Читаем без скачивания Стихи - Тимур Кибиров

1994–1995

IX ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ШИЛЬКОВА В КОНЬКОВО

Педагогическая поэма

Ну пойдем же, ради бога!Мягко стелется дорога.Небо, ельник и песок.Не капризничай, дружок!Надо, Саша, торопиться —электричка в десять тридцать,следущая – через час —не устраивает нас.

Так садись же на закорки,а верней, на шею, тольконе вертись и не скачи,пухлой ножкой не сучи.

Это утро так лучисто!Жаворонок в небе чистом.Ивы плещутся в реке.Песня льется вдалеке.Песня русская, родная,огневая, удалая!Это Лада, ой-лю-ли,Лада Дэнс поет вдали!Над перхуровскою нивойвьется рэгги прихотливый.Из поселка Коммунаротвечает Лика Стар.

А вообще почти что тихо.Изредка промчится лихона мопеде хулиган,ныне дикий внук славян.И опять немолчный стрекот,ветра ропот, листьев шепот,лепет, трепет, бузина,то осина, то сосна.

Вот и осень. Хоть и жарко,хоть еще светло и ярко,но уже заветный кленна две трети обагрен.

И наверно улетелиптицы, что над нами пели,свет-соловушка пропал.Кстати, значит, я наврал —это был не жаворонок,а, скорей всего, ворона.Впрочем, тоже хороша…

Вот и я, моя душа,помаленьку затихаю,потихоньку умолкаю,светлой грустью осененв точности как этот клен.И почти как эта лужа,только, к сожаленью, хуже,отражаю я листву,нас с тобою, синеву,старика, который тащитжердь из заповедной чащи,не страшася лесника,кучевые облака,солнце Визбора лесное,и, конечно, под сосноюразложившийся пикник,блеск стекла в руках у них,завтрак на траве туристов,неопрятных гитаристов,дребезжание струны,выделение слюныот шашлычного дымочка,запоздалые цветочки,твой вопрос и мой ответ:«Можно, пап?» – «Конечно нет!»,куст (особенно рябину),свежевырытую глинуна кладбище и т. п.,и т. д…

А вот теперьуспокойся. На погостепращуров усопших костипод крестом иль под звездойвечный обрели покой.Здесь твоя прабабка Шураи соседка тетя Нюрас фотокарточек глядят…Нет, конечно, не едятэту землянику, Саша!Здесь же предки с мамой вашиспят в земле сырой. Потомты узнаешь обо всем.Ты узнаешь, что в началебыло Слово, но распялиНемота и ГлухотаАгнца Божьего Христа(агнец – то же, что барашек),ты узнаешь скоро, Саша,как Он нас с тобою спас..– Кто, барашек? – Ладно, Саш.Это сложно. Просто надоверить в то, что за оградой,под кладбищенской травоймы не кончимся с тобой.

Ладно, Саша. Путь наш долог.Видишь, солнце выше елок,а до Шиферной идтинам с тобою час почти.Дальше ножками, Сашура,я устал, мускулатураи дыхалка уж не те,и жирок на животенад ремнем навис противно.Медленно и непрерывноя по склону лет скольжу.И прекрасной нахожужизнь, всё более прекрасной!Как простая гамма, ясностало напоследок мнето, что высказать вполнея покуда не умею,то, что я пока не смеюсформулировать, мой свет,то, чего покуда нет,что сквозит и ускользает,что резвится и играетв хвое, в небе голубом,в облике твоем смешном!

Вот и вышли мы из леса.Вот с недвижным интересомовцы глупые толпойпялятся на нас с тобой,как на новые ворота.Песик, лающий до рвоты,налегает на забор.Ветер носит пыль и сор.Пьет уже Вострянск субботний,безответный, беззаботный,бестолковый, вековой.Грядки с чахлою ботвой.Звуки хриплые баяна.Матюканье и блеянье.Запах хлебного вина.Это Родина. Она,неказиста, грязновата,в отдаленьи от Арбатаразвалилась и лежит,чушь и ересь городит.Так себе страна. Однакоздесь вольготно петь и плакать,сочинять и хохотать,музам горестным внимать,ждать и веровать, посколькуздесь лежала треуголкаи какой-то том Парни,и, куда ни поверни,здесь аллюзии, цитаты,символистские закаты,акмеистские цветы,баратынские кусты,достоевские старушкида гандлевские чекушки,падежи и времена!Это Родина. Онаи на самом деле наша.Вот поэтому-то, Саша,будем здесь с тобою жить,будем Родину любить,только странною любовью —слава, купленная кровью,гром побед, кирза и хром,серп и молот с топором,древней старины преданья,пустосвятов беснованье,пот и почва, щи да квас,это, Саша, не для нас!Впрочем, щи ты любишь, вроде.Ну а в жаркую погоду,что милей окрошки, Шур,для чувствительных натур?

