Читаем без скачивания Укрощение тигра в Париже - Эдуард Лимонов

Подбежав к нему со сжатыми кулаками, гологрудая баба уже над ним разжала кулаки, не решаясь все же ударить его. Она топталась рядом, строя устрашающие гримасы, очевидно, не зная, что делать дальше. Вдруг закричала: «Я убью тебя на хуй!» и задрала ногу, пытаясь пнуть его острым носком туфли. Писатель схватил ее за задранную ногу и хотел было дернуть, чтобы хулиганка шлепнулась на пол задом, но, нащупав под пальцами утолщение бинта, вспомнил, что хулиганка — его Наташка, у которой никак не заживает ножка, и не дернул. Встал.

— Ведешь себя как пятидесятилетняя уголовница, проведшая в тюрьмах и лагерях полжизни! Твое мерзкое поведение ничем не обосновано. Успокойся, бесноватая, ложись спать, а завтра утром вали в диспансер! Если собираешься и впредь драться ногами, подумай о своей.

Вспомнив о ноге, тигр расплакался. Тигру стало жалко себя.

— Вот умру на хуй скоро! — прохныкал тигр.

Писатель был доволен, что тигр плачет. Слезы расслабляют и способствуют засыпанию — знал опытный писатель. Порыдав, тигр, может быть, заснет. И тогда дрессировщик сможет лечь на диванчик, выключить свет и лежать в темноте, отдыхая.

Все это случилось, но, увы, не скоро. Еще час он вынужденно участвовал в русской пьесе. Тигр нашел в себе силы и энергию сыграть и второе и третье действия в пьесе по роману Достоевского. Он заперся в ванной и плакал, воя и звеня стеклами, пока писатель не понял, что тигр разбил зеркало и пытается его осколками перерезать себе вены. Он не воспринял действия тигра серьезно. Разве вены режут в присутствии человека, который может тебя спасти? Он позвонил Нинке:

— Твоя подруга заперлась в ванной и пытается разрезать себе вены… Приди и забери свою подругу. Вместе гуляли, вот приходи и забирай. Я уже не могу ее видеть.

Пришла Нинка в белом пиджаке и завернутой на бок головы косой, трезвая и спокойная. Уговорила тигра открыть дверь в ванную. Вывела заплывшего слезами (как свечи заплывают воском в греческих ресторанах) тигра из ванной. Кисть левой руки у тигра была несколько раз процарапана, но неглубоко. Писатель, упираясь задом в шоффаж, руки в карманах армейских домашних брюк, иронически наблюдал за подружками. Он полностью оправился от эффекта заканчивающейся пьесы Достоевского и теперь недоумевал, почему он все же живет с этой больной здоровой девкой, которую иной раз принимают на улицах за бразильского трансвестая.

Поддерживая друг друга, подружки ушли. Собачонка консьержки, исполняя свой долг, облаяла пару, тяжело спускающуюся по лестнице.

— Шат ап! — закричала бандитка.

— Наталья, не смей! — строго сказала Нинка. Очевидно, тигр попытался пнуть собачонку больной ногой…

Положительный писатель вымел осколки зеркала и, собрав битые и поврежденные баночки, пузырьки и кисточки в пластиковый пакет, лег в постель. Лежа в темноте, вспомнил строчки из «Хагакурэ» — любимой книги Юкио Мишимы:

«Человеческая жизнь длится мгновение. Должно истратить ее, делая то, что нравится. В этой действительности, летящей как сон, жить в несчастье, делая только то, что неприятно, — глупо».

Он не мог сказать, что все ему неприятно в его жизни с Наташкой, но неудобств и неприятных вещей все же слишком много. И даже, кажется, становится больше. Тигр не выдрессировался. Фимэйл-тигры вообще плохо поддаются дрессировке. И писатель не из тех дрессировщиков, которых можно разодрать в клочья и убежать, мазнув по окровавленному лицу жестким хвостом. Посему они снова и снова сходятся на арене… Как это ни больно, но, кажется, придется с тигром расстаться. Дрессировка отнимает у писателя все больше времени и сил, он почти забросил писательство. В один прекрасный день ему придется выбрать между двумя профессиями, решить, дрессировщик он или писатель…

Шесть дней он с ней не разговаривал, делая вид, что живет один. Она не извинилась. Наташка никогда не извинялась, но вела себя тихо. Целыми днями читала, вздыхала и печатала что-то, крепко прикрыв дверь в спальню. Он подсмотрел что, когда она уходила в кабаре. Рассказ назывался «Нога», и в нем героине отрезали ногу. Писатель спал на диване, и питались они (впервые!) раздельно. Он, заняв сто франков у приятеля, варил куриные супы, она жевала соленые огурцы из магазина «Гольденберг» и ветчину.

На седьмой день она встала рано и ушла, даже не выпив кофе. Пришла в двенадцать и села в прихожей, грустно уставившись в дверь, за которой находился он. Он вышел в туалет. Впервые за семь дней она обратилась к нему.

— Лимонов, у меня нашли микробы в крови.

Он сел напротив:

— Тебе сделали анализы, да?

