Читаем без скачивания Очищение. Том.2. Душа - Александр Шевцов (Андреев

В сущности, это действительное начало новой психологии, потому что приглашает и позволяет включиться в сотворчество всем тем, кто хочет видеть душу предметом своей науки. Этим подход Зинченко принципиально отличается от подхода Виктора Васильевича Мазилова, который как бы предлагает подождать, пока он создаст «процедуру», позволяющую говорить о предмете. Вероятно, оба пути сойдутся, и методологические разработки Мазилова помогут выявить слабости в определении предмета, сделанном наукой о душе. Но с Зинченко можно работать прямо сейчас.

Я постараюсь показать направление мысли Владимира Петровича как можно подробнее. Начинается это исследование вроде бы вполне привычно.

«Душа. 1. Душа в этнологическом отношении. Верование или убеждение, что наша мысль, чувство, воля, жизнь обусловливаются чем-то отличным от нашего тела (хотя и связанным с ним, имеющим в нем свое местопребывание), свойственно, вероятно, всему человечеству и может быть констатировано на самых низких ступенях культуры, у самых примитивных народов (см. Анимизм).

Происхождение этого верования может быть сведено, в конце концов, к самочувствию, к признанию своего «Я», своей индивидуальности, более или менее тесно связанной с материальным телом, но не тождественной с ним, а только пользующейся им как жилищем, орудием, органом. Это «Я», это нечто духовное, или, в более примитивном представлении, движущее начало, «сила», находящаяся в нас— и есть то, что первобытный человек соединяет с представлением о душе (Энц. Словарь Брокгауза и Эфрона, 1893, т. 11, с. 277)».

Сначала я даже подумал, что это еще одна попытка рассказать о душе, как о понятии или веровании. Почти попался. Вероятно, такое начало было сделано с каким-то умыслом или было сокращено для словарной статьи, утеряв важные объяснения. Потому что довольно быстро выясняется, что Зинченко не повторяет уже избытые наукообразные штампы, а всего лишь отступает в своем культурно-историческом исследовании предмета к самым истокам того, как Наука создавала свое учение о душе.

Он просто берет за основу своих рассуждений одно из самых ранних определений души, сделанных научно. И уже в нем есть отличия от того, что разработала советская идеология. Далее начинается сам Зинченко.

«Душа до середины XIXвека была не только предметом философских и теологических размышлений, но и предметом изучения психологии. С началом развития экспериментальной психологии душа оставалась лишь номинальным предметом научной психологии, стремившейся уподобиться естественным наукам. Ее действительным предметом стала психика.

Психология пожертвовала душой ради объективности своей субъективной науки. Психологи не отрицают существования души, но воздерживаются от ее изучения, стараются избегать щекотливых вопросов о ее природе, передают душу и дух по ведомству философии, религии и искусства.

Утрата души для психологии не безобидна. Она расплачивается за нее перманентным кризисом, доминантой которого является неизбывная тоска по целостности психической жизни. В поисках целостности психологи перебирают различные методологические принципы, порой нелепые (вроде принципов детерминизма или системности), ищут и перебирают различные единицы анализа, «клеточки», из которых выводимо все богатство психической жизни. В роли таких единиц выступали и выступают ассоциация, реакция, рефлекс, гештальт, операция, значение, переживание, установка, отношение, акт, отражение, акция, действие и т. д.

Безрезультатность подобных поисков заставляет психологов возвращаться к душе, размышлять о ее возможных функциях и возможной онтологии. Они вольно или невольно следуют рекомендациям М. Фуко: К главному идешь пятясь…»

Вот направление, которое обозначил Зинченко для своего исследования: назад к душе.

В этом и его сила и его слабость. Назад, значит, все-таки от того, что есть сегодняшняя Наука. Но она не о душе и даже против души. И значит, пока не будет достигнуто некое исходное знание, которое можно будет обозначить словами: вперед к душе, — все остальное будет полно искажений, а значит, постоянно и исходно неверно. Хуже того — злонамеренно неверно по определению, поскольку психологи осознанно пожертвовали душой ради того, чтобы считаться естественниками.

