Читаем без скачивания Я не собирался убивать - Джон Кризи

— Я налью чего-нибудь выпить, — произнесла она.

Лилиан повернулась и быстро вышла. Я услышал, что она возится в соседней комнате, и вспомнил, как Плейделл отказался выпить стаканчик. Я медленно опустился в кресло и положил голову на спинку. Закрыв глаза, я пытался размышлять. Невыносимый груз необходимости признаться Лилиан исчез. Она все поняла сама.

Она вернулась, не торопясь, неся серебряный поднос, на котором стояли бутылка виски, сифон и два стакана. Когда она наполняла их, ее жесты были нормальными. Она налила в мой стакан много виски, а себе — всего несколько капель; в мой она долила совсем немного воды, а свой заполнила ею до краев. Протянув мне стакан, она подождала, пока я выпью половину, и спросила:

— Плейделл может это доказать?

— Пока нет, — хрипло ответил я. — Если бы мог, то уже предъявил бы мне обвинение.

Я не сказал четко «да», до сих пор ни в чем не сознался, но слова были не нужны. Лилиан подошла к пуфу, подтолкнула его ногой и села рядом с моим креслом. Она слегка откинула голову назад, чтобы смотреть на меня. Эта поза тоже была мне знакома и в тот момент только усилила мои муки. Тишина показалась почти сюрреалистической.

— Пожалуй, — согласилась она. — Почему он тебя подозревает?

— Понятия не имею.

— Ты уверен, что не знаешь, Боб?

— Я считал…

Я замолчал, чтобы проглотить комок, застрявший у меня в горле.

— Я считал, что сделал это без единой ошибки.

— Сколько раз ты делал это «без единой ошибки»?

Я впервые осознал, что ее спокойствие чисто внешнее, и спросил себя, не возьмут ли верх ее эмоции с той же силой, как в те времена, когда она верила в существование другой женщины. Однако у нее были спокойное лицо, твердый голос, а губы не дрожали.

— Часто, — с трудом выговорил я.

— Ты делал это, когда уезжал?

— Да.

— Каждый раз?

— Один раз из трех-четырех. Чаще было опасно. Кто-нибудь мог заметить совпадение.

— Сколько раз ты крал, Боб?

Слова по-прежнему застревали у меня в горле, но я все-таки сумел ответить:

— Три-четыре раза в год в течение последних пяти лет.

— Что стало с деньгами?

— Они отложены на нашу старость. Я надеялся, что однажды…

Я замолчал, увидев, что ее глаза подернулись слезами, губы затряслись, кулаки сжались. Я ничем не мог ей помочь. Ее нервы были напряжены, а спокойствие давалось с трудом. Я видел, что она страшно встревожена и хочет знать абсолютно все, а я теперь хотел ей все рассказать. Хотел разделить с ней мое прошлое, поскольку надежда разделить будущее погрузилась во тьму неопределенности.

— Сколько?

— Около тридцати тысяч.

— Это много.

— Я думал… что ты того стоишь.

— Ты всегда крал у людей, застрахованных «Уэдлейком»?

— Да.

— Что они подумают? — спросила она, и ее голос сломался.

Вопрос не был смешным, напротив, он был полон смысла. Все эти годы «Уэдлейк» оплачивал пострадавшим убытки, и, следовательно, я обворовывал компанию. Пусть они плохо платили персоналу, но они были хорошими начальниками, по-человечески относившимися к своим служащим. Я без труда представил себе их реакцию: подавленный вид Харрисона, ужас Готча. Я не ответил. Лилиан отпила виски и поменяла позу.

— Тебя уже подозревали раньше? — спросила она твердым голосом.

— Не думаю.

— И ты не знаешь…

Она замолчала. Она не имела привычки говорить без толку, а спрашивать у меня, знаю ли я, что вызвало подозрения Плейделла, было бессмысленно. Наступило несколько секунд молчания, но на этот раз напряжение не так давило мне на нервы. Мы довольно часто сидели так и обсуждали проблемы, касающиеся детей, внутренней и внешней политики и даже возможности жизни человека на Луне.

— Ты не знаешь, как они могут доказать в этот раз, Боб?

— Нет, но…

— Что «но»?

— Я уже видел полицию за работой и знаю, что они сосредоточили на этом деле большие силы. Все было бы иначе, если…

— Если бы не было убийства. Почему ты воспользовался напильником?

— Он был слишком силен для меня… Страшный зверь.

— Что он сделал?

— Я был жутко напуган и думал, что он убьет меня.

— Полагаю, ты не можешь осуждать его?..

— Это ничего бы не дало, — ответил я с горечью.

