Читаем без скачивания Практичное изобретение - Артур Кларк

— Э-гей, люди! — позвал он, по-прежнему не открывая глаз. — Знаете, я треснулся головой о решетку…

Он так и остался там, в камине, и время от времени громко хихикал.

— В дверь звонят, — заметила Сьюзен. — И довольно давно, хотя, наверное, это не имеет никакого значения…

— Входите, входите! — крикнул я.

И почему-то мои слова показались всем ужасно смешными. Все мы буквально схватились за животики, не исключая и Фреда, — от его смеха зола поднималась в воздух крохотными серыми облачками.

Вошел старичок, маленький, серьезный старичок в белом, и остановился в прихожей, с тревогой глядя на нас.

— Молочник, — представился он нерешительно. Затем протянул Марион листок бумаги. — В вашей записке я не сумел разобрать последнюю строчку. Что вы тут пишете про творожный сыр, сыр, сыр, сыр…

Голос изменил ему, и, скрестив ноги по-турецки, он опустился на пол рядом с Марион. Примерно три четверти часа он просидел в полном молчании, потом по его лицу скользнула тень беспокойства.

— Ну, что ж, — сказал он апатично. — Я ведь только на минуточку. Фургон у меня стоит на обочине, наверно, другим мешает…

Он приподнялся, чтобы встать. Лю крутанул ручку «Эйфи», усиливая мощность излучения. Молочник рухнул на пол.

— А-а-ах, — выдохнули все в один голос.

— В такой денек хорошо сидеть дома, — сообщил молочник. — По радио говорили — с Атлантики идет ураган и, видимо, зацепит нас хвостом…

— Пусть себе идет, — провозгласил я. — Свою машину я поставил под большим сухим деревом…

Казалось, в моем замечании таился какой-то смысл. Никто мне не возразил. Я вновь погрузился в теплый туман молчания и не думал вообще ни о чем. Эти погружения, продолжавшиеся, как мне представлялось, доли секунды, тут же прерывались чьим-нибудь появлением или разговором. Теперь-то я сознаю, что погружения редко длились меньше шести часов. Из одного такого погружения — припоминаю — меня вырвал повторный звонок в дверь.

— Я же сказал — входите, — пробормотал я.

— Я и вошел, — пробормотал молочник в ответ. Дверь решительно распахнулась, и на нас с порога свирепо уставился патрульный дорожной полиции.

— Какого черта! — заорал он. — Кто из вас загородил дорогу своим молочным фургоном? Ага!.. — Он заметил молочника. — Вы что, не соображаете? Кто-нибудь выскочит из-за угла и разобьется, врезавшись в вашу посудину… — Он зевнул, и свирепое выражение лица вдруг уступило место нежнейшей улыбке. — Да нет, черт возьми, все это ерунда. Сам не знаю, зачем я и речь об этом завел… — Он сел па пол рядом с Эдди. — Ты как, парень, оружие любишь? — Он вытащил из кобуры пистолет. — Гляди, совсем как в комиксах…

Эдди поднял пистолет, прицелился в коллекционные бутылки — гордость Марион — и выстрелил. Большая бутыль синего стекла разбилась вдребезги, и окно позади бутылочной выставки раскололось пополам. Через трещину со свистом ворвался холодный воздух,

— Он еще полицейским станет, — засмеялась Марион.

— Бог мой, я счастлив, — произнес я, чувствуя, что вот-вот заплачу. — У меня самый замечательный в мире сын, и самые замечательные друзья, и самая замечательная старушка-жена…

Я услышал, как пистолет выстрелил еще дважды, и тут же провалился в благословенное забытье. И опять меня разбудил звонок.

— Сколько раз я должен повторять — ради всего святого, входите! — сказал я, не открывая глаз.

— Я и вошел, — сообщил молочник.

Я услышал топот множества ног, но не испытал никакого желания поинтересоваться, что бы это значило. Немного позже я обнаружил, что мне трудновато дышать. Расследование показало, что я растянулся на полу и что отряд бойскаутов разбил лагерь у меня на груди и на животе.

— Что тебе нужно? — спросил я новичка, чье горячее, размеренное дыхание ударяло мне прямо в лицо.

— Отряду Бобров нужны были старые газеты, но это неважно, — ответил тот. — Просто нам было ведено куда-то их отнести…

— А ваши родители знают, где вы сейчас?

— А как же! Они забеспокоились и пришли за нами…

Он указал пальцем на несколько супружеских пар, которые уселись рядком вдоль плинтуса и с улыбкой встречали ветер и дождь, хлещущий из разбитого окна.

— Мам, я вроде есть хочу, — заявил Эдди.

— О, Эдди, не будешь же ты заставлять свою мамочку готовить, когда нам здесь так хорошо, — отвечала Сьюзен. Лю Гаррисон снова крутанул ручку «Эйфи».

— Эй, паренек, а как тебе это блюдо?

— А-а-а-ах, — ответили все в один голос.

Когда сознание вновь одержало верх над забытьем, я старательно ощупал свое тело с головы до ног, но Бобров на себе больше не обнаружил. Я открыл глаза и увидел, что они — и Эдди, и молочник, и Лю, и патрульный — стоят у широкого окна и радостно кричат. Снаружи завывал ветер, хлестал дождь, капли летели сквозь разбитое стекло с такой силой, словно их выстреливали из воздушного ружья. Я легонько потряс Сьюзен за плечи, и мы вместе направились к окну посмотреть, что там происходит.

— Началось, началось, началось! — повторял исступленно молочник.

Мы со Сьюзен появились у окна как раз вовремя, чтобы принять участие в общем веселье, когда большой вяз опрокинулся на крышу нашей машины.

— Бум, трах! — высказалась Сьюзен, и я хохотал, хохотал до рези в желудке.

— Поднимите Фреда, — настойчиво советовал Лю. — А то он не увидит, как рушится сарай…

— М-м? — подал Фред голос из камина.

— Ах, Фред, ты уже опоздал, — сказала Марион.

— Ну, сейчас будет зрелище! — вскричал Эдди. — Сейчас, наверно, оборвет провода! Смотрите, как клонится вон тот тополь!..

Тополь, действительно, клонился все ниже, ниже, ниже к электрической линии; еще один порыв ветра — и он рухнул в фейерверке искр, смяв и перепутав провода. Огни в доме погасли. Слышался только вой ветра.

— Почему же никто не веселится? — вяло спросил Гаррисон. — «Эйфи» выключился, вон оно что!..

Из камина донесся ужасный стон:

— Бог мой, у меня, кажется, сотрясение мозга!..

Марион со слезами опустилась на колени подле мужа.

— Мой дорогой, бедняжечка, что с тобой приключилось?

Я взглянул на женщину, которую обнимал, на жуткую, грязную старую каргу с красными, глубоко запавшими глазами и волосами, как у Медузы Горгоны.

— Ух, — произнес я и брезгливо отвернулся.

— Дорогой, — заплакала ведьма, — это же я, Сьюзен…

Со всех сторон слышались стенания, жалостные мольбы о воде и пище. Вдруг обнаружилось, что в комнате нестерпимый холод. А ведь мгновением раньше мне мерещилось, что я в тропиках.

— Кто к чертям сцапал мой пистолет? — мрачно осведомился патрульный.