Читаем без скачивания Возмездие - Семен Цвигун

На церковной паперти было много нищих: калек, стариков и детей — тяжелое время.

Церковь была нетоплена, внутри стоял густой туман от дыхания сотен людей. Свечи в нем едва горели. Захар с трудом протиснулся вперед. Заунывно пел старушечий хор, и густой бас отца Павла, читавшего проповедь, плыл над головами людей к высокому своду.

Увидев Захара, пробившегося в первый ряд, отец Павел торопливо закончил проповедь и сказал устало, обыденно:

— Служба окончена. До свиданья. — Он ушел за золотые ворота.

В боковом приделе за золотыми воротами — маленькая, скромно обставленная, но чистая комнатка отца Павла. Раскрытый сундук для риз, стол да пара стульев, на одном из которых уже сидел Захар. Он поднялся навстречу священнику, пожал протянутую руку.

— Здравствуй, Павел Иванович.

— Здравствуй, — коротко ответил отец Павел и устало опустился на стул. — Тяжко, Захар. Истощилось людское терпение, и мое на пределе…

— Ничего, недолго… И немцы чуют. Как оглашенные гребут под себя…

— Ты опять за иконами?

— Что же делать? Надо, Павел Иванович. Коммерция… А вот тут для тебя. Презент… — Захар вынул пачку сигарет, которую ему дал в магазине Цвюнше. — Если можно — одну сигаретку. Дрянь, немецкий эрзац, а дымить-то нечем…

Бросив несколько сигарет на стол, отец Павел спрятал пачку в широкий рукав своей рясы. И вовремя: в комнатку заглянул дьячок с подозрительной елейной физиономией.

— Батюшка, можно храм запирать?.. Ох, здравствуйте, Захар Спиридонович… А я уж иконы для вас приготовил… Отменные…

В маленькой полутемной аптеке к окошку провизора тянулась небольшая старушечья очередь. Звонко щелкнул звоночек у двери, и вошел отец Павел. Увидев очередь, он собрался было уходить, да старушки остановили его:

— Пожалуйте, батюшка… — И запричитали, крестясь и суетливо сторонясь от окошка: — Бога ради, отец родной…

— Благодарю. — Отец Павел подошел и склонился к окошку. — Здравствуйте, Анна Густавовна.

— Добрый день. — Сухонькая старушка в белом халате, надетом поверх пальто, подняла глаза.

— Вот. — Отец Павел протянул ей сложенную бумажку. — Тут рецепт, как всегда.

— Хорошо. — Анна Густавовна взяла у него бумажку и отложила в сторону. — Завтра будет готово… Заходите.

Поздно вечером к аптеке подъехала легковая машина. Дверь была не заперта, вошел капитан. На звонок появилась Анна Густавовна. Капитан сказал по-немецки:

— Добрый вечер, фрау Анна, — снял фуражку и учтиво поклонился.

— Добрый вечер. У меня все готово для вас. — Она передала белую коробочку, перетянутую резинкой.

— Спасибо. Вы добрая фея. — Капитан поцеловал ей руку.

— Береги себя, мальчик, — прошептала по-русски старушка.

На улице дул сильный ветер. Из темноты появились сани деда Матвея. Капитан повалился в сани.

— Давай-давай! — приказал он старику.

Когда отъехали, капитан поднялся, обнял деда за плечи.

— Вот с этим, — сунул в руку деду маленький пакетик, — Алешку немедленно в лес к Ивану Петровичу.

— Прямо сейчас? — Дед хлестнул лошадь.

— До утра подожди, конечно. А ты знаешь, Егорыч, наши всыпали немцам под Ленинградом!

— Это же дело отметить надо… — Дед обернулся, но в санях никого уже не было. И вокруг было темно и пустынно, только ветер один гулял.

— Ну, человек, убег…

Зина разворачивала окровавленные бинты. Большие, сильные руки хирурга с профессиональной сноровкой и бережностью ощупали воспаленную кожу вокруг раны. Профессор Беляев, дородный мужчина, несколько даже барственного вида, коротко потребовал:

— Зонд! — но отстранил тот, что протянула Ирина Петровна. — Не тот. Игольчатый!

Раненый, лицо которого было покрыто испариной, застонал.

— Потерпи, дружок, потерпи… Ну вот и все. — Беляев сказал несколько слов по-латыни Ирине Петровне и Зине. Потом ободряюще — раненому: — Все хорошо у тебя… Сестра, наложите повязку. И давайте посмотрим следующего.

Врачи перешли к топчану напротив, на котором лежал совсем молоденький боец, почти мальчик, с обескровленным белым лицом…

Все это происходило в госпитальной землянке отряда майора Млынского.

В закутке, где лежал Алиев, сидели Млынский и секретарь подпольного обкома партии Семиренко.

