Читаем без скачивания Маг в законе. Том 1 - Генри Олди

Но ведь ты же никогда не знала, до каких пределов ты сильна на самом деле. Оказалось, это жутко: вот так стоять и смотреть, слушая тихий голос полуполковника Джандиери, молчать и даже не согласиться выплеснуть себя без остатка, единым махом, чтобы уйти навсегда.

…Ведь теперь тебе нельзя просто так уйти?

…Ведь нельзя же, правда?!

…Ведь ты сильная, Княгиня, будь ты проклята?!

– Те, кому наградой – сила,По привычке зубы сжали,По привычке смотрят прямоНа любой пристрастный суд.Слабым вдвое тяжелее —Им нести чужую жалость,И еще…А впрочем, хватит.Слабые не донесут.

…Хотя почему "будь"? – ты уже проклята.

– Итак, спрашиваю еще раз: вам знакома эта особа?

– Да.

Свобода начинается со слова «нет»; но иногда, очень редко, она все-таки начинается со слова "да".

– И кто же это?

– Елена Запольская, известная вашему ведомству как Ленка-Ферт.

Вот и встретились, Ленка.

Ну, здравствуй, отчаянная Девятка.

– Проходившая с вами по одному делу, после которого вы отправились на каторгу?

– Да, проходившая. Но освобожденная судом от уголовной ответственности за недостаточностью улик. Впрочем, если я не ошибаюсь, была оставлена под подозрением.

Господин полуполковник иронически вскидывает бровь. Ему весело. У него хорошее настроение. От господина полуполковника пахнет хорошим вином и вкусной, пряной пищей. Даже здесь, в морге, от него пахнет так.

– Вы знаете, милая госпожа Альтшуллер, меня всегда удивляло одно обстоятельство. Еще с юношеских лет. Вы не спросите: какое? Нет, вижу, вы не спросите. Тогда я скажу сам, совершенно не стесняясь присутствием этих господ…

Кивок в сторону сторожа с жандармом, и оловянные взгляды в ответ: мы немы, ваша бдительность! мы глухи, слепы и немы!

Как труп на столе.

"Вытащу, мать! Разобьюсь, холера ясна, а вытащу!.. сыграем еще в четыре руки?"

– Меня смущает необходимость законности приговоров над такими, как вы. Меня смущает упрямство Государственного Совета, чья косность подобна косности св. Аваккума, благословенна память его! Меня смущает необходимость всякое судебное заключение, где фигурирует статья за "эфирное воздействие", освящать печатями епархиальных обер-старцев, этих упрямых скуфейников. И, наконец: все это смущает меня трижды и четырежды, поскольку при нарушении сих и некоторых иных правил приговор не обретает необходимой силы.

Пауза.

Сторож внимательно смотрит на мертвую Ленку-Ферт; жандарм – в пол; ты – на господина полуполковника.

Федюньша до сих пор не вернулся.

– Вы ведь прекрасно осведомлены, госпожа Альтшуллер: осуди мы вашу подельщицу, презрев отсутствие доказательств или состава преступления, – вы обе уйдете из камеры в течение ближайшего часа. Если, конечно, не исчезнете прямо из зала суда. Откажись обер-старец от имени епархии или святейшего Синода ставить свою печать на приговор – а он откажется, если усомнится в беспристрастности судебного разбирательства, уж будьте уверены! – результат будет такой же.

Ты слушаешь, не перебивая, и что-то в лице твоем не нравится господину полуполковнику.

Он становится многословен.

Он становится суетлив.

Это так не идет великолепному князю Джандиери, и князь понимает это. Он успокаивается; проводит пальцами по усам. И кажется: искалеченное тело Ленки-Ферт на стылом мраморе тоже внимает пылкой речи облавного офицера.

Не грусти, подруга: я и в две руки сыграю, как в четыре.

Спасибо тебе, и еще раз – не грусти.

Поезд везет в ад; там свидимся.

– Полагаю, милая госпожа Альтшуллер, нам, то бишь стражам общества, приходится лечить последствия – тогда как следовало бы устранить причину. Я имею в виду отнюдь не введение смертной казни за любую попытку "эфирного воздействия", как ратуют сумасброды-фанатики. Это лишь привело бы к анархии и насмешкам над властью. Ведь согласитесь: повешенье циркового фигляра, уличенного в противозаконном методе глотания шпаг… фарс! комедия! Нет, я имею в виду другое…

Господин полуполковник умолкает.

Моргает болотными глазами.

– Я заказал вам нумер в гостинице, госпожа Альтшуллер. Вполне приличный нумер; за казенный счет. С портье оговорено: ваш… э-э-э… ваш чувствительный Санчо Панса переночует в каморке тамошнего слесаря. Надеюсь, он не привык к кроватям под балдахином? нет? ну и славно! Сейчас мы с вами посетим «Картли» – это единственная ресторация в здешней глуши, которая заслуживает внимания! – после чего вы вольны будете располагать собой до вечера. Потом, как я уже имел честь говорить – гостиница.

– А утром? – спрашиваешь ты, проглатывая машинальное "ваша бдительность". – А утром, князь?..

И улыбаешься: ярко, ослепительно… расчетливо.

Улыбка не должна отнять последнее.

Князь Джандиери улыбается в ответ:

– А утром, ссыльная Альтшуллер, вы сядете в вашу телегу и отправитесь к месту поселения. После чего забудете навсегда о моем существовании, равно как и я – о вашем.

Он врет.

Вы оба знаете это.

XIII. ДРУЦ-ЛОШАДНИК или ЛЕСНАЯ ХАВИРА

Я мирен: но только заговорю, они – к войне.

– Вставай, варначина! – тебя беззлобно, но чувствительно ткнули под ребра. – Стал-быть, на порубку пора.

Филат был на удивление трезв, бодр, и даже похмелья особого в нем не ощущалось. А ведь набрался-то мужичок вчера с понятием!.. неужто до вечера протрезветь успел?

Об этом ты мог лишь гадать: когда телега с Княгиней и Федькой, а также сопровождавший их верхом урядник, скрылись из виду, ты еще стоял минуту-другую посреди купцова двора. Гвалт ветошников мимо ушей пускал. А потом направился прямиком к ухарю-приказчику и купил у него в счет жалованья или казенного довольствия бутыль красноголовой "монопольки".

Закуску? да, возьму… вон ту луковицу дай.

Хватит.

В итоге к вечеру ты был не лучше дневного Филата, который к тому времени вполне уже мог протрезветь. А вот то странное обстоятельство, что, протрезвев, хозяин дома не напился немедленно по-новой – удивляло.

Сивуха кончилась? Пелагея-гроза муженька в оборот взяла?..

Бодун колотился рогами в стенки черепа, спина хрустела и ныла пуще обычного, пальцы закостенели еловыми сучьями – до Филата ли теперь?! Ты вяло проглотил несколько ложек остывшей каши, запил остатками кваса, обулся – и побрел вслед за шустрым, уже успевшим собраться хозяином.

Каждый шаг тупо отдавался в висках. Мир вокруг тошнотворно покачивался, изредка норовя совсем завалиться набок. В мозгу тяжко ворочались шершавые булыжники вместо мыслей: что ж с Рашкой-то за погибель стряслась? оклемается ли? и за каким бесом ее в город потащили? настучал кто-то, насчет медведицы? тогда – почему не обоих?..