Я рассказал ей все, что знал о Маллене, и как он себя вел, как чуть не раздавил мне голову. Вся ненависть и вся горечь, что я испытывал к нему, всплыли на поверхность. Думаю, я никогда не рассказывал эту историю с большей четкостью и ясностью. Все это время Лилиан сидела на пуфе, пристально глядя мне в лицо, словно пытаясь понять нечто, выходившее за рамки ее понимания. Когда я закончил, она наклонилась вперед и положила руку на мою, а я накрыл ее другой своей рукой. Ее пальцы были ледяными, а щеки совершенно белыми. Просто чудо, что она оставалась такой спокойной.

— Узнав, что Маллен был зверем и садистом, я пытаюсь себя оправдывать, — хмуро проговорил я. — Это не снимает с меня вины, но немного помогает. Думаю, в тот момент я уже догадывался обо всем, что знаю про него сейчас. Он так сжимал пальцами мою голову…

Лилиан закрыла глаза.

— Я понимаю, почему ты его убил, — сказала она, — и думаю, что поступила бы точно так же, если бы оказалась на твоем месте. Боб, а что, если ты попытаешься бежать?

Я не ответил.

— Что будет, Боб?

— Я сильно сомневаюсь, что полиция даст мне возможность покинуть страну морем или самолетом. Куда бы я ни пошел, за мной будут следить, и если потеряют мой след, то объявят общий розыск. Они найдут какой-нибудь предлог, чтобы арестовать меня, и уже не выпустят.

Я был в этом убежден и, казалось, должен был впасть в отчаяние, но отношение Лилиан спасло меня. Понять ее я не мог, однако сознавал, что ее поведение полностью соответствует характеру Лилиан, которую я знал: внимательной, рассудительной, расчетливой, хорошей хозяйки и прекрасной поварихи; женщины, отлично обустроившей наш дом; матери, воспитавшей Роберта и Джулию в строгих пуританских правилах.

Я спрашивал себя, что бы она подумала, если бы узнала правду о Роберте.

Она наклонилась вперед, упираясь подбородком в ладони и обхватив пальцами лицо.

— Боб, — сказала она, — ты мог бы настаивать, что действовал в пределах законной самообороны. Кажется, это так называется?

— Да, это называется так, но к моему случаю это не подходит.

Лилиан хотела, чтобы я попытался оценить все происшедшее беспристрастно, объективно, не давая страху ослепить себя, но это не спасало меня от ощущения жуткой подавленности.

— Я совершил кражу со взломом, — объяснил я. — Маллен имел право убить меня, и полиция ничего не могла бы возразить. Он мог бы разбить мне лицо, изувечить и не понести никакого наказания, заявив, что я сопротивлялся и пытался убежать.

— Разве… разве его поведение не может быть истолковано как смягчающее обстоятельство?

— Милая моя Лилиан, — сказал я, — ответ простой: нет. Мне грозит веревка, но я думаю, что у меня есть шанс получить пожизненное заключение и однажды министр внутренних дел может подписать мое освобождение. Это самое лучшее, на что мы можем надеяться, если меня будут судить и признают виновным.

Лилиан ничего не сказала. Ее глаза были сухими, а сама она невероятно спокойной. Я уже видел ее такой, когда она хотела получить что-то почти недостижимое. И она редко не добивалась своего. Я спрашивал себя, что происходит в ее голове, и видел, что она старается осмыслить все случившееся.

— Они могут найти драгоценности? — неожиданно спросила она.

— Может быть, — ответил я и задумался.

Я понял, что домовладелец и пожилая пара, державшая бакалейный магазинчик на углу улицы, знают меня в лицо, и как только мое фото появится в газетах, один из них обязательно известит полицию, что я жил в квартире на Силлер-стрит. Когда полиция убедится, что эту квартиру занимал именно я, она все перероет и разберет каждую досочку, если это будет нужно. Я всегда был уверен, что доски паркета и мотор холодильника никто никогда не будет изучать внимательно. На них могли не обратить внимания при рутинном обыске и даже при интенсивном поиске украденных драгоценностей, но теперь речь пойдет о том, чтобы найти улики для осуждения убийцы… Убаюкивать себя иллюзиями бессмысленно. Они найдут камни, а когда докажут, что взял их я, им будет очень легко добиться моего осуждения.

Хитроумные проекты, бесчисленные предосторожности, моя уверенность… все было напрасно, все развалилось. Не было смысла врать самому себе, а также скрывать правду от Лилиан.

— Боб, ты правда считаешь, что нет никакой надежды? — спросила она.

— Да, — ответил я. — К сожалению.

— Возможно, есть способ помочь тебе.

— Послушай, дорогая, если бы я знал, что есть шанс, каким бы ничтожным он ни был, я бы дал тебе возможность попробовать, но…