Ох и жарко! Мы устали.Мы почти что дошагали.Только поле перейтинам осталось. Погляди,вид какой открылся важный —поезд тянется протяжныйтам, вдали, гудит гудок,выше – рыженький дымокнад трубою комбината,горы белых химикатов,гладь погибшего прудане воскреснет никогда.А вокруг – простор открытый,на участочки разбитыйс пожелтевшею ботвойили сорною травой.Ветер по полю гуляет,лоб вспотевший овевает.Тучки ходят в вышине.Удивляются онекопошенью человечков,мол-де, вечность, бесконечность,скоротечность, то да сё.Зря. Неправда это всё.Тучки, тучки, вы не правы,сами шляетесь куда выбез ветрил свой краткий век?Самый мелкий человекэто ого-го как много!

Вот и кончилась дорога.На платформе ждет народ.Провода звенят. И вотэлектричка налетает,двери с шумом растворяет.Мы садимся у окна.Рядом девушка однав мини-юбке. Уж настолькомини, что, когда на полкурюкзачок кладет она,мне становится видна…Гм… Прости, я не расслышал.Как? Что значит «едет крыша»?Кто так, Саша, говорит?Я?!. Потише, тетя спит.Лучше поглядим в окошко.Вьется во поле дорожка.Дачник тащится с мешком.Дама с белым пудельком.Два сержанта на платформе(судя по красивой форме,дембеля). Нетрезвый дедв черный габардин одет.

В пастернаковском пейзажевот пакгаузы и гаражи,сосны, бересклет, волчцы,купола, кресты, венцы,Бронницы… Вот здесь когда-точуть меня из стройотрядане изгнали за дебош…Очень много жизни всё жмне досталось (см. об этомв книге «Праздник»). Я по светухаживал немало, Саш.Смыв похабный макияж,залечив на этой рожегнойники фурункулезаи случайные чертызатерев, увидишь ты:мир прекрасен – как утенокгадкий, как больной ребенок,как забытый палимпсест,что таит Благую Вестьпод слоями всякой дряни,так что даже не охрана,реконструкция скорейсмысл и радость жизни сей!Так мне кажется…

В вагонеот людей, жары и вонис каждой станцией дышатьвсе труднее и сдержатьраздраженье все труднее.Поневоле сатанея,злобой наливаюсь яот прикосновений потных,от поползновений рвотных,оттого, что сам такой,нехороший, небольшой.(Но открою по секрету,я – дитя добра и света.Мало, Сашенька, того —я – свободы торжество!Вот такие вот делишки.)Жлоб в очках читает книжкупро космических путан.«Не стреляй в меня, братан!» —слышится в конце вагонапесня из магнитофона.И ничто, ничто, ничто,и тем более никтоне поможет удержаться,не свихнуться, не поддатьсякнязю этого мирка.Разве что твоя рука,теребящая страницы«Бибигона», и ресницысантиметра полтораминимум…

Уже порапробираться в тамбур, Саша.Следущая будет наша.Все. Выходим на перрон.Приготовленный жетонопускаем в щель. Садимся.Под землей сырою мчимся.Совершаем переходна оранжевую. Вотмы и дома, мы в Коньково!Дождик сеет пустяковыйна лотки и на ларьки.На тележках челнокигоры промтоваров катят.И с плакатов кандидатыулыбаются тебе.И парнишка на трубе«Yesterday» играет плавно.И монашек православныйсобирает на собор.Девки трескают ликер,раскрутив азербайджанца.У бедняги мало шансов,видно, Саша, по всемууготовано емустопроцентное динамо…Ой, гляди, в окошке мамаждет-пождет, а рядом ТомЧерномырдин бьет хвостом(так его прозвал, Сашуля,остроумный дядя Юлий).Вот мы входим в арку, вот…нас из лужи обдаетпролетевшая машина.За рулем ее дубина.Носит он златую цепь,слушает веселый рэп.Что ж, наверно, это дилер,или киллер, Саша, илисиловых структур боец,или на дуде игрец,словом, кто-нибудь из этих,отмороженных, прогретыхжаром нынешних свобод.Всякий, доченька, уроднынче может, слава богу,проложить себе дорогув эксклюзивный этот мир,в пятизвездочный трактир.Ох, берут меня завидки!Шмотки, хавчик и напитки,и жилплощади чуть-чутья хотел бы хапануть.

И тебе из «Lego» замок.И велосипед для мамы.«Rothmans», а не «Bond» курить…Я шучу. Мы будем житьне тужить, не обижаться,и не обижать стараться,и за все благодарить,слушаться и не скулить.

Так люби же то-то, то-то,избегай, дружок, того-то,как советовал одинпетербургский мещанин,с кем болтал и кот ученый,и Чедаев просвещенный,даже Палкин Николай.Ты с ним тоже поболтай.

1993–1996