Читаем без скачивания В споре со временем - Наталья Решетовская

Муж настолько поверил в меня, как в пианистку, что выдвигает лозунг: «Поменьше химии и побольше музыки!» И строит совершенно фантастические планы, как бы мне, минуя консервато-рию, стать исполнителем-профессионалом. Санина склонность к фантастическим умственным построениям без учёта реальности придаёт всему этому комичные формы. Так, он задаёт мне вопрос, не могла ли бы я принять участие «в очередном конкурсе музыкантов-исполнителей». И следом за этим восклицает: «А как бы хотелось дожить до того времени, когда тебя станут передавать по радио!» Однако как раз это не так уже неосуществимо!

26 апреля, в канун нашей с Саней годовщины, я участвовала в концерте для делегатов X съезда профсоюзов, проходившем в Театре Советской Армии. Об этом концерте я написала Сане и ему почему-то пришла в голову мысль, что нас могут транслировать по радио. О том, что концерт действительно передавали по радио, я узнала уже после того, как сыграла 12-й этюд Шопена. Оказалось, что меня слышали очень многие друзья, знакомые, родственники. Но самое главное — муж! «Я почему-то так и думал, что будет Шопен, а не Рахманинов, — писал мне в тот же самый вечер Саня, — слушал — и сердце билось. Как хотелось взглянуть на тебя в этот момент!» Но хоть и не удалось взглянуть, а на душе у него такое чувство, «как будто повидались перед самым праздником».

И нужно же было, чтоб так совпало!..

27 апреля было для нас с Саней любимым днём в году. Если в этот день мы не могли получить свидания, то я старалась всё равно приехать к нему, хотя бы передать передачку, сделать какой-нибудь подарок.

А накануне 27 апреля 49-го года я сыграла своему мужу Шопена.

Участие в этом концерте привело к моему примирению с дядюшкой, с которым я поссорилась за 3 года до того из-за своего мужа. Тогда я дала дяде Воле прочесть заявление Сани с просьбой о смягчении наказания.

Я ждала от него советов, помощи. Вместо того Валентин Константинович стал кричать на Саню, называть его мальчишкой, возмущаться тем, как он посмел… и пр. и пр.

И вот теперь его жена оказалась в жюри во время генеральной репетиции концерта. Она разыскала меня после моего выступления.

В один из майских дней я пришла к Туркиным. Меня ждал накрытый стол, на котором чего только не было… И свежезажаренная курица, и ветчина, и раки, сыр, халва и даже пиво. Ведь профессор Туркин был ещё и большим гурманом и даже превосходным кулинаром!

После нашей длительной ссоры дядюшка проникся ко мне особой нежностью. Это подкреплялось ещё и тем, что все они слушали меня по радио. Дяде Воле моя игра понравилась, и он сказал мне, что «они мной гордятся». Даже звал летом к ним в Тарусу. Одним словом, мир был полностью восстановлен!

Мой «концертный сезон» увенчался тем, что на университетском смотре я получила I премию и была награждена путёвкой в Дом отдыха МГУ «Красновидово».

Во время этого моего последнего выступления на сцене МГУ в зале находилась… Антонина Васильевна, мать Николая Виткевича. Она приехала в Москву, чтобы увидеться с сыном. Право, можно подумать, что я это придумываю, но нам с ней, действительно, было назначено свидание с нашими «сэрами» на один и тот же день — 29 мая.

На свидание мы с Антониной Васильевной приехали вместе, обе — с цветами.

Это свидание проходило в Лефортовской тюрьме. Идя по узкому коридору и глядя в распахнутые двери с правой стороны, я прежде Сани увидела Николая, стоящего во весь рост у стола. Он стоял за светом. И это был всего лишь миг. Всё же я успела разглядеть, что он стал носить усы. Николай тоже успел увидеть меня и узнать.

Свидание наше с Саней было в тот раз каким-то очень светлым. Последним перед ним было декабрьское, на котором я сказала о разводе. Только в письме, написанном в день нашего майского свидания, муж сознался мне, что в декабре вернулся на «шарашку» «в мрачной безнадёжности». Зато на этот раз он приехал в «Марфино» весёлый, с ландышами в руках и «удивительно облегчённый».

Весь следующий день понедельника, 30 мая, я была полна сложными чувствами. Проводила опыты в лаборатории, думала о своём… Очень обрадовалась, когда мне позвонил один ученик Ундины Михайловны и сказал, что у него оказался лишний билет на концерт Рихтера. Оставалось уже мало времени. Я быстренько свернула свои опыты и побежала в консерваторию.

На следующий день заместителем Кобозева по хозяйственной части мне было поставлено на вид, что я, уходя накануне, не закрыла форточку.

Весьма возможно… Но ведь я уходила далеко не последняя. В кабинете Кобозева оставались люди… Моя комната — проходная, и тот, кто уходил последним, должен был закрыть форточку… К тому же на окне решётка!..

Мне было отвечено, что вечером лабораторию посетили представители спецчасти, которые отнеслись к этому весьма серьёзно…

Тотчас же пошла я к начальнику спецчасти. Да, у него есть соответствующий рапорт. Я объяснила ему всю ситуацию. Он выслушал меня молча. Посчитав, что убедила его, я совершенно успокоилась.

Кроме обычных дел, я усиленно готовилась в те дни к философскому докладу на предстоящей теоретической факультетской конференции.

И вдруг 6 июня, совершенно потрясённая, не веря своим глазам, я читала приказ о своём увольнении из университета «за халатное отношение к работе, выразившееся в том, что, уходя из лаборатории, оставила открытым окно (?) и дверь (???)».

Юрист МГУ, сначала отнёсшийся ко мне с недоверием, потом, когда я передала ему расположение комнат и объяснила, что не могла же я запереть лабораторию снаружи вместе с находившимися в ней сотрудниками, заключил, что я имею полное право опротестовать этот приказ и потребовать своего восстановления.

В страшной растерянности поехала я к своему профессору, который находился тогда в подмосковном санатории «Узкое».

Николаю Ивановичу ничего не известно о моей беде. И вот он, всегдашний мой доброжелатель, считавший меня в составе своей научной школы, на сей раз советует мне уйти из университета. Мне всё равно уже не дадут здесь спокойно работать! А он, редко из-за болезни бывая в лаборатории, не сможет меня защитить… Разумеется, я не должна уйти с порочащей меня формулировкой. Об этом он позаботится…

Приказ был изменён. Я была отчислена «согласно личному заявлению»…

…Как быть?.. Из всякого плохого, что на тебя обрушивается, надо стараться извлечь по возможности больше если не хорошего, то хотя бы полезного!.. К тому времени я очень соскучилась по преподавательской работе, которой так увлеклась во время войны… Быть может, удастся пройти по конкурсу в какой-нибудь из подмосковных институтов? или даже… в самой Москве?.. До начала учебного года остаётся три месяца. На конкурс подать можно ещё успеть. Но как летом жить без зарплаты? Значит, снова обращаться к маме?.. Но нельзя писать всего, как оно есть! Нельзя волновать понапрасну!..