Читаем без скачивания Чабан с Хан-Тенгри - Касымалы Джантошев

— А как же! — Сагындык, как всегда, засмеялся. — С тощей козой я мог бы быть здесь еще до обеда. А теперь успеть бы поужинать. Вы пока разожгите огонь, а я принесу воды, — Сагындык взял ведра и побежал к роднику.

— Хотите взять отару, силой берите! А юрту я не отдам и отсюда никуда не поеду!

Суксур разговаривала с Кенешбеком так нагло и надменно, как привыкла разговаривать с мужем.

— Возьмем и отару и юрту, — спокойно возразил Кенешбек. — Если бы Чырмаш не просил, чтобы мы взяли у него отару, я бы сюда не таскал отца Эреше.

— И когда же этот проклятый просил? — живо осведомилась Суксур и, побледнев, с раздутыми ноздрями, вплотную подошла к Кенешбеку.

— Когда приезжал к нам, несколько дней назад.

— Не ему распоряжаться отарой! — Суксур ударила себя кулаком в грудь. — Я — старший чабан.

Она не поддавалась на осторожные уговоры Кенешбека. Когда же стали разбирать ее юрту, разозленная женщина так толкнула жену Эреше, что та упала на землю. Люди, приехавшие с намерением увезти Суксур без особого шума, не знали, что делать. Наконец начальник милиции показал ей предписание прокурора об аресте.

— О проклятые! — в последний раз крикнула Суксур и заплакала. Она поняла, что брат разоблачен. Женщина покорилась и, громко всхлипывая, прерывисто бормотала себе под нос: — О дорогой мой брат Урбай! У нас, развеянных бурей в разные земли, мечты только начали сбываться. Ты хотел показать мне мою седовласую мать! И вот горе вновь свалилось на наши головы! О дорогой братец, почему тебя поймали? Когда? Кто им рассказал о тебе?! Тебя поймали, брат наш Момун погиб на войне, старуха мать проливает о нас слезы! Неужели пришел коней нашему роду?!

Пожитки Чырмаша погрузили в кузов, туда же посадили Суксур.

Кенешбек остался на джайлоо. Он помог установить дымоход в юрте Эреше и пошел встретить чабана, гнавшего отару к загону.

Они пересчитали овец и ягнят.

— Постарел я, — грустно жаловался Эреше. — Вот уже два года не ходил с отарой, а ты снова хочешь привязать меня к этому делу, — он произнес последние слова нарочито недовольным тоном.

— А что нам осталось, отец? Не нашли никого другого, кто лучше тебя знает дело. И это ведь временно…

— И вот пришлось нам со старухой плестись сюда, — с таким же притворным недовольством продолжал Эреше. — Нет! Нет! Посмотри! — вдруг крикнул он. — Взгляни только на этих замороженных овец. Видно, собака Чырмаш отару не пас, а только спал под кустом. И такому негодяю снова поручат отару, когда он вернется сюда?!

— Отец! Простите меня, что мне пришлось сказать вам неправду. Чырмаш скорее всего не будет больше пасти овец…

— Что такое? Почему? — Эреше пригнулся и стал пристально вглядываться в лицо Кенешбека.

— Чырмаш и Суксур арестованы за связь с врагом, перешедшим нашу границу.

— Ничего не понимаю! — сказал Эреше. — Я ведь коммунист, не скрывай и объясни толком.

— Урбай с какой-то целью перешел границу и скрывался у Чырмаша и Суксур.

— Какой Урбай? Не тот ли, которого раскулачивал Медер?

— Да, тот самый.

— Разве он жив? Откуда он явился?

— Жив. Но откуда он пришел — не знаю. Перед тем как его задержали, он успел ранить Темирболота.

— И тяжело он ранен? — испуганно спросил Эреше.

— Тише, отец! Об этом никто здесь, кроме нас двоих, не знает…

Эреше был очень огорчен известием.

— А джигит не останется калекой? — спросил он.

— Не знаю, отец. Только имей в виду — даже Айкан мы об этом не сказали…

— Что-то здесь не так, — усомнился Эреше. — Неужели Айкан не узнала о том, что Темирболот ранен, пока мы добирались сюда с низовьев?

— События развернулись так, что нам пока удалось это скрыть.

Чабан помолчал, тяжело вздыхая.

— Вот тебе, Эреше! — заговорил он печально. — Думаешь, что многое предвидишь и многое предчувствуешь. А оказывается, не знаешь больше увиденного. Если бы можно было узнать, как чувствует себя Темирболот…

— Я возьму у Айкан коня и съезжу на заставу…

— Правильно, поезжай. Разведаешь, что, как, — сказал Эреше, вытирая навернувшиеся слезы. — Но лучше бы тебе отправиться рано утром. Ночью опасно ездить в горах верхом.

— Э-э-эй, дядя Кенешбек! — вдруг издали послышался крик Сагындыка. — Поскорее идите сюда! Идите, отец Эреше! Засветло поужинаем…

— Пойдем, отец! — предложил председатель колхоза.

