Читаем без скачивания Ни океанов, ни морей (сборник) - Евгений Игоревич Алёхин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И мы с Сашей больше почти не общались. Но дело было не только в том, что мы попали в разные классы. Просто как-то он больше не хотел со мной дружить.
А вот с Саней-карапузом я их видел вместе, хотя тот вообще учился в классе «Г». Раз, заметив их на перемене, решил подойти и заговорить. Я поприветствовал их, но Саша держался как-то надменно и не хотел контактировать со мной. Я шутливо спросил:
— А ты теперь с ним занимаешься сексом?
Я указал на Саню-карапуза. Не совсем правильно выразился. Я имел в виду, что они «занимаются» — в смысле «изучают секс». И сам не понял, что спросил.
Зато Саша понял меня. Он обиделся, медленно пошел на меня, захотел пнуть, но я успел перехватить его ногу, и мы упали. Поборолись немного на полу, а Саня-карапуз стоял рядом и смотрел. Наконец прозвенел звонок, и мы трое разошлись по классам. Каждый в свой кабинет.
Саша Логинов пошел в класс для умных.
Саня-карапуз пошел в класс для тупых.
А я — в класс для обычных, неумных и неглупых. Меня ожидали десять лет в школе, десять лет, которые я буду зажмуривать глаза и сжимать кулаки, ставить на четное/нечетное, загадывать желания и изобретать машину времени, которая перенесет меня во взрослую жизнь. Щелчок, и это уже происходит на самом деле.
Будничный анекдот
Я проснулся по будильнику и уселся на постели, растерянный после странного сна, пытаясь его подробно вспомнить и понять. Во сне у меня откуда-то взялось два попугая: один ярко-желтый с румяными щечками, второй — не помню, какой, но это и не важно. Первого я оставил себе, а второго подарил абстрактному другу.
Оставшийся попугай был совсем ручной и ласковый. Я помню, испытывал к нему нежность, гладил и радовался, что он у меня есть. Да просто души в нем не чаял, а румяными щечками любовался и любовался. Чувства эти были очень сильные и теплые, в жизни я ничего такого к животным или людям не испытывал. Почти счастье — чувство, по силе сравнимое с первыми днями любовного романа. Наверное, в детстве я мог бы испытать что-то подобное, будь у меня любимец. Но любимца у меня в детстве не было. Во сне я долго выбирал для попугая клетку и тщательно следил за его рационом.
Я прошел в ванную и умылся над раковиной, еще храня это ощущение привязанности к несуществующему попугаю. Одновременно я смаковал это чувство и испытывал неловкость, что способен на него. Холодный кафель и утренняя вода из-под крана были как бы доказательством нелепости моих переживаний.
На кухне я включил чайник, открыл форточку, и день начался. Шум улицы, сквозняк и далекий вой сигнализации переместили меня в понедельник. Зарядку по понедельникам я почти никогда не делаю, не стал делать и сейчас. В воскресенье я, как правило, беру выходной, провожу его бездарно и часто засыпаю поздно. Вместо того чтобы гулять, смотреть, читать, я просто думаю много закольцованных серых мыслей и жалею об упущенных или еще как будто не упущенных возможностях. А после просыпаюсь полуразобранным, не способным к физическим упражнениям, и только по дороге на работу или уже в ее процессе догоняю свой обычный ритм. В этот раз я тоже уснул под утро.
Нехотя позавтракал, оделся и перебрал сумку с инструментом. Сегодня меня ожидал небольшой заказ: одна дверь и полторы тысячи рублей — это примерно четыре часа работы. Учитывая дорогу до заказа и обратно, я ожидал вернуться домой часов через шесть-семь. Если случаются большие заказы, я беру больше инструмента и пользуюсь тележкой. Сейчас же я собрал только одну сумку, закинул ее на плечо, убедился, что нормально выдерживаю такой вес, и вышел.
По дороге на остановку, я почувствовал: в штанине что-то мешает. Вернее, даже не мешает, а просто есть отклонение, ощутимое, но не особо существенное. Остановившись и прощупав ногу, я понял, что надел рабочие штаны вместе с трусами, застрявшими в штанине. То есть в субботу вернулся домой с работы, сразу разделся, закинул робу в шкаф, залез в душ, а трусы так и остались в штанине. Теперь одни трусы были на мне надеты, как полагается, а вторые застряли в штанине на ноге, чуть ниже колена. В общем, я решил, что легче добраться до адреса в таком состоянии, чем устраивать манипуляции извлечения лишних трусов посреди улицы. Плюнул и пошел дальше.
В автобусе я решился помочь одной женщине вынести коляску, но немного смутился, когда она слишком энергично отблагодарила:
— Большое спасибо, молодой человек. Спасибо!
Случайные контакты с людьми по понедельникам у меня вызывают досаду. К тому же после этой помощи женщине, как мне показалось, некоторые пассажиры обратили на меня внимание. Я как физически ощутил каждого, кто, пусть праздно и ненадолго, выделил меня из небытия. Если уж привлекать внимание, то не в понедельник и не с субботними трусами, застрявшими в штанине. В общем, чтобы скрыться, я включил плеер и закрыл глаза. Меня приятно покачивало на задней площадке, и я задремал под музыку. Пока не случился еще один необязательный контакт. У меня спросили:
— Вы выходите на следующей?
Я открыл глаза и мотнул головой, подразумевая «нет». Но это была непонятливая тетушка, она не поняла моего жеста, взяла меня за плечо и спросила еще раз громче:
— Вы выходите на следующей?!
Я на миг вытащил наушник, чтобы она поняла, что добралась до меня, и ответил в той же громкости:
— Нет!
Я еще отодвинул сумку, которая и так почти не загораживала проход. По времени уже миновал час пик, и тетушка вполне могла обойтись без этого вторжения на мою территорию.
Я доехал две оставшиеся остановки и спустился в метро.
Мне казалось, раз я пользуюсь проездным билетом, а не жетонами, это должно сделать меня менее интересным человеком для милиции. Да и раньше меня никогда не останавливали на каких-либо станциях, кроме «Площади Восстания», — и то лишь в дни отдыха. Худого и бледного, меня принимали за наркомана или барыгу на модном маршруте «Петербург — Москва», когда я надевал выходную одежду. Но сегодня меня впервые остановили спешащего, настроенного как исправная шестеренка