— Ненависть к оккупантам, иногда отчаяние, — говорил Семиренко, — заставляют поднимать на фашистов оружие даже тех, кто и не помышлял об этом совсем недавно. Надо налаживать связи с небольшими отрядами, проверять людей и нацеливать их на главное дело…

Вошел профессор Беляев, за ним — Ирина Петровна. Она остановилась в дверях.

— Ну вот, у нас все, — сказал Беляев.

— Садитесь, профессор, — уступил ему свое место на табурете Млынский.

— Благодарю, лучше дама пусть сядет, — обернулся профессор к Ирине Петровне, но она категорическим жестом отказалась и ушла.

— Ну что ж… А она у вас молодец… Могу вас только поздравить с таким врачом… Из тяжелых двое, пожалуй, не выживут. Тот, с усами, и этот мальчик. Совсем ребенок почти… Нда… А остальных непременно надо эвакуировать на Большую землю…

— Разрешите войти? — раздался голос Горшкова, а потом появился и он сам. — Документы профессора Беляева готовы, товарищ майор. — И Горшков одну за другой стал передавать бумаги Млынскому. — Проездные до Минска и обратно. С компостерами… На пропуске — отметки городской управы. Вот штампы контрольного пункта в Столбцах.

— Спасибо, голубчик, спасибо… Значит, я был в Минске? — спросил профессор у Млынского.

— У дочери, — кивнул майор, передавая ему бумаги.

— А она знает об этом?

— Да, конечно.

— Поедем. — Профессор поднялся. — А вы поправляйтесь, голубчик Гасан Алиевич. — Он протянул Алиеву руку. — Вас лечат прекрасно…

— Спасибо, профессор. После войны приезжайте в Баку.

— Обязательно. И, надеюсь, не так, как я ездил сегодня к дочери, — улыбнулся Беляев.

Семиренко и Беляев вышли из землянки на воздух, их ослепило сияние белого снега и солнца.

Партизанский лагерь жил своей жизнью: невдалеке рота бойцов занималась отработкой рукопашного боя, уходил куда-то лыжный дозор.

Профессора ждали сани, а Семиренко — его неизменная лошадь под седлом и полувзвод кавалеристов охраны.

— Ну, пока, будь здорова! До свиданья, красавица! — крикнул секретарь обкома Ирине Петровне, которая стояла у входа в землянку и прощалась с Беляевым.

— …И Алиева надо эвакуировать обязательно, — говорил профессор Ирине Петровне. — У него есть признаки отечности легкого… До свиданья, доктор. Будьте мужественны…

Сани с профессором и Семиренко с кавалерийским эскортом уехали.

Млынский обернулся к Горшкову.

— Алеша пришел?

— Нет, товарищ майор… третьи сутки людей не снимаю…

— Вышли дозоры по всем дорогам из города.

— Есть! — Горшков отдал честь и ушел.

Собрался было уйти и Млынский, но взгляд его задержался на Ирине Петровне, которая, придерживая у ворота накинутую поверх халата солдатскую шинель, смотрела вслед удалявшимся всадникам.

— Что, красиво? — спросил майор.

— Даже очень, — ответила Ирина Петровна, — и, если вы сейчас заговорите о погоде, я согласна — погода прекрасная, но почему в такую погоду нет самолета? Раненых надо немедленно вывозить!..

— К сожалению, это не только от погоды зависит, Ирина Петровна… — сказал майор. — Все вас хвалят. Когда вы успели обрести такую серьезную практику?

— Это вам подозрительно?

— Нет… — Млынский даже смутился от колючей прямоты ее слов. — Меня… просто по-человечески интересует…

— Я родилась в 1916 году в Ленинграде…

— Я биографию вашу знаю, Ирина Петровна.

— Вот мне и хочется напомнить, что я не девочка и пять лет работаю хирургом.

— Что ж, извините. — Млынский, козырнув, круто повернулся и зашагал, скрипя сапогами по снегу.

Ирина Петровна смотрела ему вслед, закусив губу от досады.

Раненому, которого люди из отряда «За Родину» оставили на чердаке у девушек, становилось все хуже и хуже. Он разметался на сене, громко стонал и бредил.

Девушки хлопотали около него, клали на лоб влажную тряпку и прислушивались к шагам и окрикам немецких патрулей на улице.

Раненый пришел в себя, приподнялся, посмотрел в лица девушек, потом потрогал забинтованную ногу.

— Онемела… Врача бы, девушки, а? — сказал он встревоженно. — Боюсь, не гангрена ли…

При слове «гангрена» Маша от страха закрыла глаза ладонями. Раненый снова откинулся на сено. Девушки стали перешептываться:

— В город надо везти…

— А к кому?

— Найдем. Ленка там… Костя Малышев… Он с подпольем связан, и я уверена… там помогут достать врача и лекарства…

— А как повезем?

— Придумаем… Тихо, уснул…

В лесной сторожке Алеша жадно глотал горячий чай, а Ерофеев, сидя перед ним на корточках, растирал ему спиртом босые ноги.

Алешу все еще била дрожь, но он, превозмогая ее, рассказывал: