Читаем без скачивания В дороге - Борис Екимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За многие тысячи верст, в стране с порядками иными, рассказывал нам работник: "Прежде я имел землю, занимался зерном. В одну из засух разорился. Больше рисковать не хочу. Сейчас есть работа, жилье, дочь учится. На плечах нет груза ответственности. Я сплю спокойно, а думает пусть хозяин".
Пусть думают Чичеров, Штепо, Епифановы. Они - хозяева. Им богатеть, им разоряться. Наше дело и право - выбрать себе хозяина и работу.
В хозяйстве А. С. Епифанова разговариваю с В. М. Бекешевым. Прежде он работал в колхозе "Рассвет". Когда ушел к Епифанову, тот стал платить ему втрое больше. Но дело не только в этом.
- Здесь лучше работать, - говорит Вячеслав Михайлович. - В колхозе десять хозяев. Председатель скажет одно, агроном - другое, а бригадир кричит: пошли они на х.., делай, что я велю! У меня к хозяину претензий нет. Он любит лошадей, и я с трех лет в седле. Но затеял все он и весь воз на нем. А про батраков в газете написал человек глупый. А может, хочет разжечь вражду.
Последняя мысль горька. Как просто окрестить человека батраком ли, совком, продажным писакой, дерьмократом... Каких только кличек друг для друга мы не придумали. Одна ядовитей другой. Опыт же человеческий учит: не судите, да не судимы будете, не ищи соринки в чужом глазу, не рой другому яму... Ведь у всех у нас одна земля, одна родина, один короткий человеческий век; оборвать ли, сократить его можно, а продлить нельзя.
А возвращаясь к работникам Епифановых, скажу, что Николай Степанович установил им зарплату не выше совхозной, но зато полностью обрабатывает за свой счет их земельный пай и берет на содержание их личную скотину. Анатолий Степанович своим работникам начал строить жилье. Куплено пять домов. В двух к Новому году должны справить новоселье. Все это - новая жизнь, от которой не отмахнешься. Принимай ее, не принимай, а она есть. Целый хутор. Пока безымянный. Но это дело, как говорят, наживное.
* * *
Всякий раз, бывая в Задонье, в краях голубинских, стараюсь я завернуть на Городище, еще зовут его Стенькин курган. На этот раз, хоть и торопил меня вечер, тоже свернул с дороги, стал петлять, объезжая пашню да лесистые балки. Скоро выбрался, оставил машину.
Вечер подступал ветреный и ненастный. Низкие тучи, вот-вот морось пойдет. Но, как всегда, на Городище, сделав шаг-другой, о погоде да времени забываешь. Могучий курган словно поднял тебя высоко-высоко. Далеко внизу - донская вода. За Доном - огромная, на десятки верст пойма с займищным лесом на берегу, с просторными луговинами, с желтыми даже в ненастье песками. И дальше земля и земля. До самого неба.
Осень. Займище почти облетело. Оно лежит черное, с седой индевелой остью, словно зимняя выкуневшая волчья шкура. Стылая, впрозелень донская вода. И на многие, многие версты - ни души. Лишь ветер да шелест сухой травы под ногами. Душа не вмещает, не может вместить этого простора и высоты.
И вдруг вспоминаю мальчонку из малоголубинской начальной школы. Заглянул я туда нынче ненадолго, устав от галдежа в конторе. В школу зашел, поздоровался с учительницей Галиной Михайловной, с ребятишками. Самый юный школьник, шестилетний Володя, успел мне показать, как он умеет делать уголок, подъем переворотом. Славный парнишка, шестилетний, а уже учится в третьем классе. Он вспомнился мне здесь, на кургане. И подумалось: неужели вот этот веселый умница, живой непоседа, неужели и он повторит судьбу своих хуторян-земляков и если не убежит куда-нибудь, то сопьется и будет в разбитой кошаре отбирать у голодных овец последний корм, дробленку ли, сено, чтобы свезти их заезжему ли чеченцу или дачнику и променять на бутылку вонючего самогона? Избавь его, Господи, от такой судьбы... Избавь и сохрани.
* * *
И последнее. Уезжал я из Калача ранним утром. Утром же услышал по радио сообщение о президентском указе про землю. Не утерпел, зашел к районным властям. Было семь часов. По радио снова про указ говорили.
- Слыхал? - спросили меня.
- Слыхал, по радио.
- Вот и мы по радио...
- Ну и чего? - спросил я.
Молчание да вздохи были мне ответом: поживем, мол, увидим. Что ж, поживем...
Сентябрь - ноябрь 1993.
