Читаем без скачивания День катастрофы – 888. Остановленный геноцид в Южной Осетии - Модест Колеров

Кровопролитие было остановлено. И хотя будущее оставалось абсолютно неясным, жить в Южной Осетии уже было можно, и беженцы постепенно стали возвращаться. Миграционным службам на Севере и на Юге предстояло определить, кто уедет домой, а кто останется навсегда, и учитывать, что в перспективе беженцы из Грузии станут гражданами Северной Осетии.

Подводились итоги войны, существенно изменившей демографическую картину в Южной Осетии и в Грузии. По данным переписи населения СССР 1989 года, в Грузии проживало 164 тысячи осетин. Из них в Южной Осетии – 65,2 тысячи, остальные 98,8 тысячи осетин проживали во внутренних районах Грузии. Уже к 1993 году эта последняя цифра уменьшилась почти вдвое – до 45 700 человек, а к 2002 году осетин в Грузии осталось 38 тысяч.

Таким образом, 61,5 % осетинского населения собственно Грузии были изгнаны. В последующем очень многие из оставшихся также вынуждены были уезжать за ее пределы.

Больше всего осетин проживало в Тбилиси – 33 138 человек, количество которых к 1993 году сократилось до 16 тысяч человек, то есть было изгнано 52 %, и в Гори – 8222, к 1993 году их стало 2800 человек – 66 %.

В Карельском районе в 1989 году проживали 7802 осетина. На 1993 год их осталось только 1200 человек, то есть всего 18 %.

К сожалению, мы не располагаем данными о количестве изгнанных из Горийского района. Этот район, как и Карельский, «лидирует» по масштабам наиболее жестоких убийств осетин. В начале конфликта осетины проживали в 97 селах Горийского района. Точные сведения о количестве изгнанных осетин по каждому селу собрать не удалось, но считаем, что имеющиеся данные по некоторым селам достаточно ясно отражают картину тех дней. Для большего удобства мы сгруппировали села по сельсоветам – тогдашним местным администрациям:

1. Бошурский с/с: села Ипнара, Тхинала, Габтиантубани – изгнаны все 38 семей (119 чел.). Села Ормоци и Гаантианиубани – 25 семей (54 чел.).

2. Сакаврийский с/с: села Сакаври, Цителцкаро, Пицеси, Дидтави, Лули, Земо Ахалсопели, Надарбазеви, Гулхандиси, Пели – 166 семей (526 чел.). Все села полностью опустели.

3. Мгебрианский с/с: села Мгебриани, Сахорце, Тами, Окнени, Оди, Патара Чареби, Борцвана, Титнари, Чангаха, Диди Цери – 63 семьи (194 чел.).

4. Квахврельский с/с: села Авлеви, Велети, Урнеули – 38 семей (140 чел.).

5. Скрийский с/с: село Кокеби – 80 семей (180 чел.).

6. Атенский с/с: села Ведрети, Дре, Хандиси, Икнеби – 25 семей (90 чел.).

7. Зегдулетский с/с: село Зегдулет – 13 семей (64 чел.).

Всего только из приведенных 33 сел изгнаны 1248 человек.

Ниже приводятся данные по Боржомскому, Карельскому и Тетрицкаройскому районам, в которых произведен подсчет количества изгнанных семей. Гуджаретское ущелье, населенное исключительно осетинами, жившими в девяти больших селах, опустело полностью.

В отличие от Гуджаретского ущелья, опустевшего в один день, Боржоми и Бакуриани жители покидали постепенно, в зависимости от интенсивности притеснений. Иногда только после потери членов семьи.

Джигкаева-Мамиева Кето из Бакуриани, живет в Заводском поселке во Владикавказе: «Я не хотела бежать. Жили мы с сыном очень тихо, никому не мешали, я думала, бандиты не вспомнят о моей семье. Одна дочь была замужем за грузином в Западной Грузии, вторая – за осетином, жила в Ахалцихе. 16 мая 1991 года я поехала вместе с сыном к дочери в Ахалцихе и осталась на месяц, вроде там было спокойней. Пришли как-то грузины и сказали: к вам приходят осетины, собирают оружие и отправляют в Цхинвал! Они посчитали, что четыре осетина вместе – это уже антигрузинское собрание. Дочери и зятя, Анзора, тогда не было дома. Нас избили, особенно моего мальчика, отняли все, что было ценного. Сына забрали с собой и пошли искать Анзора. В этот момент пришли мои внуки из садика, и я задержалась с ними, пока искала соседку, чтобы поручить ей детей, потом побежала босиком за отъехавшей машиной. Они приехали к дому сестры Анзора, вывели его оттуда. Их обоих, Анзора и моего сына Давида, посадили в машину и увезли в лес. Я не знала, что делать, куда бежать, и позвонила в милицию, у кого мне было просить помощи? Пропали мои дети. Их расстреляли. Ночью сына бросили в реку, а зятя повесили мертвого.

