Читаем без скачивания Невеста разбойника - Барбара Картленд

— Друзьями? Ты называешь это дружбой? — негодовал Владилас.

Ее рыжие волосы полыхали в лучах солнца, огромные зеленые глаза равнодушно смотрели на него, и в этот миг он потерял способность мыслить.

Схватив Илену за плечи, хрупкие, нежные, белые плечи, он с силой встряхнул ее.

Он тряс ее, словно маленькое животное, из стороны в сторону до тех пор, пока шпильки не вылетели из волос; освобожденные, волосы рассыпались по плечам.

Но Владилас продолжал упорно трясти ее.

Из последних сил, в полуобморочном состоянии, она уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь высвободиться.

А он словно обезумевший прижал ее к себе и яростно прошептал:

— Если ты хочешь поцелуев, почему бы не принять их от того, кто по закону должен дарить их тебе!

И впился в ее губы, а Илене захотелось рыдать от боли, которую он ей причинял.

Он целовал ее грубо, жестоко, и она ощущала себя абсолютно беспомощной в его стальных объятиях.

Но в какую-то минуту, словно почувствовав мягкость и неопытность ее губ, князь стал более нежно целовать ее.

И внезапно боль отступила.

Никогда никто еще не целовал ее, и она понятия не имела, что мужчина может заставить женщину не только потерять способность шевелиться, но и думать.

Его губы разбудили в ней какие-то странные ощущения, ничего подобного она не испытывала раньше.

Она не могла объяснить этого, будто теплая волна окатила ее с ног до головы, и теперь она не принадлежала себе, а стала частью Владиласа.

Но именно в этот момент князь неожиданно отпрянул от нее.

Если б не спинка стула, на которую облокотилась Илена, она наверняка упала бы на пол.

Не говоря ни слова и даже не взглянув на нее, Владилас вышел из комнаты, с силой хлопнув дверью, и послышались его быстрые шаги в коридоре.

Илена бессильно опустилась в кресло, у нее было такое ощущение, будто она сейчас выбралась из бушующего моря, не смея поверить, что ей удалось спастись и она не утонула.

Дрожа от испытанного потрясения, она устало закрыла лицо руками,

У нее все еще болели плечи, побывавшие в железных тисках князя и губы, и она подумала, что на губах теперь останутся синяки после тех диких, неистовых поцелуев, которыми он чуть было не задушил ее.

К тому же в ней еще теплилось нечто диковинное, чему нельзя найти объяснения.

— Как он посмел так обращаться со мной? — прошептала она.

Но в ее словах не слышалось ни злости, ни ярости, они были такими же бесполезными и беспомощными, как и она сама.

Неожиданно ее внимание привлек звук приоткрывшейся двери.

Быстро одернув платье, Илена выпрямилась в кресле и попыталась уложить волосы.

— Извините, ваша светлость, — виновато промолвил лакей, — но его светлость князь Отто желает попрощаться с вашей светлостью перед отъездом.

— Скажите его светлости, я буду через несколько минут.

Лакей поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.

Илена нагнулась и торопливо подобрала шпильки и заколки, рассыпанные по полу.

Какой бы ни была ее частная жизнь, на публике она должна вести себя, как пристало княгине, с достоинством и самоуважением.

Следуя по коридору в зал аудиенций, где князь и другие высокопоставленные лица ждали ее, Илена вспомнила, как еще в детстве все эти князья и княгини, останавливающиеся во дворце, раздражали ее своей чопорностью.

Видимо, поэтому ей казалось, что они не способны испытывать нормальные человеческие чувства.

Она шла, обуреваемая непонятными эмоциями, которые невозможно выразить словами.

Она только понимала, что запуталась, потерялась, и слышала, как беспокойно стучит сердце.

— Как он мог поступить так со мной? — прошептала она в пустоту и в отчаянии решила, что впереди ее ждет еще более страшное будущее рядом с таким мужем, как Владилас.

На следующее утро уехал последний гость, и дворец погрузился в тишину.

Она казалась оглушающей, потому что целые сутки дворец заполняли не только коронованные особы или их представители из двенадцати стран, которые заняли лучшие спальни и будуары, но и сопровождающие особы.

Среди них были гувернантки, секретари, сиделки, фрейлины, а один монарх привез с собой даже хироманта.

Илена размышляла о том, что, если бы Владилас был мужем, которого она выбрала по любви, они могли бы сейчас весело посмеяться над подобными причудами гостей.

Обсудить, кого из них они напугали той силой и мощью, которая появилась у Зокалы вместе с новым оружием, и сколько претензий на эту страну потерпело крах без единого выстрела.

Но после всего случившегося Владилас вообще перестал с ней разговаривать, больше не смотрел на нее и явно старался избегать встреч.

Единственный раз они встретились, когда надо было попрощаться с гостями перед отходом ко сну.

Тогда они пожелали всем спокойной ночи и покинули зал аудиенций под руку, как полагалось в соответствии с этикетом.

В коридоре он проводил ее до лестницы, поклонился и исчез, не сказав ни слова.

Изумленная, девушка осталась внизу и замерла перед ступеньками.

Конечно, он все еще злится, и, поднимаясь в свою спальню, она думала, как долго еще они будут игнорировать друг друга.

Это и в самом деле было хуже любых ссор.

Илена нехотя призналась сама себе, что с радостью вновь сразилась бы с Владиласом в словесной дуэли.

Теперь ее ждет впереди вереница длинных, тягостных дней; все вокруг будет происходить исключительно по его желанию, а ее даже не будут ставить в известность.

Именно об этом мечтали премьер-министр и члены правительства. Они всегда с возмущением относились к тому, что женщина заправляет ими, и теперь будут торжествовать: она больше не станет принимать участия в управлении Зокалой, посещать важные государственные собрания.

«Нет, я буду бороться с ним! Бороться хотя бы за это, если больше ничего не помогает!»— рыдала она.

Но, вспомнив, какой беспомощной ощущала себя в его объятиях, она возненавидела себя за то, что она женщина.

«Если б я была мужчиной, то стала бы князем!» — повторяла она про себя.

Ей хотелось отомстить Владиласу, надев брюки, в которых она обычно объезжала лошадей.

Брюки давали ей чувство свободы, но он запретил ей надевать их.

Илена долго не могла уснуть этой ночью; ворочалась с боку на бок и думала о том, что теперь в ее жизни не будет ничего, к чему она так привыкла, останутся лишь дворец и роль жены.

Утром она с трудом открыла глаза, но быстро встала и позвала прислугу.

Ей пришлось снова надеть теплое черное платье в такой яркий солнечный день, чему противилась ее душа.