Читаем без скачивания Я все равно тебя дождусь! - Евгения Перова

– Авария… в Трубеже…

– Так мы скоро приедем. Еще полчаса, и мы в Трубеже. И вы все узнаете. Осталось чуть-чуть. Это ж не в Москву возвращаться. Представляете, сейчас бы вам…

– Хорошо бы ей чаю выпить, крепкого и сладкого. Где бы раздобыть?..

– Я! Я принесу, сейчас! – И полная дама унеслась вдаль по вагону, а Лида вдруг горячечно забормотала, уставившись попутчику прямо в глаза:

– Мы разошлись, понимаете? Вернее, я его бросила, потому что думала… Но это не важно. Я еду сказать, что хочу вернуться, что люблю его. Всю жизнь. Только его. Его одного. И вот! А вдруг? А вдруг он это сделал… из-за меня? Я не переживу этого, не переживу, я не переживу, не переживу, не пере…

Попутчик вздохнул и ударил ее по щеке. Лида замолчала, потом уже нормальным голосом сказала:

– Спасибо.

– У вас дети есть?

– Сын.

– Значит, переживете. Послушайте меня. Самое главное – ваш муж жив. Понимаете? Он – жив. Все остальное – неважно.

– Да, да. Вы правы. Спасибо вам, спасибо! Спасибо…

Прибежала запыхавшаяся дама с чаем, Лида и ей сказала раз двадцать спасибо. Чай был слишком горячий и ужасно сладкий, но Лида потихоньку выпила его, стараясь не встречаться взглядом с полной дамой, которая все время кивала ей и ободряюще улыбалась. Мужчина делал вид, что изучает что-то в ноутбуке, но Лида чувствовала, что он потихоньку за ней наблюдает, и когда она засуетилась в поисках бумажной салфетки – слезы, не переставая, текли у нее по щекам, – подал ей большой носовой платок, клетчатый и респектабельный.

– Ничего, вы справитесь, – сказал он, глядя на Лиду поверх элегантных очков в тонкой оправе. – Вы сильная, справитесь. Осталось немного – скоро вы увидите мужа, скажете, как любите его, и все будет хорошо.

– Вы думаете?

– Да. Вы знаете, мне очень нравится выражение, его приписывают Марку Твену: «Все будет так, как должно быть, даже если будет наоборот».

– Забавно. Но не очень понятно.

– Это сейчас непонятно. Потом все разъяснится, со временем. Я часто думаю, что наша жизнь похожа на блуждание в лесу. Гора, заросшая лесом. Мы идем, не зная тропинок, плутаем, сворачиваем не туда, возвращаемся. Но когда добираемся до вершины и оглядываемся на пройденный путь, понимаем, почему мы сворачивали именно туда, за чем возвращались.

– Послушайте, а мы… мы не встречались с вами совсем недавно? В воскресенье? Вы не ехали в экспрессе из Трубежа, нет? – И сама засомневалась: да нет, тот был моложе! И без очков! Или в очках?

Попутчик чуть заметно улыбнулся:

– Я часто езжу разными экспрессами. Но это был не я. Ну вот, подъезжаем. Удачи вам! И вашему мужу. Пойду покурю.

Он встал и, слегка поклонившись Лиде, ушел в тамбур. Лида закрыла глаза и откинула голову на спинку сиденья. Пасьянс, который она начала раскладывать в воскресном поезде, наконец сошелся. Она все поняла. «Я боялась довериться Марку полностью, – думала Лида, – а сама все время обманывала его доверие. Отношения двоих – это и правда как танец. А я не попадала в такт. И когда Марк делал шаг вперед, я просто стояла на месте, а когда он отступал, отступала и я, вместо того чтобы сделать шаг к нему. Я только брала, не отдавая ничего взамен. Я любила Марка для себя, а не для него…

Только будь жив!

Марк, пожалуйста, будь жив!

Я люблю тебя. Люблю. Все остальное неважно.

Я согласна на все – пусть ты разлюбишь меня, бросишь, пусть!

Только живи!».

Часть вторая

Всадник на берегу моря

Наглый осенний ветер ловко сбивает желуди.Выдумай что угодно, сам себя обмани,Будто ее и не было, не было вовсе, господи…Просто к утру отчаянно что-то в груди саднит.

В понедельник утром Марк Шохин сидел перед мольбертом в реставрационной мастерской Трубежского музея изобразительных искусств и размышлял над ролью случая в человеческой судьбе, а точнее – в собственной, которой, как ему казалось, он совершенно не умел управлять. Пора бы и научиться – не мальчик, почти сорок лет. Хватит плыть по течению. А течение вынесло его на такой пустынный берег, что и не снилось Робинзону Крузо. Вчера он проводил Лиду с Илькой и Патрика – век бы его не видал! Проводил в Москву. Пока еще в Москву. Но и Лондон был не за горами. Конечно, у них с Лидой – он горько вздохнул: эх, Артемида! – была странная семья, разделенная на два города, но все-таки – семья. А теперь и такой не будет…

Шохин прислушался: в первой комнате реставрационной мастерской звонил телефон. Наверняка это была Александра. В дверь поскреблась Вика:

– Марк Николаевич, это вас! – Александра Евгеньевна!

Он прошел по анфиладе к телефону. Голос у Саши был расстроенный:

– Шохин, приходи скорей! Тут в восьмом зале протечка – ужас! Все залило! И девочку свою захвати!

Он захватил «девочку» – Вика Смелянская работала у них второй год, всего робела, смотрела на него с явным обожанием и ловила каждое слово. Высоченная – метр девяносто! – она напоминала Марку Алису, внезапно выросшую от волшебной настойки. Или от гриба – от чего она там выросла-то? У Вики были неровно постриженные густые черные волосы, длинная челка, губы обиженного ребенка, невероятные карие глаза с яркими белками и длинными ресницами.

«Девочку» сосватала ему мама – и Вика была ее прощальным подарком. В музее залило библиотеку, надо было приводить в порядок множество книжек и гравюр – тогда и пришла Вика. Она, правда, ничего не умела, но после стажировки в Москве уверенно работала с бумажными материалами. И хорошо, Марку хватало живописи и всего прочего, а с бумагой возиться – женское дело.

Художественный музей города Трубежа располагался в особняке купца Барышникова, который, собственно, и положил начало музею, завещав в 1905 году свою коллекцию вместе с домом и всеми службами городу. Мастерская, где работал Марк, располагалась на втором этаже дворовой постройки – раньше там жила прислуга. Музей пережил несколько ремонтов и перестроек, но в целом сохранил свой облик. Здание было построено в стиле классицизма в первой половине XIX века неизвестным архитектором круга М. Ф. Казакова и до Барышникова принадлежало местному предводителю дворянства, впоследствии разорившемуся. Желтый дом с белыми колоннами и портиком знали все горожане: это была гордость Трубежа, и школьников начинали водить в музей с первого класса – они стайками сидели на чистейшем паркетном полу и, разинув рты, слушали экскурсоводов.

Дом был старый, и, несмотря на капитальный ремонт, длившийся чуть ли не десять лет, в нем все время что-нибудь случалось. Крышу после той протечки над библиотекой залатали, но сразу же начались протечки в тех местах, где сроду не протекало, и вот теперь, пожалуйста, – в восьмом зале.