Именно этот подход я и считаю слабостью исследования самого Зинченко. Ему как бы не на что опереться в своем исследовании, кроме тех знаний, что собрала за века своего существования Наука. Он переполнен ими. И единственное, что ему остается, это делать из искаженных врагами души фактов свои выводы, что называется, не кривя душой.

Я приведу пример его прочтения затасканных Наукой классических работ.

«Многое в философских и психологических размышлениях о душе сохранилось от мифологии. Аристотель рассматривал душу как причину и начало живого тела, признавал душу сущностью, своего рода формой естественного тела, потенциально одаренного жизнью. Сущность же есть осуществление (энтелехия), таким образом, душа есть завершение такого тела.

Значит, по Аристотелю, душа есть сила. Важнейшая ее функция состоит в предвидении: "[Душа] есть известное осуществление и осмысление того, что обладает возможностью быть осуществленным".

Пуша ищет и ориентируется на будущее, которого еще нет, и сама набрасывает контуры будущих событий. Но она же, согласно И. Канту, воспринимает внутренние состояния субъекта, то есть воспринимает и оценивает настоящее, без чего невозможен поиск и не нужно будущее.

Значит, душа как минимум жилица двух миров: настоящего и будущего, обладающая к тому же формообразующей силой или энергией.

Об этом же говорит Платон, миротворческая фантазия которого породила замечательный образ души. Он уподобил ее соединенной силе окрыленной пары коней и возничего: добрый конь — волевой порыв, дурной конь — аффект (страсть). Возничий—разум, который берет что-то от доброго и что-то от дурного коня».

Чувствуя слабости научных способов описывать душу, в последующих работах Зинченко много, даже излишне много, будет использовать прозрения поэтов и писателей. Из философии он сохранит в качестве исходных понятий, оснований своей науки о душе вот это: душа обладает формообразующей силой и энергией. А также ее уподобление соединенной силе воли и страсти.

Сразу хочу сделать пояснение: в словарной статье у него не было возможности объяснять, что «энергия» понимается им не физически, а философски, как ее понимал Аристотель, неоплатоники и богословие. В общем, как способность к действию, скорее.

Далее Зинченко задается вопросами о природе души, ответы на которые ищет в истории философии и науки. В сущности, и вся эта его работа остается вопросом без ответов. Попытки обратиться к себе и описать свою собственную душу, использовав то, чему научила его Психология, он так и не делает. Он словно бы не может работать субъективно, будто эта способность выморожена у него за десятилетия жизни в психологическом сообществе. Самое большее, на что он идет — это на сопереживание с находками тех, кто посмел говорить лично от себя, например, с художниками слова.

«Элиот сказал: то, что впереди нас, и то, что позади нас, ничто по сравнению с тем, что внутри нас. В каждом человеке имеются археологические, или архетипические, пласты, виртуальные формы поведения, деятельности, знаний, опыта, нераскрытых способностей. Все они труднодоступны не только постороннему наблюдателю, но и их носителю. Бывает, что все это богатство, как вода, сковано льдом. "Душа расковывает недра" (О. Мандельштам) и таким образом позволяет им обнаруживать и реализовывать себя. Бодрствующая душа всегда находится на грани, на пороге преобразований.

Итак, существует как минимум три пространства «между», или три границы, где располагается душа: между людьми, внешней и внутренней формами самого человека, между прошлым и будущим.

Она выполняет огромную работу, связывая все перечисленные пары по горизонтали, а возможно, и по вертикали. Идея пограничья души заслуживает самого пристального внимания. Бахтин писал, что культура не имеет собственной, замкнутой в себе территории: она вся расположена на границах. Каждый культурный акт существенно живет на границах: отвлеченный от границ, он теряет почву, становится пустым, заносчивым и умирает. Так же обстоит дело с душой. Замкнувшись исключительно на себе или в себе, она деградирует.

Пограничье души не противоречит тому, что она может проявлять себя вовне. Шпет писал: "Вообще, не потому ли философам и психологам не удавалось найти "седалище души", что его искали внутри, тогда как вся она, душа, вовне, мягким, нежным покровом облекает «нас». Но зато и удары, которые наносятся ей, — морщины и шрамы на внешнем нашем лике. Вся душа есть внешность. Человек живет, пока у него есть внешность. И личность есть внешность. Проблема бессмертия души была бы разрешена, если бы была решена проблема бессмертного овнешнения".