Читаем без скачивания Борнвилл - Джонатан Коу

страшит: это концерт “Менестрелей Джорджа Митчелла”[38], также известных под названием “Черно-белых менестрелей”, и хотя он их, конечно, не видит, достаточно вспомнить их жуткие зачерненные лица, которые пугают его всякий раз, когда появляются в телевизоре, – с этими их дикими гримасами и белогубыми застывшими улыбками. Кроме того, ему невтерпеж забраться в убежище. Спустившись по лесенке и с натугой открыв дверь – та громко ноет ржавыми петлями, – он включает голую лампочку, свисающую с перекрытия; лампочка отбрасывает тусклый свет на садовые инструменты и мешки овощей, расставленные на полу. Вдоль всей стены тянется широкая деревянная полка, вплоть до самой двери на задах убежища, и, пройдясь туда-сюда пару раз и рассмотрев варианты, Питер решает превратить эту полку в гоночную трассу для двух машинок “динки”[39], которые он с собой повсюду таскает в кармане. В дело идут жестянки с краской, канистры с маслом, бобина бечевки и даже несколько луковиц-шалот из джутового мешочка – из них получается полоса препятствий, по которой он терпеливо проталкивает свои машинки, попутно ведя нескончаемый диалог у себя в голове, воображая разговор двух комментаторов с Би-би-си. Питер в голос изображает звук моторов, а также вздохи и ликование завороженной публики. И так поглощает его эта игра, что он теряет всякое чувство времени и даже не замечает Джека – тот спускается в эту угрюмую обитель, грубо вторгаясь в вымышленный мир Питера.

– Чем занимаешься, козявка?

Питер хватает машинки с полки и резко оборачивается, вид у него виноватый, хотя ничего плохого он не делал.

– Просто играю. – Он возвращает машинки в карман. – А где все?

– У них там был очень скучный разговор, – отвечает Джек. – И сейчас они пошли гулять, а это еще скучнее. Давай, может, в картишки перекинемся?

Питер удивлен и польщен. Его старший брат, которого он боготворит, обычно таких приглашений не делает. Беда лишь в том, что Питер никаких карточных игр не знает. Джек пытается объяснить правила виста с выбыванием и “двадцати одного”, но они слишком сложны. В итоге играют в “снип-снап-снорем”. Питер чувствует себя виноватым, и ему стыдно за то, что он недостаточно взрослый или смышленый, чтобы играть с братом в настоящие карточные игры, но Джек вроде не в обиде. Он скорее озабочен. Лоб его хмур, сосредоточиться толком не удается, и Питер выигрывает четыре из первых пяти игр. Питеру не по себе. С самого обеда брат явно не в своей тарелке. Что-то его расстраивает. Разговору за обеденным столом Питер внимания не уделял – у него есть привычка витать в облаках, отстраняясь от любой ситуации, если она кажется чересчур сложной, или чересчур неловкой, или попросту слишком скучной, однако он догадывается, что дело в их новом родственнике. Какой бы ни была причина, Питеру неспокойно. Невыносимо видеть брата таким выбитым из колеи, и Питер готов сделать все, что в его силах, чтобы Джеку полегчало. Джек слегка приободряется; чуть погодя ему вроде как удается сосредоточиться, и он побеждает в четырех играх подряд.

Джек как раз тасует карты, и тут они слышат шаги. Это Мартин с Лотаром. Они завершили прогулку и несут дары.

– Смотрите, – говорит Мартин, – бабуля дала нам на всех. – Это шоколад “Борнвилл”, сделан “Кэдбери”. Простой, темный. – И Лотар привез шоколад из Германии.

– Нам? – спрашивает Джек.

– Если хотите, – не слишком-то радушно говорит Лотар.

– Ладно, давайте глянем, чем они различаются. – Джек берет у Мартина плитку шоколада “Борнвилл”, отламывает две полоски и дает по половинке каждому из трех мальчиков. – Имей в виду, – говорит он Лотару, – английский шоколад – лучший в мире. А “Кэдбери” делает лучший шоколад в Англии. У нас оба дедушки там работали, и бабуля там работала, и все ее сестры там работали, и… короче, это лучший шоколад в твоей жизни.

Слова брата удивляют Питера. Он совершенно точно знает, что простые шоколадки “Борнвилл” Джеку не очень-то нравятся. Он никогда их не покупает, а если предлагают, почти никогда не угощается, предпочитая “Дейри Милк”. Говорит, что “Борнвилл” слишком горький и слишком терпкий. Но вот сейчас показательно откусывает квадратик и жует, закрыв глаза, словно этот вкус погружает его в блаженство.

– М-м… – мычит Джек, – м-м, до чего же вкусно. Давай, Лотар, попробуй, попробуй лучший в мире шоколад.

Лотар отламывает квадратик и небрежно закидывает его в рот. Жует, глотает и говорит:

– На мой вкус, жирноват. Но вообще, наверное, ничего.

– Ничего? – переспрашивает Джек. – Ты мне хочешь сказать, что шоколад “Борнвилл” фабрики “Кэдбери” просто “ничего”? Ясно, что ты не ценишь качество. Ну-ка, посмотрим, что у тебя.

Берет у Лотара плитку немецкого шоколада. Обертка у нее лиловая, украшена привлекательной картинкой: фермер ведет одинокую корову по альпийскому лугу. Белым вытеснено слово “Милка”, а под ним подзаголовок – “Хохфайне Альпенмильх-Шоколаде”. Джек распечатывает шоколадку и обнюхивает ее так, будто она ядовитая. Судя по всему, удовлетворенный, отламывает, как и в первый раз, четыре кусочка и раздает всем.

Все они кладут свой кусочек в рот одновременно. Мартин молчит, а вот Питер тут же воодушевляется. Этот шоколад чудесно сливочный, легкий, с насыщенным вкусом. Более того, это запросто может быть самый приятный шоколад в его жизни.

– Очень здорово! – говорит он. – Можно мне еще? – Но, повернувшись к Джеку и протягивая ему ладонь, Питер видит нечто устрашающее. Лицо Джека перекошено, он хватается за горло и исторгает такие звуки, будто давится. Лицо у него делается ярко-красным, он выплевывает недожеванный квадратик шоколада на пол убежища.

– Фу! – вопит он. – Ужас! Гадость какая! На вкус как… как… Да я не знаю, что это за вкус вообще. Самая жуткая жуть на свете. Ты нас отравить хочешь?

– Отравить? Ты рехнулся?

– Нет, я не рехнулся. Знаю я тебя.

– Откуда ты меня знаешь? Мы только что познакомились.

– Вы, немцы, вечно пытаетесь отравить англичан. На прошлой неделе такое было вот.

– На прошлой неделе? О чем ты вообще?

– На прошлой неделе “Убийцу” Кеннеди поймали нацисты и пытались его отравить. Дали ему чашку чаю, а в ней был яд. Он сделал вид, что пьет, а сам выплюнул.

– Я не нацист.

– Ты ж фриц, так?

– Я не знаю, что это значит. Я это слово первый раз слышу.

– Ну вот как “Убийца” Кеннеди разбирается с фрицами.

Джек хватает с деревянной полки бобину садового шпагата и начинает ее разматывать. Движения его стремительны и бойки, однако Лотар так изумлен, по правде сказать, что Джек мог бы возиться, вообще никуда не спеша.

– Давай, – говорит Джек самому младшему из братьев. – Давай его свяжем. Посмотрим, какие секреты можно выведать у этого грязного швайнхунда[40].

Питер понимает, что происходит: