Читаем без скачивания Владыки света - Дипак Чопра

— Ну, допустим, — осторожно произнес Майкл. — Живут себе тридцать шесть праведных душ. Но я не вижу, как это связано с сегодняшним бедствием.

Раввин криво улыбнулся.

— Увидишь, сынок. Каббала учит, что каждая из чистых душ имеет свою противоположность, ведь все должно быть уравновешено, точно так же как Хокма уравновешивает Бину, а Кетер уравновешивает Малкут. Восемнадцать пар. Можешь считать их Божьими хромосомами. Как утверждается, если мир вдруг погибнет, он может быть восстановлен из костей Тридцати шести.

Раввин устроился на стуле напротив Майкла и хмуро уставился на пламя стоявшей на подоконнике свечи.

— Пока существуют Тридцать шесть, Завет сохраняется, но если они выходят из равновесия, Творение становится уязвимым, как вот сейчас, когда появился древний враг с теневой стороны Тридцати шести.

— Так, значит, вот кто он такой? — внезапно спро сила Сьюзен, не в силах больше молчать.

Соломон кивнул.

— Поскольку он так же далек от света, как Тридцать шесть близки к нему, я называю его Лжецом, или Темной Душой. Он не сатана и не демон, просто человек, который познал свет, но решил отвернуться от него. Помните, я говорил, что чистые души обладают некими силами? Вот только дело в том, что силы эти не предназначены для использования. Они суть побочный продукт их знания Бога, не более того.

«Удобно», — подумал Майкл, всматриваясь в лицо старика. Он чувствовал тепло тела Сьюзен, сидевшей к нему спиной. Даже если она и Соломон Кельнер были друзьями, как-то не верилось, что он рассказывал ей об этом раньше.

— Так. С помощью своей силы Тридцать шесть могли бы сделать многое. Например, отменить смерть. Однако ничему в Творении не уготовано вечное бытие, разве только Божьему сознанию. Поэтому каждый из Ламед Вав умирает в назначенный ему срок, и тогда рождается новая чистая душа, чтобы стать на его место. А вот теперь собственно проблема: в настоящее время уже нет Тридцати шести, тем не менее их осталось тридцать шесть.

— Прямо загадка какая-то, — в голосе Сьюзен проскользнуло возмущение. — Если один из них умер, как могло их остаться по-прежнему тридцать шесть?

— Один из них предал остальных. Он не умер, — без тени издевки ответил старик. — Это и был тот молодой человек. Называйте его Исмаил, Темная Душа, Тот, кто лжет Богу. Он был одним из Ламед Вав. Ему пришло время умереть, но он не умер. Он воспользовался обретенной силой, чтобы выйти за пределы Творения, за пределы времени. Чтобы обмануть Бога наихудшим образом — ослушаться Его.

Теперь вы видите, в чем все дело? Лжец не умер, так что его замена не смогла родиться. И он уже не был чистой душой, поэтому Завет с Богом не мог соблюдаться — Тридцать шесть уже не были тридцатью шестью. Что было делать? Чтобы сохранилась структура Творения, им пришлось импровизировать — привести в мир одного из подающих надежды кандидатов. Разумеется, если бы их выбор оказался неудачен, такой человек не обрел бы силу, но был бы уничтожен Славою Божией, и тогда Исмаил получил бы время на то, чтобы осуществить свою волю, быть может, даже соблазнить остальных из Ламед Вав.

Он знает об этом, и вот уже много веков всякий раз, когда появляется вероятность того, что ему будет найдена замена, он возвращается в этот мир, чтобы породить в нем тягчайшие бедствия и хаос. И вот он пришел снова. О его планах не знает никто. Но вы видели юного чудотворца, собирающего вокруг себя последователей. Он притворяется носителем добра, но делать то, что он делает, — значит гневить Бога. Он пользуется своей преображающей силой открыто, невзирая на возможные последствия для душ Непробужденных. И он готов уничтожить всякого, кто смог бы завершить священное число. Как Давида.

— Давида? — пораженно спросил Майкл.

— Да, — твердо сказал Соломон. — Хороший мальчик, образованный — он мог бы очиститься совершенно, дай только срок. Но Исмаил знал это, и пришел к Давиду, наслав на него апокалиптические видения.

«Точно так же как он наслал их на меня», — подумал было Майкл, но сравнение вышло слишком уж чудовищным, слишком лестным, и он отогнал эту мысль прочь.

— Теперь Давид пал. А Исмаил достаточно уверен в себе, чтобы делать с миром людей то, что ему хочется.