Наташка кивнула.

— Покажи?

Она пододвинула к нему по столу пачку бумаг. Писатель рассмотрел бумаги, но ничего во французских медицинских терминах не понял.

— У меня гликемия, — сообщила Наташка.

— Это очень плохо?

— Угу. В Штатах много говорили об этой болезни по ТиВи.

— Умирают? — осторожно спросил он.

— Да. Но не обязательно.

— И что теперь?

— Пока назначили серию уколов на четыре недели. Буду ходить в диспансер два раза в день. Если и после уколов рана не заживет… Не знаю… Доктор — хороший мужик, говорит по-английски. Сказал мне: «Если будете употреблять алкоголь, сахар и жиры, — умрете».

Он задумался, встал и, подойдя к ней, погладил ее по красному кусту волос:

— Ничего, тайгер, проскочим.

— Проскочим, Лимочка, — сказала она и, прильнув щекой к его бедру, шмыгнула носом. В ту ночь он лег с нею в спальне, но они не делали любовь. Он долго не мог заснуть, лежал на спине, Наташкина голова на его плече… Одна его рука, нырнув Наташке под мышку, покрывала ее сиську, другая лежала на крылышке плеча…

Через четыре недели новый анализ крови показал, что состав крови вследствие уколов улучшился. К концу ноября рана закрылась. Однако и по сей день щиколотку пятнает устрашающий, черного цвета, шрам. Наташка трет его кремом, якобы сводящим черноту со шрамов, и ругает водителя автомобиля, суку.

глава шестая

Если не отодвигать шторы, то в квартире можно спать круглые сутки. Но даже если ликвидировать шторы, в квартире все равно будет сумрачно. Виною тому узкая улочка. Плюс, мы живем слишком близко ко дну ущелья — на первом этаже. Мой друг Димитрий, усердно изучающий историю Парижа, сообщил мне недавно, что первое упоминание о рю дез'Экуфф относится к 1233 году! 750 лет тому назад где-то здесь размещал своих львов (и может быть, тигров!) король Шарль. Какой именно из Шарлей, я не запомнил.

Я сижу полусонный, только что в одиннадцать часов вставший с постели, у окна в ливинг-рум, за круглым столом мадам Юпп, служащим мне столом письменным, и со страхом гляжу на свою пишущую машинку. И пью кофе.

Еще глоток кофе… Посредством скандалов, думаю я, Наташка передает тебе, Лимонов, все свое животное беспокойство, свой ужасный восторг перед жизнью. И до появления Наташки ты отказывался быть типичным писателем, теперь же, живя с портативным вулканом в одном помещении…

Стук в дверь.

— Извини, Лимонов, который час, а? — Волосы дыбом, голый тигр просунул голову в ливинг-рум.

— Одиннадцать. А сколько тебе нужно?

— Ой, блядь! Проспала… — Тигр скривился в болезненной гримасе и изъял голову из ливинг-рум. Слышно стало, как комаром загудела лампа дневного света в китченетт. Полилась вода. Тигр проснулся сегодня раньше обычного. Почему же она дергается?.. Дверь приоткрылась вновь. «Отверни! — рука с кофейником внедрилась в комнату. — Опять ты нечеловечески завернул кофейник.» Так как прихожая, спальня и службы находятся в другом на самом деле доме, на две ступени выше, то создалось впечатление, что тигр, его рука и луч волос разыгрывают спектакль на возвышенной сцене, а я наблюдаю за ними из зала. Я встал, вынул кофейник из руки и отвинтил его без труда.

— Набрался сил со своими гантелями… — пробурчал зверь. — Скоро будешь железные прутья гнуть.

Утром я стараюсь как можно меньше разговаривать, дабы использовать утренние свежие часы для писательства и размышлений.

— Угу… — отреагировал я, однако. — Ты что, опоздала куда-нибудь?

— Урузбаев… — тигр зевнул. — Должен был сегодня повести меня знакомиться с группой. Я обещала ему позвонить в десять.

Урузбаев — продюсер. Я никогда его не видел, но много раз уже разговаривал с ним по телефону. Дело в том, что я очень хочу, чтобы Наташка сделалась рок-звездой. И сама она пассивно хочет сделаться рок-звездой. С ее голосом и внешними данными ей, на мой взгляд, будет вовсе не трудно стать супер-стар. У нее даже есть начальное музыкальное образование. Она восемь лет посещала в Советском Союзе музыкальную школу. Урузбаев тоже считает, что она может сделаться рок-стар в два счета. Правда, мы оба считаем, что Наташке следует сделаться дисциплинированной и отказаться от своего принципиального анархизма. Сам тигр относится к моим и урузбаевским мечтам скептически. «Все равно ничего из этого не выйдет! Зачем все это!» — обычный ее припев. Я время от времени прочитываю ей лекции на тему «Как сделаться рок-стар» и рисую красочные заманчивые картинки ожидающего ее блестящего будущего. Читаю я всегда, сидя на одном и том же месте, в столовой, она же прихожая, Наташка напротив меня, между нами злосчастный, много раз залитый вином и отчищенный мною столик мадам Юпп.