Читаем без скачивания Жена лекаря Сэйсю Ханаоки - Савако Ариёси

– Я попала в то же положение, что и Окацу, с моей хворью ничего нельзя поделать. Потрогай вот эту шишку у меня на шее… Кроме того, я постоянно устаю и двигаюсь с трудом. Сначала относила эту неповоротливость на счет избыточного веса, а потом…

– На шее, говоришь?

– Да.

Корику помогла Каэ нащупать опухоль. Оказалось, она расположена в том же месте, что и родимое пятно Сэйсю. Каэ осторожно погладила твердый шарик, похожий на незрелую сливу, внутри которой бьется пульс.

– Скорее всего, это кровяная опухоль. – Не успела Каэ и рта раскрыть, как Корику сама вынесла себе этот приговор.

Сказать больше было нечего, и женщины погрузились в молчание. В лекарских премудростях Каэ, само собой разумеется, мало что смыслила, и все же ей была известна о гематомах одна вещь, а именно: это опухоль, которая иссушает кровь человека по мере своего роста. Как и рак, этот недуг все еще не поддавался лечению. Она повидала немало гематом в приемной мужа: под мышками, похожие на перезревшую хурму; на затылке, отчего казалось, что у человека выросла вторая голова… Но у всех больных был один сходный симптом – затрудненное дыхание, и Каэ помнила, с каким отчаянием на лицах они выходили из дома лекаря.

Как только Сэйсю поставили в известность, он тут же позвал сестру к себе.

– Ёнэдзиро приготовит тебе лекарство, и ты должна будешь честно принимать его три раза в день.

– Спасибо, братец.

Он долго молчал после того, как Корику ушла.

– Как она? – осмелилась полюбопытствовать Каэ.

– Мм… да…

– Похоже на кровяную опухоль?

– Похоже. Однако, поразмыслив, я пришел к выводу, что это злокачественная кровяная опухоль.[46]

– Значит, все как у Окацу…

– Мм… да…

Новая жизнь зашевелилась в ней, плод дал о себе знать. Каэ поразила эта ирония судьбы: они говорили о человеке, обреченном на смерть, а другое существо тем временем объявляло, что скоро придет в этот изменчивый мир. Она припомнила, как боролась с тошнотой, сидя рядом с умирающей Оцуги, когда носила Умпэя. На какое-то мгновение мысль о бесконечной череде приходящих и уходящих людей привела ее в уныние.

– Каэ, – вздохнул муж. – Природа хранит много тайн, в науке врачевания есть неизведанные глубины. Только сегодня ко мне приходила еще одна женщина с раком груди…

– Правда?

– Очень сильная женщина. Хочет, чтобы я удалил опухоль, и не боится резать грудь. Готова на все, лишь бы я согласился на операцию. Это будет моя первая операция по удалению раковой опухоли. Я дал ей лекарство, чтобы она для начала вылечилась от бери-бери. Осторожность тут не повредит. Но я уверен, Каэ, что мои шансы на успех – девять из десяти. Время настало. Вот о чем я пришел сказать тебе.

– Вы собираетесь применить цусэн-сан?

– Да. Можешь себе представить, как я волнуюсь? Я просто не имею права потерпеть неудачу. Меня трясти начинает от мысли об этом. Я пришел поделиться с тобой своей решимостью… и успокоиться.

– А я, вместо того чтобы вас приободрить, рассказала о Корику. Простите меня.

– На какое-то мгновение я почувствовал себя раздавленным. Видишь ли, даже если я сумею излечить рак груди – а я надеюсь, что так оно и будет, – я не смогу сказать, что достиг в искусстве врачевания совершенства. Я просто докажу, что женщина не умрет, если вскрыть ее грудь… Но вырезать злокачественную кровяную опухоль невозможно… Некоторые женщины кончают жизнь самоубийством, вонзив кинжал прямо в это место на шее, разве нет?

– Так говорят. Прижимаешь к шее ладонь, нащупываешь пульс и вонзаешь туда кинжал.

– Раковая опухоль у Корику как раз в этом месте…

Каэ не знала, что и сказать. Сэйсю тоже не находил слов. В конце концов он, содрогнувшись, словно от резкой боли, тихо произнес:

– Путь у меня впереди длинный. Не важно, сколько раз ты вскрывал человеческое тело, природа надежно хранит свои тайны.

