Читаем без скачивания Собрание сочинений в 15 томах. Том 13 - Герберт Уэллс

Она замолчала, и Теодор улыбнулся на ее очаровательную серьезность.

— Да, так вот, что вы об этом думаете, Бэлпи? Вы верите, что этот мир, который иногда бывает таким чудесным, возник случайно? И продолжает существовать случайно? Мы должны получить ответ на это. Ведь мы же не кролики. Мы должны знать. Где мы? А когда я вам задаю эти вопросы, эти страшно важные вопросы, вы смотрите на меня с неприязнью и называете меня педантом за то, что я так мучаюсь этим.

— Маргарет! — сказал Теодор и сел рядом с ней.

Его не интересовали ее вопросы. И уж если на то пошло, эти вопросы казались ему ужасно скучными.

— Взгляните, какой чудесный день. Посмотрите, как море сверкает на солнце. Эти голубовато-зеленые и зеленовато-голубые, сапфировые, изумрудные, ультрамариновые пятна на поверхности. Оттенок за оттенком. Они ничего не значат для вас?

Она посмотрела. Несколько секунд она смотрела на море, обдумывая его слова.

— И это ваш ответ на все мои вопросы?

— Очень хороший ответ, — сказал Теодор. — Вот вы сидите и мучаете сами себя, — продолжал он, — а ведь вы самое прелестное существо в мире. Мне кажется, никогда в мире не существовало ничего более прелестного. Вы с головы до ног созданы для любви. Но для вас все ценности жизни как-то переместились. Вы хотите вести споры о том, откуда произошел мир и для чего. Маргарет, мир существует для вас… Я люблю вас. И вы можете любить меня. Я знаю, что вы можете меня любить.

Она повернулась к нему с легкой улыбкой.

— Разве это причина, чтобы нам с вами нельзя было ни о чем разговаривать?

Он ласково прикрыл ее руку своей.

— Маргарет, вы ничего не знаете о любви?

Она отдернула руку и обхватила колени, сплетя пальцы.

— Вы что, объясняетесь мне в любви, Бэлпи?

— А что же другое я могу делать?

— Ну, так я не хочу, чтобы вы это делали.

— Я не могу иначе.

— В любви должны участвовать двое.

— Несомненно.

— Так вот. Давайте поговорим откровенно обо всех этих любовных делах. Ведь мы же можем это сделать? Я очень люблю вас, но я пока еще не хочу никаких любовных отношений. Я хочу сначала немного подумать. Я хочу знать больше. Разве мы не можем оставаться друзьями?

— Вы боитесь любви?

— Не знаю, боюсь ли; может быть, и боюсь.

— Но чего же здесь можно бояться? Вы же не думаете… Вы что, боитесь последствий?

Он глядел на ее задумчивый профиль. Она ответила не сразу, и он с досадой почувствовал, что краснеет. Что это за необъяснимая сила в ней, которая заставляет его чувствовать себя пристыженным?

— Бэлпи, — начала она и остановилась.

— Да? — сказал он несколько хриплым голосом.

Она слегка наклонила к нему голову. Нежный, чистый голос с едва уловимой дрожью звучал медленно, вдумчиво, словно подыскивая слова:

— Я думаю, вы, наверно, считаете меня невежественной или очень наивной. В вопросах любви… Вы, может быть, думаете, что я прочла несколько пьес и романов… Вы не представляете себе, что дочь биолога, биолога с очень либеральными взглядами, не может не знать обо всех этих вещах, ведь это же так естественно… Я думаю… — Она старалась, насколько могла, быть откровенной и рассудительной. — Может быть… я знаю обо всем этом… столько же, сколько и вы.

Да, но ведь у него была Рэчел. Но он не мог объяснить ей всего этого сразу. Что он мог сказать? Он чувствовал, как нить разговора ускользает от него.

— Я говорю не о знании, — сказал он, тряхнув головой и отводя явно выдающие его смущение глаза от ее испытующего взгляда. — Я говорю о любви.

— Вы говорите о любви, — сказала она, и снова повернулась лицом к морю, и, казалось, погрузилась в свои мысли. Ее переплетенные пальцы сжались сильнее.

Он решился на отчаянную попытку:

— Мы могли бы пожениться.

— Ну, это уж совсем нелепо — жениться в таком возрасте.

— Любовь — это не нелепость. Нет. Любовь не нелепость. Любить в нашем возрасте так же естественно, как жить. Это и значит — жить. Без этого мы не живем.

— Я еще не хочу начинать жить такой жизнью, — сказала она. — Если это жизнь. Я вас люблю, Бэлпи, — Правда, — но, может быть, я люблю вас не так. Во всяком случае — еще не так. И я боюсь.

— Но если я сумею вас убедить…

— Бэлпи, я все знаю об этом. Уверяю вас, я понимаю, о чем вы говорите. Я прекрасно понимаю, что у вас на уме и о чем вы просите. Я современная девушка. Ничуть не отсталая, и все такое… И я совсем не об этом говорю. Но вот… у меня такое чувство, что раз это начнется, — это меня захватит, поглотит, уничтожит.