Анзора мы нашли сами, а сына нашел рыбак-грузин через две недели. После похорон мы с дочерью уехали в Северную Осетию, жили в гостинице «Дарьял», потом в общежитии и, наконец, получили домик в Заводском. Хочу забрать теперь и вторую дочь с детьми из Западной Грузии. Муж у нее умер. Кто их защитит, если что? Кто их знает, этих грузин?!»

Разделение беженцев по районам Грузии, из которых они прибыли в Северную Осетию, к сожалению, было сделано Миграционной службой РСО – Алания только в 1997 году, когда картина уже не соответствовала первоначальному положению: многие беженцы смогли приобрести жилье, получили гражданство. Тем не менее можно сделать вывод о том, какой район являлся наиболее неблагоприятным для проживания там осетин в тот период.

Справка Миграционной службы Северной Осетии о количестве беженцев из внутренних районов Грузии, Южной Осетии и Абхазии, зарегистрированных на 01.05.1997

Из таблицы видно, что лидирует по количеству изгнанных осетин столица «демократической» Грузии – Тбилиси. Затем следуют Горийский и Карельский районы. Конечно, учет осложняется тем, что огромное количество беженцев самостоятельно распределялись по родственникам как в Северной Осетии, так и в Южной.

Всего в Южной Осетии в период 1991–1992 годов зарегистрировались более 15 000 беженцев и вынужденных переселенцев, покинувших места прежнего проживания в результате грузино-осетинского конфликта. Из них 10 148 человек прибыли из районов Южной Осетии, остальные же являются беженцами из внутренних районов Грузии.

Кроме того, по данным Южной Осетии, более 35 тысяч жителей сел Южной Осетии выехали в период боевых действий в РСО – Аланию, Россию. Однако далеко не всех ставили на учет: существовала даже негласная договоренность юго-осетинского руководства с правительством Северной Осетии не регистрировать беженцев из Южной Осетии. Это объяснялось опасениями, что беженцы закрепятся в Северной Осетии надолго, и, кроме того, власти, конечно, рассчитывали на то, что смогут в короткое время отстроить с помощью советского руководства разрушенные и сожженные дома, покинутые жителями.

В Южной Осетии также менялась демографическая ситуация. С установлением мира миграция не прекратилась, просто покидавшие республику теперь были не беженцами, а мигрантами. Что касается беженцев, они тоже, естественно, старались как-то устроиться. Многие из них смогли приобрести жилье в городе, искали работу, пробовали заняться челночной торговлей, что стало самой популярной стратегией выживания в послевоенных условиях. юго-осетинские села в прошлом со смешанным населением теперь стали чисто грузинскими, собственно, они и образовали так называемый «анклав».

В смысле стабильности уровня населения Южная Осетия никогда не была особенно благополучной. Отток трудоспособного населения в поисках лучшей жизни наблюдался здесь и до войны. Тогда эта беспорядочная миграция никого не волновала, но с введением в обиход таких понятий, как «таможня», «граница» и т. д., количество передвижений возросло и приобрело односторонний характер. По официальным данным, в 1990–1993 годах из республики официально выписались 5349 человек. Тех же, кто уезжал, не выписавшись, но с намерением наладить жизнь в другом месте, было гораздо больше. Процент именно таких неучтенных мигрантов, выехавших в суматохе войны и где-то потом устроившихся, наиболее высок.

«Считалось предательством покидать Южную Осетию во время боевых действий. Казалось, главное – пережить войну, а там мы отстроимся, постепенно вернемся к мирной жизни и, может, даже начнем процветать. Но когда кончились бои, все оказалось не так просто, и, переждав напряженную полосу затишья, люди оказались перед вопросом: как быть дальше? Жизнь на некоторое время как бы потеряла смысл, который во время боев заключался в том, чтобы защищать родину. И вот этой самой родине уже оказались не нужны умеющие стрелять руки. Разбитой родине нужны были строители, готовые работать так же бескорыстно, как и жертвовать жизнью, поскольку платить было нечем, кроме как пустыми гильзами да неистребимым запахом дыма пожарищ.

Вынужденный мигрант, отказавшийся получить статус беженца, Р. А., педагог, выехал с семьей в Россию: «Страшно не хотелось уезжать. Сначала я думал: поеду, подзаработаю и вернусь. Но шла война, двое моих малышей уже кашляли от долгого пребывания в подвале, деньги давно кончились и негде было взять. Школа, в которой я работал, осталась в грузинской зоне, в городе для меня работы не нашлось. Оружия у меня не было, да и если бы даже было, моя сильная близорукость делала меня бесполезным на этой войне. Я уехал в Россию, в провинцию, устроился неплохо – здесь нехватка педагогических кадров, квартиру обещают. Когда еще я вернусь домой, да и вернусь ли?»