую росу, словно орошал ею путь молодоженов.

Река возвращалась в свои берега, оставляя на краю сада черный – из веток, ила и тины – след таинственных ночных странствий. Над усадьбой все еще витал тот особый, ильный дух половодья, который долго будет напоминать людям о ее буйном нраве и неминуемой плате за соседство.

– Мне нужно уезжать, Власта.

– Сама понимаю, что пора.

– Я говорил тебе, что еще хочу заглянуть в Грабово, осмотреть то, что осталось то ли от замка, то ли от обычного дома, доставшегося мне от предков.

– Жаль, что не могу наведаться туда вместе с тобой. Если, конечно, согласился бы взять.

– Согласился бы, конечно.

– Но ведь мы еще увидимся, правда?

– Это ты меня об этом спрашиваешь, провидица, умеющая читать судьбы людские?

– Хотела бы стать ею, способной читать…

– Ты теперь графиня и, насколько я понял, довольно богата. Так что могу оставлять, не волнуясь за твою девичью судьбу.

– Да, теперь я достаточно богата. Однако все то, что дано мне от неба, стремлюсь нацеливать не на увеличение богатства, а на то, чтобы лечить людей, помогать им, предсказывая все то, самое страшное, что может ждать их на веку. И еще… Хочу, чтобы они, да, собственно, все мы учились мужественно встречать удары судьбы.

– Ты видишь свое предназначение именно в этом?

Гул водопада на порогах был слышен теперь яснее. Ветер срывал с Сатанинского холма горсти земли и пепла и швырял их в пенящийся водоворот, успокаивая и благословляя.

– По крайней мере, не вижу никакого иного. Наверное, однажды ночью ко мне явится такая же женщина, какая явилась когда-то Ольгице. Не теряю надежды. Возможно, это произойдет на четвертый день после смерти графини.

– То есть явишься ты сама? Такой, какой станешь через шестьдесят лет?

– А возможно, и раньше: шестьдесят лет было отмеряно Ольгице, но не мне. А во всем остальном, очевидно, так оно все и будет.

– Страшновато все это, Власта, не находишь? Не хотелось бы мне жить в том мире, в каком живете ты, Ольгица, другие, вам подобные… С меня достаточно влияния тех «высших сил», которые в действительности правят нашим бренным миром.

– Но стремление познать все то, что познают такие люди, как Ольгица, оказывается сильнее страха, сильнее сомнений – вот в чем истинная загадка. При том, что я всегда предпочитала познавать.

Пройдя еще немного по каменистому берегу, они миновали беседку и снова остановились. Прямо перед ними, в просвете между кронами двух яблонь, виднелась вершина Сатанинского холма, на которой чернело несколько обугленных столбов.

– Поднимемся? – спросил Гяур, внимательно осматривая холм.

– Не нужно, – сдержала его Власта. – Мне кажется, что сейчас над ним все еще витает дух Ольгицы. Днем даже видится некое подобие ее лица.

Гяур умолк и долго смотрел на холм. Словно ожидал, что и ему тоже явится нечто похожее на лик слепой предсказательницы.

– Я не решался расспрашивать, но все же… Как именно это происходило?

– Как? – вздохнула девушка, не очень-то желая предаваться страшным воспоминаниям. – После вчерашнего ужина Ольгица попрощалась со всеми, перекрестилась, стоя перед иконой, хотя истинной католичкой она никогда не была, и пошла к себе. Ксендз попытался уговорить ее исповедаться, однако Ольгица нашла в себе мужество загадочно улыбнуться и спросить:

– Перед кем… исповедаться?

– Перед Господом, естественно! – воскликнул ксендз. – Не передо мной же! Я всего лишь смиренный посредник между вами и Всевышним.

– Не знаю, о каком Господе вы говорите, ксендз, – ответила Ольгица. – Лично мне предстоит исповедоваться перед высшими силами. Впрочем, в этом тоже нет необходимости, ибо все мои земные деяния происходили у них на глазах, а многие – с их ведома, и даже – с их подсказки, их наставления. – И ушла к себе в комнату, запретив до полуночи кому-либо не только входить к ней, но даже заходить в то крыло, где расположена ее комната.

Как она провела три часа, оставшиеся до полуночи, этого не знает никто. Но известно, что около полуночи Ольгица, то есть графиня Ольбрыхская, приняла заранее приготовленное зелье из змеиного яда и каких-то трав и заснула вечным сном. Ровно в полночь мы положили ее в гроб, занесли на холм и предали огню. Пепел, как было завещано, развеяли над рекой, – избегала каких-либо подробностей самого ритуала кремирования Власта.

– А я, по простоте своей душевной, решил, что вы совершали какой-то бесовской обряд.

– Не огорчайтесь: ксендз тоже назвал его «бесовским». Хотя кто из нас, земных, способен определить грань, за которой бесовщина начинает превращаться во вполне богоугодное деяние?

– Нет уж, лучше погибнуть в бою, чем такие приготовления к собственному вознесению в заранее предначертанный день.

– Что, уже могильным холодком отдает? – спросила Власта, все еще не отрывая взгляда от Сатанинского холма. – Не стоит бояться.