Читаем без скачивания Новые забавы и веселые разговоры - Жак Ивер

Зачем же тогда водить ее к похабникам монахам? Тебе-то хорошо ведомо, что к ним за честью не ходят. И ведь знаком тебе монах этот и женщина, с которою спал он раньше, – никогда он ей ни гроша за это не подарил. Послушай, злодей ты эдакий, сколько раз попрекал ты свою жену тем, что она ничего не получила от меня и легла со мною даром. Стало быть, даром ты ей ни с кем спать не дозволяешь, а лишь за деньги либо за драгоценности. Сам же ты попрекал ее тем, что не приняла она от меня десять экю и что лучше бы ей взять деньги, нежели спать со мною. Не думаю я, что она отвергла бы столь выгодное предложение! Но ты подлый лжец, ибо я дал твоей жене в три раза больше, чем ты думаешь, только вот ты об этом теперь не узнаешь. Послушать твои речи, так тебе все едино, лишь бы денежки в карман положить. Ибо ты такой скупец и стяжатель, какого свет не видывал, она же благородная женщина и никогда не снизойдет до того, чтобы попрошайничать. А ты был бы доволен и денежки взять и жены не дать. Но разве сыщется умный человек, готовый отдать деньги, драгоценность или иное добро просто так, за здорово живешь? Нет таких людей, нет и не будет.

Ты все твердишь, что ежели женщина себя блюдет, то никогда мужчина не сможет взять ее силою. А я тебе говорю, что во всей Франции не найдется такой честной женщины, которая, оказавшись под мужчиною, не сдалась бы ему; но никогда благородная женщина не станет сама навязываться мужчине. Что до твоей жены, то ты сам водишь к ней покупателей на ее товар и взимаешь с них за то деньги и драгоценности, как я уже сказал. Стало быть, ты торгуешь ею, но при том требуешь, чтобы она блюла себя. Ты подстерег и застал меня с нею, а не худо бы тебе последить за другими.

Хочу, Жеан Гиу, сказать тебе еще одно слово: ты ведь отлично знаешь, что каноника, о коем уже шла речь, ты несколько раз залучал к себе на угощение, с такими словами: «Монсеньор, пожалуйте к нам в два часа: мы с вами превкусно отобедаем». И что же: стыдно сказать, но сам ты являлся в дом не раньше четырех часов, – кем же еще после этого назвать тебя, если не самым настоящим сводником, коему не дорога честь своей жены? Я сам был при том, как заявился к тебе в дом этот каноник, и сам составил ему компанию, ибо не хотелось мне оставлять твою жену наедине с ним. Всех я повидал – и его, и других монахов, коих зазывал ты к себе в дом пировать: ты же при этом норовил скрыться с глаз долой. А ежели, вернувшись домой, еще заставал их у себя, то опять прятался, – да неужто так поступает порядочный человек, желающий охранить свою жену? Тошно мне смотреть на эдакое непотребство, только вот не знаю, как горю помочь. Тебе досталась жена добрая да податливая, которая никогда не откажет дворянину ни в поцелуе, ни в чем другом. Но знай, Жеан Гиу, что тому один ты причиною, и коли бы не жена, в пору тебе просить милостыню, ибо ты ни о чем не заботишься, будучи уверен в том, что она с лихвой заработает на вас обоих. Да ты же еще, за моею спиной, бьешь и поносишь ее; так знай же, что мне это не по нраву, и помни о моем предостережении.

После того как Гийом высказал часть правды Жеану Гиу, названный Жеан, ясное дело, не обрадовался, но, напротив, злобно глянул на него исподлобья, по своей привычке морща нос, вращая глазами, скрежеща зубами, а потом, бледный как мертвец, покинул Гийома и отправился к себе беситься в одиночестве да перебирать обидные слова, какие тот сказал ему, тем самым уязвив до глубины души, и не без причины. И вот после всего вышесказанного вы можете понять и заключить, что иногда мужчина способен толкнуть женщину на такое, о чем она вовек не помыслила бы. А засим прошу всех вас запомнить главное: коли вы склонили свою даму к любви, не будьте столь же беспечны, как Гийом и Колетта, что оставили дверь отпертою, но крепко закройте ее на щеколду, чтобы не ходил да не бродил тут всяк, кому вздумается.

Часовня под монфоконом

Новелла LXXVI:[75] об адвокате, сержанте, портном и мельнике, которые покаялись в Сантъяго-де-Компостелла, после чего собрались во искупление грехов строить часовню под виселицей.

