Читаем без скачивания Миндаль цветет - Оливия Уэдсли

– Дора!

Она не отвечала, только глаза ее, полные упоения, опустились под его взглядом, и веки их затрепетали, как крылья. Он стал целовать их, целовал ее лоб, блестящие волосы, ресницы и опять прильнул к ее губам.

Ей казалось, что эти бесконечные поцелуи падают прямо в ее душу, что все существо ее вместе с ними переходит к Пану.

Послышался шум, хотя и слабый, но Пан уловил его, тотчас выпустил Дору, и она услыхала, как он вежливо обратился к Ричарду. Она инстинктивно схватилась за край бассейна, около которого стояла; везде над собой, вокруг себя она видела золотые узоры, мелькающие листья и воду, падающую серебристой завесой.

Откуда-то издалека донесся до нее голос Ричарда:

– Выпейте это, вам дурно…

Она машинально прильнула жадными губами к стеклу и стала пить.

Все мгновенно изменилось: волшебные деревья опять стали большими пальмами, а фонтан – только струйкой воды, которая поднималась и падала в бассейн; издалека доносились звуки музыки.

– Вы не должны больше танцевать, – услышала она слова Ричарда. – Вы прямо умираете от усталости. Вам надо отдохнуть.

– Я, кажется, пойду в свою комнату, – сказала Дора, – если только вы не будете сердиться, Ричард.

Он проводил ее до лестницы и постоял, пока она не скрылась из виду.

В ее комнате было прохладно, тихо и темно. Она остановилась у окна с закрытыми глазами. Итак, это случилось… То не был сон беспокойной сладкой ночи – он целовал ее, он любит ее, любит!.. Прочь все страхи, все сомнения – он любит ее… О, если бы этот день никогда не знал конца, если бы он мог тянуться вечно… О, теперь умереть – вполне, вполне счастливой, вспоминая глаза Пана, устремленные на нее, его поцелуи, с которыми он пил из нее душу…

Она оперлась о подоконник и склонила голову. Ей казалось, точно над ней пронеслась буря и, пощадив ее, оставила в изнеможении.

Различные чувства боролись в ней: ей было и стыдно, и страшно, и вместе с тем она была полна восторга и ликования.

«О, если бы снова пережить это восхищение от первого в жизни поцелуя», – думала она, хотя в то время, как он поцеловал ее, ей казалось, что она умирает, что она не переживет этого упоения.

Какой-то слабый голос внутри ее шептал: «Это конец, это конец…» – но он опять целовал ее, и снова то же блаженство, от которого, казалось, могло разорваться сердце; и сейчас еще оно билось так, как будто хотело выскочить из груди.

Дверь тихо, осторожно открылась. Дора вскочила с широко открытыми глазами, прислушиваясь. И вдруг голос Пана сказал:

– Дора!

Еще имя ее не успело слететь с его языка, как она была уже в его объятиях. Он схватил ее и как безумный прижал к себе.

– Я пришел, – произнес он заикаясь, – чтобы сказать вам, Дора, что мы никому не должны говорить о нашей любви. Понимаете? Рексфорд пришел бы в ярость. Обещайте мне… Это будет секрет, наш секрет…

– О, обещаю, это будет наш божественный секрет. Секрет вашего и моего сердца. Только целуйте меня, целуйте меня еще!

Он заглушил в себе внезапно вспыхнувшее в нем чувство жалости к ней.

Губы ее касались его, целуя и прося поцелуя. Она положила руки ему на плечи, как бы отдавая ему всю себя, всю свою прелесть, всю молодость, всю красоту. Весь мир казался им далеким-далеким; их царством была скрывавшая их ночь, а музыкой – биение их сердец.

Пан коснулся рукой ее сердца.

– Мое? – спросил он.

– Только ваше…

Он почувствовал, как оно забилось под его рукой, как будто готовясь вылететь ему навстречу, и ему казалось, точно он держит голубя, который трепещет в его руке. Он обнял ее и притянул к себе. Она была в упоении, почти без чувств. Мысли, как золотые звезды, мелькали в ее мозгу; мир, о котором она никогда не мечтала, раскрылся перед ее глазами. Смутно долетал до нее голос Пана:

– Я люблю вас, я люблю вас…

Хлопнула дверь. Его уже не было; он ушел, оставил ее, не окончив поцелуя на ее раскрытых, просящих губах.

– Пан… – прошептала она.

Ответа не было, только ветер тихо колыхал занавески, и они рябили как волны, ударяясь о косяки.

Она опять подошла к окну неровными шагами, едва передвигая ноги. Она села на подоконник и схватилась руками за голову, смотря на темное, покрытое серебряной броней небо.

Ночь была нехолодная, дул теплый ветер; облако затемнило месяц, и мир казался прикрытым мягкой, темной пеленой. Никогда раньше ночь не казалась ей такой удивительной, такой прекрасной. Теперь… теперь пришло время любви, теперь все было ясно, нечего было скрывать, не в чем сомневаться.

– О, жить, жить, – тихо сказала Дора, – и всю остальную жизнь любить его… Пан, Пан!

Глава 11

Утром началась пытка. Дора задерживала Эмилию под разными предлогами, два раза сменила платье; наконец дальше откладывать было невозможно, нужно было идти вниз, а страх все больше овладевал девушкой.

Наконец она решилась и сошла в столовую: оказалось, что она страдала напрасно. Гревиля там не было, а сидел один Рекс, который тотчас подал ей булочки и кофе и стал по очереди угощать ее каждым блюдом, стоявшим на столе.

– Нет, довольно и этого, – сказала Дора.

– Бережешь аппетит к обеду?

– Да.

Они взглянули друг на друга и рассмеялись.

– Где ты вчера пропадала? – спросил Рекс. – Я всюду охотился за тобой, пока не встретил Кольфакса, который торжественно заявил мне, что он уговорил тебя пойти отдохнуть. А ведь Ричард с утра отправился – я уже не знаю куда – на полюс или к звездам, куда возносит людей настоящая любовь. Он только и бредит тобой. Что ты об этом думаешь?

Он говорил как будто в шутливом тоне, но глаза его были серьезны.

– Да ничего не думаю, – ответила Дора.

– А ведь он, пользуясь свободным временем, теперь будет постоянно торчать у нас здесь.

Он присел на широкий диван возле камина.

– Я иногда думаю, Дора, за кого ты выйдешь замуж?

Она смутилась и покраснела.

– Перестань дурить, Рекс, – сказала она.

Дверь отворилась, и вошел Пан.

– Мы разговаривали о замужестве Доры, – вежливо сказал Рекс. – Каков ваш взгляд, Пан, на этот важный вопрос?

– Да разве наши взгляды – твой и мой – что-нибудь значат? Какие бы взгляды мы ни высказывали, что бы ни предполагали, Дора не будет с этим считаться, – ответил Пан, не спеша выбирая себе на столе закуску.

Рекс продолжал сидеть; Дора стояла у камина. Наконец Пан встал. Дора вся превратилась в ожидание. Пан повернулся к Рексу:

– Не пойдешь ли ты прогуляться? В такой день, как сегодня, надо что-нибудь предпринять.

– Нет, благодарю вас. Я берегу себя для охоты на будущей неделе.

– Я пойду, – сказала Дора.

– Отлично, я сойду через две-три минуты.

Дора вышла сменить обувь. Рекс остался у камина; он улыбнулся, и улыбка его была так же печальна и мрачна, как этот серый день.