— Но, дорогая моя, в этом-то и есть освобождение.

Она покачала головой.

— Или у вас нет воображения, нет желаний?

Она не ответила. Он повторил вопрос. На этот раз у нее вспыхнули щеки. Она сидела, упорно повернувшись в профиль. Голос ее слегка прерывался.

— Бэлпи, вы помните, как вы поцеловали тогда меня на вечере под Новый год? Так вот… уже потом что-то во мне самой как будто предостерегало меня: это так прекрасно или так важно и значительно, что не надо с этим спешить.

— Значит, я должен ждать…

Некоторое время она задумчиво смотрела на горизонт, словно прислушивалась к чему-то. И Теодор почувствовал невольную дрожь оттого, что она так медлила.

— А разве вы ждали? — спросила она тихо и посмотрела на него.

Он взглянул в ее чистые глаза и на миг чуть было не поддался искушению солгать. Но они смотрели с такой зоркой проницательностью.

— Черт! — сказал он и отвернулся от нее. — Что же мне было делать? Ведь у меня в жилах кровь, а не вода.

Он закрыл лицо руками.

На этот раз молчание было очень долгим. Потом она тихонько погладила его по плечу:

— Бедный, милый Бэлпи. Я мучаю вас. Но… разве это моя вина?

— Бедный, милый Бэлпи! — злобно повторил он и отдернул плечо от ее руки. — Вы не понимаете. Вы не понимаете, что такое страсть. Вы бесчувственная… непроснувшаяся ледышка. О Маргарет! — Он повернулся к ней.

Его охватило необычайно сильное волнение. Он чувствовал, что его лицо искажается. К глазам подступают настоящие слезы. Ее лицо отражало его страдание.

Ему было приятно, и он был потрясен тем, что может плакать от страсти. До сих пор он никогда не плакал от страсти. Устоит ли она перед этим? Он умолял ее исступленным голосом, переходившим почти в рычание:

— Отдайтесь мне, Маргарет. Будьте моей, сейчас. Отдайтесь, спасите меня от меня самого.

В течение бесконечно долгой минуты она не отвечала, отвернувшись от него. Она смотрела на море.

Уже без слез он жадно смотрел на нее, с надеждой, с сомнением и надеждой в глазах.

— Нет, — сказала она и повторила: — Нет.

— Еще не время, вы хотите сказать?

— Нет, — живо ответила она. — Нет.

— Почему?

— Не знаю почему, но — нет. Я не могу. Я не могла бы. Это невозможно. Теперь, когда вы просите меня, я вижу, как это невозможно.

Больше она ничего не сказала. Наступило долгое молчание.

Итак, все кончено. Он чувствовал, как в нем поднимается бессмысленная ненависть, но подавил ее.

— Как хотите, Маргарет, — сказал он.

— Как хотите, Маргарет, — повторила она, передразнивая его. — Но почему вдруг такой тон? С одним человеком я говорю или с двумя? Разве мы не друзья с вами? Разве мы не любим друг друга как-то по-другому? И очень сильно? Я люблю вас, я знаю, что очень люблю вас. И только потому, что я не падаю в ваши объятия, не отвечаю на ваше желание, не загораюсь, когда вам этого хочется, — вы вдруг начинаете меня ненавидеть.

Да, да, я знаю, — вы сразу меня возненавидели. Вы исчезли, на вашем месте появился кто-то другой. Где же вы, Бэлпи? Где вы? О чем вы думаете? Что вы думаете? И буду ли я второй по счету или, может быть, третьей?

— Дурак я был, что признался вам.

— Разве нужно быть дураком, чтобы говорить правду? Это тяжело иногда, но я так привыкла к этому. Да вы и не могли не сказать. Я угадала. Я как-то умею угадывать все, что вас касается. Иногда я думаю, говорите ли вы правду даже самому себе, Бэлпи?

— Бэлпи! — воскликнул он. — Ради бога, перестаньте называть меня Бэлпи.

Она подумала, что действительно это звучит несколько глупо в таком серьезном разговоре.

— Ну, хорошо — Теодор. Послушайте, Теодор. Я люблю вас. Правда, люблю. Люблю ваши милые волосы, ваши рассеянные жесты и ваш рассеянный ум. Вы милый, милый, Теодор. И все же теперь больше, чем когда-либо, сейчас, во всяком случае, я не хочу. И как я могу хотеть? Разве я создала такое положение? Почему вы не хотите смотреть фактам в лицо, Теодор?

На этом она оборвала разговор и замолчала. Она была совсем рядом с ним, казалось, только протяни руку, но вместе с тем так далеко от него, как если бы она находилась в каком-то другом измерении.

Он сел, стараясь придумать какой-нибудь подходящий ответ, но ответить было нечего. Что можно было на это ответить? Самый естественный для нас выход из всех наших затруднений — это злоба. Его охватила бешеная злоба на ее бесчувственность.