Рассказано Лораном Жиру.[76]

Дабы продолжать наши новеллы, расскажем вам, как в Сантьяго-де-Компостелла[77] сошлось однажды множество богомольцев, а среди них было четверо из Парижа, и держались они особняком. Так вот, один из них был не то адвокат, не то прокурор, второй – сержант, третий – мельник, а четвертый – портной. И так как сошлись вместе их дорожки, то и завязались у них разговоры о том о сем, да почему и за какие грешки очутились они в Сантьяго. Вот, между прочим, и говорит адвокат:

– Господа, знаете ли что? Мы сюда явились по своей воле, да, кроме того, все земляки, и я не буду ничего от вас скрывать. Сознаюсь вам откровенно, сколько я лукавил и криводушничал в своих речах и тяжбах против многих бедных людей. Бывало, вот-вот они, кажется, выиграют процесс, а я поверну дело так, что сам черт не разберет, кто истец, а кто ответчик, – и, глядишь, процесс в нашу пользу. Грабил я бедняков без зазрения совести и накопил денег столько, что мне и половины за глаза хватило бы. И столько я чинил беззаконий, что и перечесть невозможно. И потому мой исповедник обязал меня творить отныне добрые дела за все содеянное зло и велел мне, ежели будет возможно, вложить деньги в сооружение какой-нибудь красивой часовни. И я дал обет, что вложу в эту часовню все, мною награбленное.

Тогда говорит сержант:

– Господа, знаете ли что? Сдается мне, что среди нас четверых нет подлее меня, – столько я бесчинствовал и жульничал. Я несправедливо и без всякой на то причины обвинял людей и сажал в тюрьму тех, кто ни сном ни духом виноват не был, и порол бедняков направо и налево, а их добро утаивал от казны и удерживал для себя. И столько я обманывал, мошенничал, столько обирал и грабил что богатых, что бедных, – прямо уж и не знаю, как меня земля-то носит. Рассказал я это на исповеди, – само собой, не все, всего не скажешь, – и обещался сделать доброе дело, а потому и решаюсь, коли вы согласны, потратить мои денежки на постройку часовни, о которой вы говорите.

– В добрый час, – отвечал адвокат, – прекрасно сказано, и я весьма доволен!

– Ну, и я, – сказал тогда портной, – расскажу вам все без утайки. Многонько наворовал я материй, так как если давали мне пять локтей сукна на платье, то уж я его кроил не больше чем из четырех, то же было и с бархатом и с атласом, с дама[78] и эскарлатом, да и не перечесть, сколько шерсти и шелков прошло через мои руки! И какую бы одежду я ни шил, непременно выкраивал оттуда себе лоскут. Правду сказать, я с этого дела наворовал в свое время на тысячу экю, а то и побольше. И в том я исповедался, так же, как и вы, и такую же наложили на меня епитимью, так что я с радостью уделю от своих сбережений немалую толику, чтобы вместе с вами строить часовню.

– Что правда, то правда, – сказал мельник, – и я, со своей стороны, буду в четвертой части, потому как наворовал столько зерна за свою жизнь, что чудеса, да и только. Мне хоть буасо[79] зерна на помол принеси – я и оттуда ухитрюсь урвать. И за то обязуюсь войти в долю, чтобы строить часовню.

Так все четверо и договорились, что будут воздвигать часовню. И, будучи уже недалеко от Парижа, стали они судить да рядить, где же эта часовня должна быть выстроена. Адвокат желал, чтобы стояла она подле здания суда, и сержант – также, портной хотел ее строить околи своего дома, а мельник – близ мельницы. Каждый, как говорится, тянул в свою сторону. Тогда заговорил портной:

– Послушайте, господа, что я вам предложу. Есть у меня собака – умней и сметливее ее на всем свете не сыщешь. А вот и сворка, на которой я держу ее; давайте-ка все четверо завяжем глаза и будем держаться за сворку, а собаку пустим вперед, и там, где она остановится, там и стоять нашей часовне.

На что все четверо согласились и, завязав глаза, пустили собаку бежать впереди, а сами шли за нею. И собака долго бежала, нигде не останавливаясь, но наконец стала.

– Что ж, господа, – сказал адвокат, – вот нам и место для нашей часовни. Как мне кажется, собака больше с места не трогается, – развяжем же смело глаза!

И тут все четверо разом сняли свои повязки, и увидали они, что стоят под Монфоконом – виселицей города Парижа. Изрядно же были они удивлены, увидевши, в каком распрекрасном месте приходится им строить часовню! И так будет со всеми вороватыми и недобрыми прево, судьями и адвокатами, сержантами, мельниками и прочими мошенниками, которые без зазрения совести грабят и притесняют простой люд. Их часовням место на Монфо-коне, под виселицей, и не смотрите, что не принято вешать судей и адвокатов. Всех их ждет петля в аду, и да будет ето ведомо тем, кто дерет три шкуры с бедняков!

Приключения королей Франции на охоте

Новелла LXXX[80]: о веселом времяпрепровождении и утехах некоторых французских королей на охоте.

Рассказано господином де Виллье.[81]