Читаем без скачивания Грон. Трилогия - Роман Злотников

— Конечно, жрать, хозяин.

— Ну так проходи в зал и не заслоняй вход, — рявкнул хозяин уже несколько дружелюбнее. По-видимому, реакция гостя произвела на него некоторое впечатление. Грон кивнул и двинулся к дальнему столу, за которым, как он успел увидеть, было не слишком много народу. Хозяин дернулся, будто собираясь что-то сказать, но один из тех, кто сидел за столом, к которому направлялся Грон, повернулся и бросил на хозяина быстрый взгляд, и тот сделал вид, что его ждут неотложные дела в противоположном конце зала. Грон, заметивший этот быстрый обмен взглядами, хмыкнул про себя — ну еще бы, с чего это в такой переполненной людьми таверне один из столов практически пустует. Но он всегда предпочитал в незнакомом месте сразу заручиться поддержкой самого крутого бугра, что лучше всего было сделать, как следует надрав задницу ему и его ближайшим прихвостням…

Ему дали спокойно выхлебать похлебку из овечьей требухи, что было продиктовано, естественно, не милосердием, а практическим смыслом. Во-первых, человек с полным желудком теряет в выносливости и скорости реакции, поскольку существенная часть крови оттягивается включившимся в активную работу желудком, а во-вторых, когда потенциальная жертва достает кошель, чтобы расплатиться за еду, можно прикинуть, стоит ли тратить на нее силы. Так что когда Грон, вытерев губы сухой тряпицей (что было вопиющим нарушением местных правил поведения), сделал попытку подняться из-за стола, его остановил грубый голос:

— Эй ты, сын рыбы и ящерицы, а кто будет платить за стол? Грон замер. Интересно, кто это здесь объявился такой смелый?

Хотя на шее и лице Грона уже появились старческие морщины, а голова была наполовину седой, он по-прежнему выглядел ОЧЕНЬ внушительно. Грон медленно поднялся и повернулся к говорившему. Ах вот оно что: говоривший был не один. За спиной лохматого мужика, чья выдающаяся вперед нижняя челюсть порождала сильные сомнения по поводу видовой принадлежности его отца, сгрудилось еще трое мужичков такого же звероватого вида. Все они были сутулы, грязны и лохматы. Четверо против одного — достойный расклад, впрочем, когда Грон поднялся во весь рост, четверка опасливо подалась назад. Но такое развитие ситуации шло вразрез с его планами.

— За стол? — Грон постарался, чтобы в его голосе прозвучало не только недоумение, но и нотка растерянности. Похоже, ему это удалось, поскольку все четверо тут же приободрились и вновь качнулись к нему.

— Да, урод, ты сидел за столом «крысиных волков». А подобная честь стоит немало. Так что давай выкладывай свое серебро.

— Серебро? Главарь расхохотался:

— Вы слышали, ребяты? У этого сына свиньи и угря нет денег. Что ж, тогда ты будешь работать на нас, пока не отработаешь долг. Что ты умеешь делать, раб?

Вот теперь можно было перестать притворяться (бог ты мой, как смелеет хамло, услышав нотки неуверенности в голосе). Эта ходячая куча дерьма уже успела сделать достаточно громогласных заявлений, чтобы любая попытка ретироваться стоила ей потери лица. А в уличных бандах это никому не прощается — ни главарю, ни даже самому последнему прихлебале. Потеря лица есть потеря влияния, потеря доходов, потеря возможностей к выживанию, в конце концов.

Грон неторопливо окинул взглядом толпу, уже собравшуюся у их стола, и растянул губы в хищной улыбке:

— Значит, говоришь, я должен тебе серебро?

Главарь ответил не сразу. Он, похоже, что-то уловил в тоне, во взгляде, в положении как бы расслабленных рук, но он всю свою сознательную жизнь поклонялся примитивной арифметике: двое сильнее одного, четверо сильнее двух, большой сильнее маленького, и ему не хватило ума попытаться хотя бы поискать выход.

— Ах ты… — С этими словами главарь хотел засветить Грону в лоб, но в следующее мгновение обнаружил, что столь широкая и удобная цель куда-то исчезла, а вот его собственный лоб стремительно сближается с толстыми плахами стола Бум-м-м! Судя по звуку, черепная коробка у главаря оказалась еще более пустой, чем предполагал Грон. Толпа замерла, а Грон, дав бессознательному телу с деревянным стуком шмякнуться на пол, захватил большим и указательным пальцами край стола и нарочито небрежным движением оторвал добрую половину тяжелой дубовой плахи. Поднеся ее к носу, Грон несколько мгновений демонстративно разглядывал оторванную щепку (размером с доброе полешко), потом поднял глаза на троих оставшихся «крысиных волков»:

— Стол как стол. Убей меня боги, не могу понять, за что здесь платить серебро?

Троица ошарашенно смотрела на Грона выпученными глазами. Даже чтобы отколоть от этого стола щепку ножом, и то надо было постараться, а этот незнакомец отломал кусок голыми пальцами. Однако глаза незнакомца смотрели сурово и требовательно. Поэтому самый бойкий из троих сглотнул и почтительно произнес осипшим голосом:

— Так это… кушайте, чего уж там. Грон криво усмехнулся:

— Спасибо. Уже поел. — Он окинул растерянную троицу насмешливым взглядом. — Ну ладно, «крысы», где здесь может спокойно провести ночь ветеран Корпуса?

Таверна ахнула. О Корпусе в городе были наслышаны (да и могло ли найтись в Ооконе место, где не были бы наслышаны о Корпусе), но испуг от первого столкновения с Корпусом и (скорее всего) планомерная работа Ордена принесли свои плоды. Корпус здесь представлялся всем безжалостным, злобным монстром, время от времени кровожадно набрасывающимся то на один, то на другой народ исключительно ради того, чтобы потешить свою ненасытную утробу. Среди простого люда ходило много страшилок о Корпусе. Поэтому народ слитно охнул и отшатнулся.

Грон «прокачал» все это в течение пары секунд и решил тут же воспользоваться ситуацией. Он нахмурил брови и угрожающе рыкнул:

— Ну!

Две трети толпы, собравшейся посмотреть на избиение, тут же будто ветром сдуло, а перед Гроном как из-под земли вырос хозяин таверны:

— Благородный господин! У меня есть отличная комната на третьем этаже. Она большая и чистая… и кроме топчана там есть еще светильник и стол! — Заискивающий голос хозяина подрагивал от страха. Похоже, он решил, что кровожадный ветеран этого ужасного Корпуса сейчас начнет пить людскую кровь прямо здесь, посередине его таверны. Грон еще сильнее нахмурился (от чего душа хозяина окончательно ушла в пятки) и сварливо пробурчал:

— Да ты небось цену ломишь?

Хозяин, в вылупленных глазах которого мелькнула надежда, что, может быть, все как-нибудь обойдется и без публичного кровопития, торопливо замотал головой: