Читаем без скачивания Сицилиец (СИ) - Белова Юля

— Лиза, иди к нам, давай вместе потанцуем.

— Танцуйте, я пойду отдохну. Завтра увидимся.

Иду в свою спальню. Раздеваюсь, снимаю с себя все. В этот момент заглядывает Юлька:

— Ты что, правда спать?

— Ну да. Это ваше дело молодое, а мне баиньки пора.

— Точно?

— Ага.

— Но ты не против, если мы там, ну…

Я забираюсь в кровать.

— Иди-иди. Как я могу быть против, это ведь твоё тело.

— Ладно…

Она уходит, но дверь остаётся чуть приоткрытой, так что в поле моего зрения оказывается диван в салоне. Я уже под одеялом и вставать мне не хочется. Ладно, давайте только не очень громко. Я поворачиваюсь спиной к двери и закрываю глаза.

В салоне поёт Джихе. Её низкий, будоражащий голос затекает в мою спальню, забирается под одеяло и проникает в меня. Я начинаю думать о Марко, о его сегодняшнем появлении, о храпящем коне, о взгляде, о фигуре, потом вспоминаю ту ночь — как он прикасался ко мне, как целовал, срывал одежду… Я переворачиваюсь на спину, провожу кончиками пальцев по шее, по груди, по животу, по внутренней стороне бедра, словно там могли остаться следы его поцелуев. Моя кожа после дня на солнце горячая, я чувствую покалывание и покрываюсь пупырышками. Гусыня… Поворачиваю голову к двери…

Никола сидит на диване, откинувшись на спинку, а Юлька танцует прямо перед ним — медленно, соблазнительно. Он подаётся вперёд, но она чуть отступает, ставит ногу ему на грудь и возвращает на место. Продолжая танцевать, она поворачивается к нему спиной и замирает, опускает голову, кладёт руки себе на плечи и очень медленно тянет завязки сарафана. Тонкая невесомая материя соскальзывает, и Юлька остаётся совершенно голой. Она ещё мгновение стоит неподвижно, а потом поворачивается к Николе и опускается на колени.

Это всё накладывается на музыку, совпадает с тактом, с волнами соблазняющего, растлевающего голоса. Я кладу руку между ног, прикасаюсь к густой скользкой влаге. Я провожу по нежным скомканным складкам и впускаю в себя надрывную, стонущую сладость…

Никола прикасается к Юлькиным волосам, губам, шее, плечам. Он приближает лицо и нежно её целует. Она садится на него верхом так, что грудь оказывается напротив его губ, он пытается поцеловать, но она играет, отстраняется, наклоняется и сама целует его в шею, ласкает и целует его грудь. Она соскальзывает на пол, целует его плоский живот и тянет шорты. Никола чуть приподнимается, помогая ей. Она стаскивает их вниз и освобождает его. Юлька замирает, опускает голову ниже и легко, едва касаясь, целует его. Никола содрогается, Юлька ловит его член и прижимает к губам, ласково его поглаживает, немного отстраняется и проводит самым кончиком языка. Никола стонет, и я тоже очень тихо, чтобы не выдать себя, выдыхаю. Они так близко…

Мои ноги согнуты в коленях. Одной рукой я ласкаю себя, а другой зажимаю рот, чтобы не застонать.

Юлька встаёт, ставит одну ногу на диван, отводит её в сторону так, чтобы Никола мог всё хорошо видеть. Он тянется вперёд, притягивает её к себе, заваливает на диван, сползает на пол и становится на колени. Он сминает Юльку в объятиях, целует, распинает, растягивает её на диване, раздвигает ей ноги, и целует влажную, горячую Юлькину щель.

— Да… да, Коленька…

Юлька стонет, глубоко и прерывисто дышит, вздрагивает, обхватывает голову Николы и вжимает в себя, не давая оторваться ни на мгновенье. Потом она выпускает его и соскальзывает к нему на пол, долго его целует, а затем поднимается на ноги и наклоняется вперёд, упираясь в диван. Никола двигается в ней сначала медленно, потом ускоряется и извлекает из неё ритмичные вскрики. Одной рукой она держится за диван, а другую пропускает между ног и ласкает себя. Так же, как и я сейчас.

Юлька поворачивает голову в мою сторону, но в моей комнате темно и она не может меня видеть. А я смотрю на неё, освещённую, как на сцене, но вижу себя. Себя и Марко. В ту ночь. И ещё в другую ночь… Я вижу тысячи ночей, повелительницей которых могла бы быть…

Юлька выпрямляется, поворачивается к Николе и целует его.

