Читаем без скачивания И на восьмой день... - Эллери Квин

Войдя в священный дом, я увидел, как Преемник боролся со Сторикаи, схватил молоток, чтобы защитить себя — ибо он всего лишь юноша, а Сторикаи был сильным мужчиной, — и сразил его. Я не успел предотвратить великое бедствие в Квинане, но знал, что должен делать.

Я стар, Элрой, и дни мои сочтены. Мальчика с детства воспитывали как моего преемника, ибо так у нас принято. Помни, он не участвовал в заговоре. Его возмутило то, что пытался сделать Сторикаи, и он хотел сохранить в целости священное сокровище и наказать преступника.

У Преемника, как у всех молодых, горячая кровь, но он всей душой верит в Вор'д. Когда его кровь остынет, он обретет разум и станет проводить свои дни достойно того, чтобы быть Учителем нашего народа. В любом случае здесь нет никого, кто мог бы занять его место.

Старик с трудом привстал и сел на своем ложе.

— Все это промелькнуло у меня в голове в один миг. Я знал, что Преемник должен оставаться незапятнанным в глазах общины, чтобы внушать доверие. Поэтому я взял его грех на себя.

Ветер говорил с деревьями, а лягушки — с ветром, но в полутемной комнате царило молчание.

— Учитель, — сказал наконец Эллери, — я не могу этого одобрить. Даже принимая ваши объяснения, я это осуждаю. Как-то вы говорили мне, что мы должны искать истину, что истина спасет нас...

Старик спокойно кивнул:

— Ибо так написано,

— Как же мы можем искать истину и как она может нас спасти, если мы лжем? — взорвался Эллери. — Какое зло вы совершили, что должны жертвовать жизнью?

Учитель глубоко вздохнул:

— Ты заблуждаешься, Элрой. Я совершил великое зло. Ибо если Совет грешен, то разве я не грешен более? Разве не я был их Учителем? Их грехи падают на мою голову; их вина, которая разрывает мне сердце, — это моя вина. Не они обманули мои надежды, а я обманул надежды их. Иначе они бы не совершили такого. Но поскольку я все еще их Учитель, то должен научить их ныне не словами — ибо слова мои оказались бессильны, — а примером. И пример состоит в том, что я возьму их грех на себя. Если вера в Вор'д исчезнет, то будет потеряно все, и Квинан станет подобным окружающему миру, откуда мы бежали... нет, еще хуже, ибо мой народ не имеет опыта взаимодействия с грехом и во внешнем мире будет как стадо овец без пастуха. Я люблю их, Элрой, а как иначе я могу доказать им свою любовь? Это должно свершиться.

— Я скажу им правду, — упрямо заявил Эллери.

Учитель улыбнулся и задал древний вопрос:

— Что есть истина? Сегодня на суде ты уверял членов Совета, что сообщишь им правду, и они поверили тебе. А теперь ты хочешь сообщить им совсем другое. Думаешь, они поверят тебе снова?

Старик вздохнул, и его худощавое тело слегка дрогнуло.

— Если ты скажешь им правду, Элрой, я буду отрицать ее, и они поверят мне, как верили всегда. Чего ты хочешь добиться?

Эллери стиснул кулаки.

— Вы не сможете отрицать правду — не сможете лгать им!

— Тогда умоляю, не заставляй меня делать это впервые после семи десятилетий. Но, — и старик опять повысил голос, — я совершу предписанное. Ты явился предвестником, которого я ждал, и моя любовь к тебе велика, но некоторые вещи я знаю лучше тебя, несмотря на все твои знания. Если ты любишь меня, молю тебя: верь мне и ничего им не говори.

Эллери сидел неподвижно. Что ему делать? Бежать к своему автомобилю и отправляться на поиски полиции, шерифа, губернатора, армии — любого, кто может остановить завтрашнее жертвоприношение? Но таким образом он откроет Квинан миру, который уничтожит долину. Хотя она уже уничтожена. Или нет? Учитель готов отдать свою жизнь, лишь бы этого не произошло. Кто такой он, Эллери, чтобы чинить препятствия возвышенной душе старика?

Эллери почувствовал, что им вновь овладевает странная усталость. В ушах у него зашумело.

— Уже поздно, — мягко заговорил старик, — а в этом шкафу есть хлеб и вино. Ты поужинаешь со мной?

Эллери молча закрыл за собой дверь комнаты старика и остановился. В зале собраний единственная лампа отбрасывала свет, уже не казавшийся золотистым. «Чего я жду?» — подумал Эллери.

Он прижал ладони к глазам. Странные рисунки передвигались, как в калейдоскопе, и внезапно образовали человеческое лицо. Эллери сразу почувствовал облегчение, опустил руки, подошел к двери скрипториума и постучал; но не получил ответа. Дверь была не заперта, и он вошел. Скрипториум был пуст. Тогда Эллери включил фонарик и постучал в другую дверь. Снова не дождавшись ответа, он вошел в спальню Преемника, но и там его не оказалось.

