Читаем без скачивания Ночная прогулка - Боб Шоу

– Вы хотите сказать, – сонно спросил Теллон, – что вы бродяги?

– Это грубое определение, – ответил Айк слабым гнусавым голоском. – У тебя еще остался этот вкуснейший черствый хлеб? Гренок Природы – так я его называю.

– Не знаю. – Спина у Теллона болела, ему страшно хотелось спать. – Да и как я могу определить это в темноте?

Айк, судя по голосу, был озадачен:

– Но, брат, у нас же включена наша люми-лампа. Ты не можешь заглянуть в собственную сумку? Мы голодны. Твои новые друзья голодны.

– Извини, мой новый друг. Я слишком вымотан, чтобы искать. Но не будь этого, проку от меня было бы немногим больше, – Теллон сделал над собой усилие: – Я слепой.

Он, кажется, впервые сказал о своей слепоте вслух.

– Прости, – в голосе Айка послышалось неподдельное сожаление. Воцарилось молчание, потом он сказал:

– Можно спросить у тебя одну вещь, брат?

– Какую?

– Эти толстые серые очки, что на тебе надеты, – почему слепые начали носить толстые серые очки? Какой от них толк, если ничего не видишь?

Теллон приподнял голову на несколько дюймов:

– Что ты имеешь в виду?

– Я сказал, какой смысл носить...

– Нет! – оборвал его Теллон. – Что ты имел в виду, когда сказал, что слепые стали носить толстые серые очки?

– А! Ну, твои очки – вторые, что я видел за эту неделю. Да, брат... потому я и спросил. Где-то в десяти милях к северу отсюда есть поместье, хозяин которого очень богатый и притом слепой. Мы с Денвером часто лазим через стену, потому что мы оба любим фрукты. Фруктовые деревья там просто стонут под тяжестью плодов; прямо-таки помочь им облегчиться – сам бог велел. Конечно, там собаки, но днем...

– Очки, – прервал его Теллон. – Что ты говоришь об очках?

– В том-то и дело, брат. На этой неделе мы видели слепого. Он гулял в саду, и на нем были очки вроде твоих. А теперь... теперь до меня дошло, что он двигался, как зрячий!

Теллона охватило волнение:

– Как его зовут?

– Не помню, – ответил Айк. – Я только слышал, что он вроде бы в родстве с самим Арбитром и что он математик или наподобие того. Но я не помню, как его зовут.

– Его зовут Карл Жюст, – нетерпеливо сказал Денвер.

– Почему ты об этом спрашиваешь, брат? – хихикнул Айк. – Он тебе друг, что ли?

– Не совсем, – холодно ответил Теллон. – Скорее, я друг его семьи.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

За то, чтобы поработать у Теллона проводником, Айк запросил сто часов.

Сумма несколько шокировала Теллона. За два года на Эмм-Лютере он успел свыкнуться с радикальной «финансовой демократией», введенной правительством вскоре после своего прихода к власти в 2168 году. В своей первоначальной, наиболее чистой форме она предписывала, что любому человеку за один отработанный час, независимо от рода его занятий, следует платить одну денежную единицу, называемую «один час». Как и лютеранская единица времени, один час делился на сто минут. Наименьшей монетой была четверть – одна четвертая минуты, или двадцать пять секунд.

Когда улеглось возбуждение, вызванное новым, не зависимым от Земли, статусом, Гражданский Арбитр счел необходимым значительно преобразовать систему оплаты труда. В закон были добавлены статьи о сложных коэффициентах, позволявшие тем, кто путем самосовершенствования увеличивал свой вклад в экономику, получать за работу больше одного часа в час. Но коэффициент «три» был абсолютным максимумом, и поэтому на Эмм-Лютере было очень немного крупных частных корпораций – стимулирование было ограничено, как и замышлял Арбитр.

Чтобы приблизиться к коэффициенту «три», человек должен был иметь высочайшую профессиональную квалификацию и работать с полной отдачей сил – а тут бездельник и бродяга по имени Айк требовал суммы, которая, по самым скромным подсчетам Тел-лона, соответствовала коэффициенту «десять».

– Ты сам знаешь, что это безнравственно, – сказал Теллон, гадая, есть ли у него столько денег. Он забыл пересчитать банкноты в пачке, позаимствованной у «Персидского кота».

– Вот если бы я взял деньги, пока ты спал, и слинял с ними, тогда это было бы и вправду безнравственно.

– Ты наверняка проверил, что деньги у меня есть. Коли на то пошло, сколько там в моем мешке?

Айк попробовал изобразить смущение:

– По-моему, часов девяносто.

– Тогда как же я смогу заплатить тебе сто?

– Ну... там еще радио.

Теллон нервно рассмеялся. Он догадывался, что ему еще повезло. Он был слеп, из-за раны между лопатками при каждом движении его тело немело от мучительной боли. Четверо бродяг играючи могли бы обчистить его ночью, пока он спал; строго говоря, было вообще поразительно, что в обмен на его деньги они намеревались хоть что-то сделать..

– Почему вы так стремитесь мне помочь? Вы знаете, кто я такой?

– Брат, все, что я на самом деле знаю про тебя, следует из твоего акцента, – сказал Айк. – Ты с Земли, а мы тоже оттуда. Здесь было совсем неплохо, пока кучка этих ханжей с Библиями не захватила власть и не лишила человека возможности получать честную зарплату за честную работу.

– Кем ты работал?

– Я? Нет, брат, это не для меня. Здоровье не позволяет. Но разницы-то никакой! Если бы я работал, я все равно не получал бы за это в добрых честных соларах, верно? А вот Денвер трудился – торговал настоящими кусочками Святого Креста.

– Пока фабрику, где он их делал, не прикрыли, правильно я понимаю? – нетерпеливо прервал его Теллон. – Когда ты сможешь проводить меня в поместье Жюста?

– Ну, нам придется пересидеть здесь до конца дня. Когда стемнеет, мы выведем тебя за забор. После этого все зависит только от твоих ног. Конечно, идти нам придется не по Бульварам, но к рассвету мы будем на месте.

«Рассвет, – подумал Теллон, – а если не удастся получить обратно от Карла Жюста свой электроглаз, тогда – последний закат. Интересно, этот человек – отец или брат Хелен Жюст?»

– Хорошо, – сказал он. – Можешь взять деньги.

– Спасибо, брат. Я уже взял.

Идти пришлось всю ночь, и благодаря поддержке Айка Теллон обошелся без электроглаза: последние крохи энергии надо было сберечь для всего того, что ему предстояло в поместье. С ним пошли только Айк и Денвер – один взял его за правую руку, другой – за левую.

Двое его спутников помогли ему пролезть сквозь прикрытую бурьяном дыру в заборе и вывели туда, где вновь начинались тихие улицы. Дорогой Теллон задумался над вопросом как эта порода людей может существовать веками без изменения? Непрерывное развитие человечества, кажется, их не затронуло – они живут и умирают точно так же, как делали это древние бродяги. Если человечество просуществует еще миллион лет, то и тогда, видимо, они сохранятся.