Читаем без скачивания Ночной пасьянс - Григорий Глазов

- Куда угодно. Лучше поближе к столу, разговаривать удобней, - уловил Щерба агрессивную настроенность посетителя. - Фамилия моя Щерба, зовут Михаил Михайлович.

Олег сел, сжал и чуть выпятил полные губы.

- Мне поручено, - начал Щерба, - познакомиться еще раз с делом вашего отца и написать справку для обкома партии, поскольку жаловались вы туда, а нам переслали. Вынужден огорчить: ничего нового я не нашел, хотя вы и утверждаете, что ваш отец, командуя отрядом "Месть", самосуд не совершил.

- Утверждаю, - решительно дернул головой Олег. - И могу подтвердить документально.

- Каким образом? - спросил Щерба, будучи заранее уверен, что начинается самое неприятное: амбициозное упрямство, блеф, поток слов человека с сутяжным характером, который ломится в открытую дверь.

- У меня есть фотокопия протокола, когда судили тех, расстрелянных, партизанским судом, - торжествующе сказал Олег и насмешливо посмотрел Щербе в глаза.

- Вот как? - недоверчиво удивился Щерба. - И вы можете предъявить этот протокол?

- А как же! - Олег наклонился к портфелю, стоявшему у ног, и извлек лист фотобумаги и магнитофонную кассету "Denon" в прозрачном футляре-коробочке. - Вот! - он протянул Щербе листок.

Читать Михаил Михайлович не стал, лишь пробежал глазами, чтоб убедиться, что речь идет именно о том, о чем говорил посетитель. В самом конце но увидел сноску "Ф.Р-587, оп.4, ед.хр.2. Оригинал".

- Где вы это взяли?

- Не имеет значения. Важно, что документ перед вами, - у хмыльнулся Олег.

Быстрая мысль кольнула Щербу, он понял, что грядет с появлением фотокопии протокола, если он, конечно, переснят с подлинника; и от этого понимания в душе Михаила Михайловича возникла нервозная неприязнь к сидевшему напротив молодому человеку, начало раздражать то, как он толстыми пальцами с желтыми подпалинами вертел, поигрывая, - то ставя на ребро, то на торец - новенькой, чистенькой без единой царапины прозрачной коробочкой, - в которой лежала кассета.

- И вот! - наконец перестав забавляться кассетой, Олег положил ее Щербе на стол. - Незадолго до смерти отца я уговорил его надиктовать абсолютно все, как было. Потому что после я уже ничего не смогу доказать. Он был последний свидетель.

- Почему вы раньше кассету не предъявляли?

- А кто бы поверил? А сейчас слова отца подтверждены документом.

- Вы хотите сказать, что все минувшие годы протоколом вы не располагали?

- Да.

- Есть возможность подтвердить подлинность фотокопии?

- Конечно. Оригинал в областном архиве.

- Когда вы об этом узнали?

- Недавно.

- Вы можете мне все это оставить?

- А зачем же я принес? Только с возвратом.

- Разумеется... Если вы срочно понадобитесь, как найти вас, чтоб не отправлять почтой повестку?

- Запишите телефон, - Олег продиктовал.

- Домашний?

- Нет. Дома телефона не имею... До свидания, - подхватив потертый, чем-то набитый коричневый портфель, Олег пошел к двери...

Магнитофона у Щербы не было, и он отправился в кабинет криминалистики, выпросил на час маленький репортерский "Sony".

Вернувшись к себе, Щерба открыл фрамугу, закурил, придвинул пепельницу, устроился поудобней, предвидя долгое сидение, и вложил кассету, нажал клавишу.

Сперва послышалось хриплое покашливание, затем усталый сипловатый голос произнес:

"- Зря ты это затеял, Олег... Пустое все... Сколько за кассету заплатил?

- Девять рублей...

- Ну вот, видишь... Наследство, что ли, получил?.. Такие деньги на ерунду тратить!..

- Ладно, отец, давай начинай, пленка-то идет.

- Что говорить? Батальон из окружения я выводил с тяжкими боями. В конце сентября вошли в Вильчанские леса. Густые они, нечесанные, буреломы, гнилье самоповальное. По дороге к нам присоединился Туранский - политрук из другого батальона нашего полка, армейский прокурор Лысюк, с ними несколько бойцов. У них было наше полковое знамя. У самых лесов настигли нас еще трое - начальник погранзаставы Голохвастов и два его красноармейца. Люди аккуратные, дисциплинированные. Мы их приняли... Какими мы были на ту пору, - сам понимаешь. Обтрепанные, голодные, битые, однако малость уже тертые. Немец кое-чему подучил... Только вот где он теперь-то был, немец, а где наши, мы не знали. Карты имелись, но меченые еще июлем. И все же решили чуток передохнуть, в лесах. Пообстираться в бочажинах, портянки задубелые хотя бы промыть, подсчитать харч, оружие, боеприпасы, а потом уж решить, куда дальше. На все про все двое суток отвели. Утром следующего дня приходит к моему шалашику старший лейтенант-пограничник, докладывает:

- Товарищ капитан, мои люди только что на просеке видели троих конных, в полувоенном, с немецкими автоматами.