— Нет, дорогой Кенешбек! В таком виде я не могу показаться на глаза Айкан. Пусть моя старушка идет одна. Если спросят меня, то придумай что-нибудь сам… — с этими словами Эреше зашагал к дальнему краю отары.

«Видно, правильно говорят, — размышлял он, — что змея, разрубленная на части, все-таки сохраняет силу ящерицы. С какой стороны появился этот давно забытый враг? Почему он поднял руку на Темирболота? Решил отомстить за отца, узнав, что Темирболот сын Медера? Может, Чырмаш и Суксур показали ему молодого джигита? Скорее всего так и было…» — Эреше подогнал овец к своей юрте и побрел к отаре Айкан.

Наметанный взгляд старого чабана сразу заметил разницу между овцами Чырмаша и Айкан. В отаре Чырмаша жадные, худые ягнята то и дело бросались сосать маток. У щуплых овец не было достаточно молока, чтобы накормить маленьких. В отаре же Айкан живые, пузатые ягнята рядом с овечками мирно щипали траву. Только один из двойни бросился было к матери, но тут же отбежал — его привлекла трава.

«Молодец Айкан, и сын твой Темирболот молодец! Лишь бы остался живым и здоровым. А если будет здоровым, то станет таким чабаном, что его имя прославит величественные горы Хан-Тенгри! Что ни говори, недаром он все в книжку смотрит. Человек без знаний бродит в темноте», — невольно улыбнувшись, старик вернулся к своей отаре.

— Слушайте, Кенешбек, позовите все-таки отца Эреше. Пусть он поест вместе со всеми, пока еда не простыла, — сказала Айкан, подавая мясо гостям.

— Я его звал, но он отказывается, — ответил Кенешбек. — «Я, — говорит, — здесь пока человек новый, овцы меня не знают, и загон мы перенесли на незнакомое им место. Если на новом месте в первую ночь овцам покоя не будет, то потом они станут шарахаться от малейшего шороха». Эреше просил, чтобы его долю ему оставили — он вечером попозже поест.

Объяснение было вполне правдоподобным, усомнилась только Айымбийке.

— Мать, скажите вы, наш председатель не спугнул утку с камня, на котором ее не было? — спросила Айымбийке жену Эреше.

— В прошлом году на нашу отару напал волк, и после этого дней десять овцы по ночам то и дело в загоне шарахались. Все мы тогда измучились, — сказала Аксаамай.

— Не раз мне приходилось в нижнем белье выскакивать и помогать Аксаамай, — подтвердил Сагындык, подавая гостям мясо в большой миске.

— Полно тебе выдумывать, — возразила Аксаамай. — Когда я из винтовки стреляла, ты и то беспробудно спал.

Все дружно рассмеялись.

Гости веселились, только Айкан и Кенешбек не участвовали в общем разговоре.

Сагындык, не поверив тому, что Чырмаш временно работает в другом месте, старался понять происходящее и поэтому шутил и смеялся не так искренне, как всегда.

«Чырмаш еле-еле читает, какую это он работу выполняет, когда его прямое дело — пасти овец… Нет, все это не так, здесь какая-то дохлая собака зарыта. Ну, а если даже все это правда — почему приезжал сам начальник милиции и увез Суксур? Уж не натворили ли чего-нибудь Суксур и Чырмаш?»

Сагындыку все труднее было казаться веселым…

Гости поели и, когда стемнело, собрались расходиться по домам. Жена Эреше понесла в юрту миску с накрошенным козьим мясом и тазовой костью, которую оставили Эреше, как почетному человеку.

— Сагындык, — сказал Кенешбек, — оседлай мне коня тетушки Айкан. Съезжу к заставе…

— Нет, лучше поезжайте на моем, — возразил Сагындык, — конь Айкан захворал ночью…

Айкан, забывшись, чуть было не сказала, что конь у нее здоров… И, вспомнив свою утреннюю ложь, она покраснела. Но этого в сумерках никто не заметил.

— Может быть, он уже здоров, — несмело и тихо проговорила она.

— Если конь хворый, то зачем на нем ехать? — сказав это, Сагындык пошел седлать своего коня.

— У Чырмаша в отаре не хватило трех ягнят и двух овец, — сказал Кенешбек, — судя по тем овчинам, что висели у него в юрте, волки здесь ни при чем.

— Суксур частенько говорила, — вставил вернувшийся Сагындык, — «Не станет же мне председатель за паршивую овцу голову снимать»…

Кенешбек поморщился.

— А как в этом году, волки не шалят? — спросил он, видимо не желая говорить дальше о Суксур.

— Пока нет, — ответила Аксаамай.

— Волки стали менее храбрыми с тех пор, как чабаны ходят с ружьями, — улыбаясь, объяснил Сагындык. — Волки теперь охотятся на сурков.