За несколько лет до рождения Сэйсю Тоё Ямаваки начал препарировать тела умерших узников. Когда Сэйсю исполнилось пятнадцать, Гэмпаку Сугита написал знаменитый трактат по анатомии «Кайтайсинсё», основываясь на собственном опыте и скудных сведениях о голландской врачебной практике. То была эпоха великих открытий в японской медицине. Но после них ничего выдающегося не произошло. Обучаясь в Киото, Сэйсю не раз говорил Кэйдзану Асакуре, что собирается найти способ излечения многих страшных недугов, уносящих жизни людей. Как же горяч и честолюбив был он в те годы! Сейчас же прославленный лекарь временами становился угрюмым и подавленным, может, потому, что рак принимал самые разнообразные формы и даже если одна операция проходила успешно, особенно гордиться было нечем, ибо он знал: вскоре природа снова бросит ему вызов. Если не считать этого, Сэйсю привык к многочисленным более мелким успехам: изобретенная им мазь, служившая превосходным местным обезболивающим средством во время кратковременных операций, несчетное количество верно поставленных диагнозов и излеченных хворей, искусное владение скальпелем, новые лекарства… Но теперь, когда у него появился шанс осуществить мечту всей своей жизни, а именно – удалить раковую опухоль груди, его радость была омрачена вестью о недуге сестры. Гемангиосаркома – заболевание куда более ужасное, чем рак груди. Столкнувшись с реальностью, еще раз указавшей на то, что возможности человека не безграничны, Сэйсю не мог предаться ликованию по поводу выпавшей ему долгожданной возможности – доказать, что он способен сделать это. А слепота Каэ! И хотя можно возразить, что офтальмология не являлась его специальностью, он был в ответе за жену. Как трудно сложить руки и просто стоять в стороне! Сэйсю закусил губу. Ему еще предстоит учиться и учиться. Слава, которую он мог снискать после успешной операции на женской груди, больше не будоражила его. Самодовольство и уверенность в себе уступили место скромности и осторожности. Прежде чем проводить операцию, он решил перестраховаться и дать пациентке время вылечить другие хвори. Вместе с тем он прекрасно понимал, что, даже если ему удастся преодолеть все сложности, связанные с удалении опухоли, могут возникнуть другие неизлечимые осложнения. Этот урок Сэйсю извлек из слепоты Каэ. В начале следующего лета родилась их дочь Камэ. Корику лежала в постели с опухолью, разросшейся до размеров головки младенца. У нее было такое чувство, будто ее пригвоздили к полу. Она не могла проглотить ничего, кроме жидкой каши да теплой воды, руки и ноги болели не переставая. И хотя Каэ мало чем могла помочь, она искренне желала облегчить страдания золовки, поэтому готова была часами напролет сидеть рядом с ней и делать массаж – неплохое занятие для слепой женщины.

В одной из маленьких комнатушек в доме Каэ постоянно были расстелены два футона: один для Корику, другой для младенца. Каэ сидела между ними, кормила дочь, когда та начинала плакать, и растирала руки и ноги Корику, когда боль становилась невыносимой.

Лето выдалось на редкость жарким. Каэ чувствовала, как больная обильно потеет и худеет день ото дня – Корику уже почти ничего не ела. Каэ все думала, от чего та скорее умрет – от голода или опухоли, иссушающей ее кровь. Однажды, помогая золовке подняться и сменить одежду, она пришла в ужас, обнаружив, что когда-то пухленькая женщина превратилась в кожу да кости, засохла, словно деревце без воды. По щекам Каэ покатились слезы.

– Ты плачешь, сестрица? – еле слышно прохрипела Корику. Даже пребывая одной ногой в могиле, она не утратила ясности ума.

– Забавно, я ничего не вижу, а слезы все равно текут, – попыталась отшутиться Каэ.

– Почему ты плачешь?

– Ты называешь меня сестрой. Но я ничего не смогла сделать для тебя. Прости меня. Прости…

– Что за глупости! Я ни в чем тебя не виню.

– Из-за меня ты не вышла замуж. Вместо того чтобы завести свой дом, ты взвалила на плечи все мои обязанности. И вот теперь ты больна… лежишь в этом доме… Как бы мне хотелось, чтобы ты снова поправилась!

– Сестрица, если ты из-за этого плачешь, – каждое слово теперь звучало четко и внятно, – если ты из-за моего несостоявшегося брака убиваешься, я не только не сожалею о том, что не вышла замуж, но, лежа на смертном одре, я считаю, что мне несказанно повезло. Знаешь, я наблюдала за вашими с матушкой отношениями. Это было просто ужасно! Несколько месяцев назад младшие сестренки приезжали на поминальную службу по матери; сколько мерзостей они наговорили о своих свекровях, больше у них ни одной темы для беседы не нашлось. Они болтали и болтали, а я просто слушала. Надеялась, что им полегчает, если удастся излить душу. Ссоры между женщинами не только в нашем доме разгораются, видишь ли. Они есть везде и всюду. Каждая семья пытается справиться с теми же заботами, которые одолевали их предков. Зачем женщина вообще соглашается надеть свадебное кимоно? На следующее утро счастье развеется, точно дым на ветру. Нам с Окацу суждено было умереть от одной болезни. Но мне кажется, что постигшие нас мучения не идут ни в какое сравнение с тем, через что довелось пройти тебе.