- Куда скачут? - спрашиваю.

- Да вроде и не скачут, спокойно в нашу сторону едут.

- Ну вот ты их спокойно и доставь сюда, - говорю.

Минут через пятнадцать смотрю - идут пограничники Голохвастова, а за ними трое ведут коней в поводу, один в пиджаке, в галифе, в сапогах, двое в ватниках, гражданские брюки тоже в кирзачи заправлены.

Вышел я им навстречу.

- Здравствуйте, - говорю, - добрые люди. - Далеко путь держите?

- К вам, - отвечает тот, что в пиджаке, усатый, видно, старший у них. - Мы за вами сутки наблюдаем.

- Сами кто будете? - киваю на их автоматы.

- Здешние мы, - усмехается, мол, гадай, как хочешь.

- Это как же понимать? - спрашиваю.

- В лесу живем, - и опять усмехается.

- Ты мне это самое не крути, - разозлился я. - Наблюдали, говоришь, за нами. А с каким смыслом?

- Увидели вас на подходе к лесу. Вроде нормальная воинская часть. Доложили своему командиру. Он и приказал: "Езжайте, знакомьтесь". Вот мы и приехали.

- Знакомство, - говорю, - с одного боку получается: вы про нас точно знаете - нормальное воинское подразделение, а про себя загадками.

Тут наперед выходит мордатый такой, в ватнике и говорит усатому:

- Кончай, Степан, - распахивает телогреечку, а под ней тельняшка, берет под козырек, как бы докладывает мне: - Старшина второй статьи Хомяков, Черноморский флот. Ты, капитан, не обижайся, - говорит мне. - Мы все тут у немцев в горлянке. Могут заглотать, а нам надо, чтоб подавились. Из партизанского отряда мы, конная разведка.

- Командир наш встретиться с вами желает, - добавил усатый.

- Что ж, будем рады гостю, - говорю.

- А может вы с нами - к нему, - предлагает усатый.

Предложение такое мне не улыбалось.

- Людей, - отвечаю ему, - бросить не могу, места незнакомые, осмотреться надо...

С этим они и отбыли. А на следующий день прибыло их человек семь. Да все на конях. Впереди в кожаной куртке с наганом на боку, в хромовых ладных сапогах мужик, в седле хорошо сидит. А я в этом деле кумекаю, когда-то в кавэскадроне начинал. Возрасту этот мужик вроде моего, может на год-другой старше. А мне на ту пору тридцать исполнилось... Ну, значит подъехали они. Мужик этот соскочил с коня и неспешно - ко мне, с достоинством идет, вроде как превосходство свое демонстрирует, а сам, понимаю, разглядывает меня. Тут надо сказать, что мы к их приходу и подготовочку некоторую провели: помылись, почистились, побрились, подзалатали гимнастерки, подворотнички свеженькие, сапоги да обмотки от пыли да от грязи освободили. Одним словом, какой могли, марафет навели, чтоб эти, из леса, видели, что не беглая мы шантрапа, а боевой батальон... Ну, значит, подходит он, протягивает руку, жмет, чую сильно, с нахальцой, понимаю, и называется:

- Тимофей Кухарь, командир партизанского отряда "Сталинский удар".

- Капитан Зданевич, - отвечаю. - Комбат.

- Ну что ж, идем потолкуем, комбат.

Отошли мы, сели в сторонке.

- Что дальше делать собираешься, комбат? - спрашивает.

- Известное дело, - говорю, - к линии фронта идти, к своим.

- А где она, линия фронта, знаешь? - ухмыльнулся Кухарь.

Я достал карту, расстелил.

Посмотрел он на карту, говорит:

- Нету тут ее, мала твоя карта, капитан, линия фронта далеко на востоке теперь. Покуда будешь выбираться из этих лесов, фронт уйдет еще дальше. А выбираться не по бульвару, вокруг немцы. Так что один у тебя путь - вливаться в мой отряд.

Я ничего ему сразу не ответил. Пошли мы назад, к шалашикам, где ждали мои люди. Я посмотрел на них - истощенных, почти безоружных. В том, что говорил Кухарь, была правда. Но решать одному мне было не с руки, хотел посоветоваться с другими командирами. Так и сказал Кухарю. Договорились, что оставит одного хлопца у нас, а утром назавтра хлопец этот проведет меня к Кухарю с окончательным моим ответом. Когда он уехал, сошлись мы вчетвером - я, прокурор Лысюк, политрук Туранский и начальник заставы Голохвастов. Изложил я им обстановку. Туранский сразу, наотрез:

- Мы боевой батальон, армейская часть. Знамя полка у нас. Надо пробиваться через линию фронта к своей дивизии.

- А где она? - спросил Лысюк. - Да и существует ли вообще теперь. Может, от нее только мы и остались.

- Идти придется с боями. Оружия и боеприпасов почти нет. Харчи заканчиваются. По дороге можем потерять весь батальон, - сказал пограничник. - Надо начинать войну здесь, в тылу.