— Простите меня, — пролепетал, вскакивая на ноги, Майкл. — Это… Я верю в вашу искренность… — запнулся он, будучи не вполне уверен в том, что хочет сказать. — Я не один из них, — выдавил наконец он. — Я не чист. Я даже не верю в Бога. Может, я даже его ненавижу…

— Ну и что? — спросил Соломон, смутившись, но, похоже, ничуть не обидевшись. — Ты думаешь, я никогда не проклинал Бога? Вы там у себя в Америке проповедуете, что любовь Бога дается легко, что она, как суп, изливается дождем с небес, и все, что нужно сделать, — это подставить миску, чтоб она наполнилась. И вот вы подставляете миску и удивляетесь: надо же, она пуста! Тогда вы льете горькие крокодиловы слезы. Вы начинаете думать, что все, что не просто, невозможно. Вы ошибаетесь. Любовь — это золото, а не суп. Чтобы добыть ее, нужно трудиться в поте лица, но она есть. Священные книги говорят, что каждый из Ламед Вав видит столько страданий, что его сердце превращается в глыбу льда. Когда он умирает, Богу приходится тысячи лет отогревать его в Своих ладонях, лишь тогда эта душа может войти в рай. Когда ты перенесешь такие страдания, приходи ко мне, расскажешь тогда о ненависти к Богу.

Отчаявшись, Майкл затряс головой.

— Этот Пророк, которого вы называете Исмаилом, судя по вашим словам, есть, в сущности, Антихрист, но вы почему-то хотите от меня, чтобы я вышел с ним на бой. А как именно мне сделать это, вы не сказали. Я ведь обычный человек, никакой не «подающий надежды кандидат».

Сьюзен смотрела на него с тревогой.

— Что на тебя нашло? Никто ничего не говорил ни о тебе, ни о том, что ты должен что-то делать. Успокойся!

Старый раввин покачал головой.

— Ищи ответы в своем сердце — Бог не сплетничает о Своих намерениях. Пойду-ка я скажу своему зятю, чтоб шел в гостиницу.

Когда Соломон вышел из комнаты, Майкл повернулся к Сьюзен.

— Чего все они от меня хотят? — рассерженно произнес он. — Все то и дело говорят, чтоб я прислушивался к своему сердцу. Так вот, пусть знают: мое, черт побери, сердце не говорит ничего, кроме «тук-тук, тук-тук», причем колотится, как у скаковой лошади.

Сьюзен криво усмехнулась.

— Одно из двух: или ты поймешь, что делать, или придет этот Исмаил и расскажет тебе.

— Ты себе так представляешь спокойствие? — спросил Майкл.

Вернулся Соломон, держа в руках листок бумаги.

— Вы знаете город? — спросил он; Сьюзен кивнула. — Отлично. Я позвал Якова, он готовит вам комнату. Вот адрес. Храни вас Бог — и, Майкл, не оставайтесь там дольше, чем на одну ночь. Вы можете не верить, что вы один из избранных, а вот он не может. И он вас боится.

— Замечательно, — сказал Майкл. — Наверное, это и есть сила, которой обладает ученик: он будет трястись от страха из боязни умереть от смеха, увидев меня снова. На некоторых людей паралич действует именно так.

Отель «Новый Иерусалим» находился на краю Христианского Квартала Старого Города, возле Яффских ворот. Ему было уже лет сто, и он нес на себе ту же печать былого величия, что и «Сирийский Гранд-отель» в Дамаске. Оба они были символами наивысшего расцвета рухнувшей империи, реликтами непредставимого сегодня мира, достижимого не более, чем погибшая Атлантида.

В этот полный чудес вечер машина, стоявшая там же, где ее оставила Сьюзен, казалась еще одним чудом. Они сели в нее и перегнали за несколько кварталов вдоль переулка. Давешняя сумка Сьюзен по-прежнему лежала в багажнике, а вот имущество Майкла уменьшилось до той одежды, что была на нем еще до того, как они отправились в свое путешествие. Он прислонился к массивной, отделанной под мрамор колонне, а Сьюзен, обладавшая обширными языковыми познаниями, направилась к конторке выяснить насчет их комнаты. Даже в полночь вестибюль «Нового Иерусалима» был переполнен разноязыкой смесью туристов, носильщиков, торговцев и гидов, и Майкл отдал должное способности Соломона Кельнера достать комнату в разгар туристического сезона, кем бы там ни был его зять. Вокруг него среди потускневшей восточной роскоши толпились представители всевозможных уголков мира с грудами видавшего виды багажа, пререкаясь друг с другом и гостиничной обслугой. Разносчики торговали пирожками с мясом и теплой газировкой, пальмовыми крестиками и оливковыми четками — наряду с обломками Истинного Креста по заказу, кисло подумал Майкл.

Среди всего этого галдежа он уловил несколько голосов, принадлежавших американцам, — их английский показался ему громким, монотонным и невыразительным, как собачий лай. У него почему-то не возникло ни малейшего желания заговорить с кем-либо из соотечественников. Глаза его пересохли и воспалились от недосыпа, а в желудке ощущалась какая-то пустота, не имевшая ничего общего с голодом.