В ДОРОГЕ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
В районной гостинице, вручив мне ключи от номера, дежурная сказала: "На этаже темно". Слова ее я легкомысленно пропустил мимо ушей и понял их, лишь поднявшись на второй этаж. В коридоре - хоть глаз коли, нет ни единой лампочки. Ткнулся я было во тьму. Но как найдешь заветную дверь?.. Счел за благо отступить и вернуться на первый этаж, к дежурной. "Я ж говорила вам, темно", - повторила она. Кое-как разыскали мы коробок с двумя-тремя спичками. Снова поднявшись на второй этаж, зажег я неверный огонек и от двери к двери пошел разыскивать двадцатый номер, свой приют. Одна спичка погасла. Опять я очутился в кромешной тьме. Чиркнул, не зажглось. Потом повезло - спичка загорелась. И вновь я шел, подымая робкий огонь. Тьма нехотя расступалась. Но вздохнул я шумно, и снова - тьма. Последняя спичка. Но вот он - желанный номер. Замочную щель для ключа искал я ощупью. И в номере шарил по стенам в поисках выключателя. Отыскал в прихожей, щелкнул, но света как не было, так и нет. Продолжил поиски в самом номере, куда пробивался с улицы неверный фонарный отсвет. И наконец сыскал, включил. Вспыхнула лампочка под потолком, освещая обыденное гостиничное: кровать, стол, пара стульев. Какой-никакой, а приют, спасенье от той непогоды, что за окном, где ветрено, сыро, по-зимнему зябко.
* * *
Прошлым летом встретил я двух знакомых руководителей хозяйств, ехали они на одной машине.
- Бензин экономите? - посмеялся я.
- Тоже дело нелишнее, - ответили мне. - Четыреста километров в один конец, а интерес - общий.
- Какой же?
- За опытом ездили.
- Привезли?
- Такого нам не надо. Не дай Бог...
Разговорились. История обычная. В областном агропроме, на одном из совещаний, поставили в пример хозяйство, бывший колхоз, который удачно преобразовался в ассоциацию фермеров. Пример этот нынче дорог. Большинство колхозных руководителей, особенно из тех, что помудрей, ясно понимают, что нынешняя система организации труда на селе отжила. Государственный корабль, повернув круто, направился в доселе чужие воды под названием "рынок". Тут не спасешься, открещиваясь: "Чур меня!" Налицо очевидное: некуда мясо сбывать, овощи, а если и сбудешь, то себе в убыток и денег не дождешься. Чем платить людям? Чем кормиться? Чем хозяйство держать? Вопросов столько, что семь мудрецов не ответят. Да и где эти мудрецы? Прежде за опытом колхозным ездили к Штепо в "Волго-Дон". Нынче - пора иная. Вот и рыщут...
Знакомцы мои коротко рассказывали, что рекомендованный в агропроме колхоз реорганизацию провел просто: разделились на семь коллективов. Шесть из них получили по 600-700 гектаров земли и животноводство в придачу. Седьмой, где оказались "свои да наши", во главе с бывшим председателем взял вдвое больше земли, хорошую технику и ни одной убыточной буренки. Прошел год. Буренки разорили своих хозяев - сплошные убытки. Председательский "зерновой" кооператив цветет и здравствует. Начались свары, потравы, поджоги, полетели во все стороны жалобы. Сотня комиссий перебывала здесь. Но разбирательства проходили скоро: "Голосовали за раздел?" - "Голосовали". - "Выходит, на самих себя и жалуйтесь".
Вот тебе и обещанный "пример для подражания".
На хуторе 1-я Березовка, в колхозе имени Ленина, эксперимент начали с приходом нового председателя. Немалый чин областного агропрома, всю жизнь сельским хозяйством руководивший, выйдя на пенсию, он вернулся на родину, в 1-ю Березовку, и начал реорганизацию. Вовсе не корить я хочу ныне покойного. Желал он землякам, конечно, добра. И казалось ему: колхозы свое отжили, надо создать союз фермерских кооперативов. Людей убедить было просто: "Уйдем из колхоза, реорганизуемся, не будем пять лет платить налогов, кредиты будем брать под четыре процента, а не под восемьдесят три".
Преимущества нового ясны были как белый день. И вместо колхоза имени Ленина появились "Нива", "Колос", "Надежда"... Теоретически все было верно: каждый занимается своим делом. Свиноферма свиней растит. "Надежда" доит коров. А корма для "Надежды" заготовит "Нива", которой отдали поливной участок. "Колос" займется зерном. Но гладко все было лишь на бумаге. "Нива", как нынче говорят, по дворам корма растащила, не оставив "Надежде" да свиноферме никаких надежд. Своими силами животноводы не смогли обойтись, потому что не было техники. Пришлось корма закупать на стороне. А деньги откуда взять?
В первый же год работы по-новому от 7 тысяч свиней осталось 700. Вдвое уменьшилось поголовье крупного рогатого скота. Пошел разброд, взаимные обвинения, свары. Люди оставались без работы, а те, кто ее не потеряли, получали копейки. "Наши "спецы" химичат. Себе в карман кладут", - смекали догадливые.
А эти самые "спецы" - нынешние руководители - не знали, как концы с концами свести: как уберечь от гибели остаток коров, как землю вспахать да засеять, как людям объяснить, что нынешним горьким днем жизнь не кончается.