— Пойдём на ковёр — тихо говорит она.

Она подхватывает с дивана подушку и бросает прямо перед моей дверью, ложится на ковёр, подкладывая подушку под поясницу и расставляя ноги. Никола опускается перед ней, кладёт Юлькину ногу себе на плечо, берет вторую, целует её, покусывает за краешек стопы, опускает на другое плечо и снова вторгается в неё.

— Да!

Я закрываю глаза… Мне уже не надо на них смотреть… Мне нужен только воздух. Во всем мире больше не осталось воздуха. Я несколько раз дёргаюсь, сжимаюсь и разжимаюсь, как пружинка, вибрирую, дрожу и долго, медленно затихаю. Вскоре всё стихает и в салоне. Гаснет свет и наступает тишина. Я чувствую внут miри себя столько нежности, столько любви, что её хватило бы на весь мир… Я закрываю глаза.

27. В Неаполь!

Вот уже неделя, как Юлька улетела. Мне её не хватает — не хватает по-детски бесшабашного ощущения летних каникул, её оптимистичного фатализма, не хватает просто того, что она рядом.

Как это обычно бывает, сначала мы созваниваемся по нескольку раз в день, поддерживая ставшую такой крепкой связь, чувствуя острую потребность друг в друге, но через несколько дней эта связь ослабевает, и мы погружаемся в рутину повседневных дел, становимся пищей для настоящего, отправляя приятные моменты недавнего прошлого в мир воспоминаний.

Пару раз приезжает поболтать Никола. Он начал работать у Марко и свободного времени у него стало меньше. Он тоже скучает по Юльке и собирается как-нибудь на выходных слетать в Прагу.

У меня много работы, и я ухожу в неё с головой. Почти каждый день приезжает Пьерджорджио. Если бы не его помощь, мне было бы очень трудно. Мало кому из молодых энологов так везёт с наставником.

— Лиза, я хочу, чтобы ты полетела со мной в Неаполь, — говорит он. — Во-первых, там будет интересная международная конференция, соберутся все светила биодинамики, а во-вторых, заедем к Давиде Бароне. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Так вот, я с ним договорился, он покажет нам своё хозяйство и расскажет обо всех секретах. Тебе это будет очень полезно.

Конечно же, я соглашаюсь и через два дня мы улетаем. В Неаполе я не бывала, и мне хочется больше увидеть. Но в аэропорту мы берём прокатную машину и едем в сторону от Неаполя на винное хозяйство Бароне.

Дорога петляет по склону, и время от времени неаполитанский залив открывается нам в совершенно фантастическом виде.

Мы проводим в кантине Бароне несколько часов, обходим все виноградники, заглядываем под каждый кустик, в каждую бочку и не уезжаем от радушного хозяина, пока не пробуем все его вина.

Только после этого мы уезжаем. Не знаю, как Пьерджорджио умудряется вести машину после такого количества выпитого, но до отеля мы добираемся без приключений.

— Ужин?

— Не-е-е-т! Я спать! — сил на ресторан и прогулку по Неаполю у меня уже нет.

— Зря. После тяжёлого дня надо плотно поесть.

— Не настаивай — я испорчу тебе вечер.

Я иду в свой номер и падаю на кровать. Тут же раздаётся звонок:

— Лиза, смотри же не проспи! Завтра в половине девятого встречаемся на завтраке.

***

Конференция проходит в нашем отеле и сразу после завтрака мы идём в большой зал, где собираются виноделы. Мы слушаем доклады, дегустируем, заедая хлебом, обмениваемся мнениями с другими участниками. Вернее, Пьерджорджио обменивается, а я скромно помалкиваю. Его, разумеется, очень хорошо знают, и он щедро меня со всеми знакомит.

— Крутая тусовка.

— Ну, ещё бы. Теперь ты знакома со всеми главными виноделами Италии, так что от настоящей славы тебя отделяет только вино. Не то, что ты делаешь сейчас для супермаркета, а Вино, с большой буквы, которое я жду от тебя уже в следующем году. Даже с тем виноградом, что у тебя есть сейчас, ты можешь неплохо стартовать.

— Да… если папу это устроит… Там свои нюансы, знаешь…

— Я с ним поговорю. Ладно… Что будем делать сегодня вечером? Идёшь со мной ужинать или нет? Отвечай немедленно, потому что я получил приглашение и если ты опять решишь от меня избавиться, то я пойду туда, но подтвердить надо прямо сейчас.