Слыша собственный стон, Эллери вернулся в зал. Каждый атом его тела молил об отдыхе, но расстояние до его дома казалось непреодолимым. Скамья манила к себе, и он решил сесть.

Ноги уже двинулись к скамье, когда странный звук снаружи парализовал их. В тот же миг лицо вновь возникло перед его мысленным взором. Эллери с трудом вышел из Дома Священного Собрания и задержался у двери.

В темноте что-то издавало звуки, похожие на уханье совы или плач ребенка, но то, что Эллери едва различал в темноте, явно не было совой и было куда больше ребенка.

Взяв себя в руки, Эллери, чьи ноги были словно налиты свинцом, двинулся к таинственному существу. Только позже ему пришло в голову, что он мог бы воспользоваться фонариком, который сжимал в руке.

Страх капал с Эллери, как тающий лед, когда он присел на корточки и коснулся того, что лежало на влажной земле, давясь от рыданий. Это был человек, облаченный в мантию и прижимающий руки к лицу так сильно, что Эллери с трудом удалось оторвать их. При этом он нащупал мягкую курчавую бородку, окаймляющую подбородок.

Преемник...

В темноте послышался шепот, и Эллери наклонился ближе, чтобы разобрать слова:

— Скажи им, скажи им, скажи им...

— Не могу, — отозвался голос Преемника. Кому же тогда принадлежал шепот? Открытые глаза юноши казались темными ямами. — Я не могу им сказать.

Эллери попытался выпрямиться, но пошатнулся. Преемник инстинктивно протянул руку, поддержав его, и они поднялись вместе.

— Почему ты плачешь? — спросил Эллери.

— Ты сказал, Элрой, что я должен сообщить Совету и народу, что произошло на самом деле, — прошептал Преемник. — Но...

Только теперь Эллери вспомнил про фонарик. Он включил его и направил луч на большой белый камень, чтобы от него отражался свет. Лицо юноши походило на маску с шевелящимися губами.

— Но?

— Но я не могу сказать правду. Я не осмелюсь.

Эллери был вынужден попытаться завязать с юным убийцей сократовский диалог. Прежде всего, спросил он, неужели Совет, зная обстоятельства преступления, вновь вынесет обвинительный вердикт? А если это произойдет, станет ли Учитель вторично выносить смертный приговор? Но даже в таком случае зачем Преемнику подчиняться этому приговору? Он молод, впереди у него долгая жизнь — разве он не может бежать? Кто в Квинане станет задерживать его силой? И он может не бояться неведомого мира. Эллери будет для него как старший брат...

— Нет. Я не осмелюсь...

Не осмелится? Когда альтернативой является смерть Учителя? Неужели он сможет молчать?

— Ты будешь спокойно смотреть, как твой Учитель идет на смерть за преступление, которое, во-первых, он не совершал и которое, во-вторых, было не преступлением, а актом самозащиты? Если ты достоин быть Преемником, то скажешь правду!

Маска страха превратилась в маску трагедии. Глаза были тусклыми и запавшими, бескровные губы кривились, вся фигура походила на скелет.

— Ты не понимаешь, Элрой. — Голос Преемника произнес слова Учителя.

— Так заставь меня понять! Иначе мне не останется иного выбора, как обратиться к властям во внешнем мире, чтобы спасти жизнь Учителя. А это будет означать конец Квинана.

Юноша ломал руки.

— Все это я знаю! — воскликнул он. — Я бы сделал то, что ты просишь, Элрой, но я беспомощен. Почему, ты думаешь, я молчал на суде? Я не мог говорить, потому что мне запретил Учитель! Он все еще запрещает мне это, и я не смею ему не повиноваться.

— Почему, Преемник? Что случится, если ты это сделаешь? — осведомился Эллери.

Голова юноши раскачивалась из стороны в сторону.

— Я не знаю, что случится, Элрой. И это не имеет значения. Это все равно как если бы ты спросил меня: «Что случится, если ты поднимешь руки и полетишь к звездам?» Ты не понимаешь. Я не могу это сделать. Я никогда в жизни не шел против воли Учителя и не могу ослушаться его теперь!

Эллери вглядывался в трагическую маску. Ситуация будила какие-то ассоциации... Внезапно он все понял. Преемник походил на юного китайского императора, племянника жестокой вдовствующей императрицы, заключившей его в тюрьму, когда он пытался противиться коррупции, процветающей при ее регентстве. В тюрьме его тайно посещали чиновники, сочувствующие ему. «Скажи слово, Сын Неба, — говорили они, — и верные войска освободят тебя и бросят в тюрьму старую ведьму». Но император качал головой. «Это невозможно, — говорил он. — Нельзя поднимать руку на своего почтенного предка». И он умер в тюрьме, удерживаемый более крепкими решетками, чем решетки его камеры.