Читаем без скачивания Тверской Баскак. Том Второй (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

— Вот ты, Соболь, что думаешь?

Поднявшись, тот задает резонный вопрос.

— А сколько той конницы-то?

Я лишь пожимаю плечами.

— Да кто ж его знает. Как видишь, дозорные впереди прозевали. Может полсотни, а может, за холмом и вся тысяча.

— Тоды, — Ванька отвечает неуверенно, — я бы развернул навстречу всю бригаду.

Жестом подзываю его к себе и предлагаю переставить фигуры. Тот подходит и начинает выставлять перед конницей взводы стрелков и арбалетчиков.

Фигурок много, но я терпеливо жду, когда он закончит. Потраченное на перестроение время закрепляется в головах, что маневр дело не быстрое. Вот последняя занимает новую позицию, и в этот момент я выставляю еще одну фигуру всадника, но уже с другой стороны.

— Что будешь делать теперь? — Спрашиваю у обескураженного парня, и тот лишь сбивчивого бубнит.

— Да как же так-то⁈ Нечестно, ты же говорил тута, а теперь…

Жестко обрываю его лепет и обращаюсь уже ко всем.

— А кто вам сказал, что с вами будут воевать честно⁈ У войны вообще нет таких понятий! На войне есть только победитель и проигравший, а все остальное чушь! Запомните! Историю пишет победитель!

Приказываю Ваньке вернуть все фигуры на место в колонну, а сам слежу за реакцией моих слушателей. Там активное перешептывание, и даже в глазах многоопытного Калиды горит интерес. Без всякого сомнения вижу, что метода превзошла все мои ожидания. Для парней все эти фигурки, передвижения, маневры, как компьютерная игра для пацанов двадцать первого века.

Мысленно хвалю себя за находчивость и приступаю непосредственно к уроку.

— Все вы видели ежа⁈ Опасность, и он тут же сворачивается иголками наружу. Так должна действовать и бригадная колонна на марше. Сигнал тревоги, и фургоны должны немедленно перестраиваться в круг. — Начинаю передвигать коробочки. — Причем у каждого фургона свой порядковый номер, и они не катаются друг за другом, теряя время, а сразу двигаются на свое место.

Начертив окружность в середине колонны, я расставляю фургоны так, чтобы каждый из них двигался по кратчайшей траектории к своей точке.

— Одновременно с этим перестраиваются и отряды алебардщиков. — Расставляю фигурки пехотинцев между коробочками, с которых снимаю упряжки и отвожу их в центр круга.

Еще один взгляд на затаивших дыхание бойцов, и ставлю последнее непременное условие.

— Все должно крутиться одномоментно. Никто никого не ждет. Фургоны еще только едут на позицию, а стрелки уже бегут туда, взводя на ходу арбалеты. — Ставлю деревянных человечков позади каждой коробочки. — Вот так! А позади них баллисты тоже время не теряют и уже готовятся к стрельбе.

Мои пальцы отпускают последнюю фигуру, а взгляд уже находит глаза Калиды. Вижу в них полное понимание и согласие, но все равно добавляю.

— А чтобы все детали встали на свои места, еще до начала движения вся картина должна быть уже в голове у командира бригады. Представлена и привязана к местности так, чтобы ни один стрелок шага лишнего не сделал, и ни один фургон не застрял и в яму не заехал. Этого как командир, так и каждый боец, должны добиваться усердными, ежедневными тренировками.

Часть 1

Глава 14

Бойцы уже давно разошлись, а я все еще сижу. Заходящее солнце ласково печет в висок, и после длительного эмоционального напряжения хочется хотя бы минуту посидеть в тишине и покое.

Вздохнув, собираюсь уже встать, как слышу за спиной знакомый грудной голос.

— Давно не виделись мы с тобой, консул, уж не избегаешь ли ты меня?

Голос Иргиль невозможно спутать ни с каким другим, и я узнаю его с первого звука. Медленно поднимаюсь и растягиваю слова.

— Здравствуй, Иргиль!

Смотрю в ее смеющиеся глаза и думаю о том, что, если честно, я самому себе не смогу ответить на этот вопрос. Мне хочется видеть ее, держать за руку, говорить с ней. Она бесподобна в постели, но при этом рядом с ней меня постоянно терзает мысль, а сам ли я все это чувствую или она как-то воздействует на меня. То, что она это может, у меня сомнений не вызывает. Вон как она боль заговаривает, раненого режут по живому, а тот ничего не чувствует. Да и настойка, которой я монголов поил, тоже из головы не выходит. Я ее попросил усилить воздействие напитка на человеческое сознание, но что она туда сыпала, не знаю. Эффект был на лицо, за несколько приемов «чудо эликсир» превратил трех здоровых мужчин в законченных алкоголиков.

Может быть, в прошлой жизни меня такие вопросы и не взволновали бы, но здесь я привык сам все решать и надеяться только на свой опыт, разум и знания. И та мысль, что она может мной манипулировать, как короед точит мое чувство к ней. Вот даже сейчас она смотрит на меня так, что мне кажется, будто она видит меня насквозь и читает мои самые сокровенные мысли.

Словно в подтверждение моих сомнений, Иргиль иронично усмехнулась.

— Неужто бесстрашный консул побаивается слабой и беззащитной женщины⁈

Улыбаюсь ей в ответ, а в душе саркастически хмыкаю.

«А с чего это ты решила, что я бесстрашный⁈ Да и беззащитной тебя тоже можно назвать с большой натяжкой».

Вслух же говорю ей совсем другое.

— Нет, конечно! Ты же знаешь, дел невпроворот, зашиваюсь, вздремнуть некогда.

Притягательная улыбка тронула губы Иргиль.

— Так зашел бы, я и успокоила бы и приласкала!

С той памятной ночи я бывал у Иргиль всего несколько раз. Действительно, то разъездах, то дела какие-то срочные, да и чаще я в Твери, а она в Заволжском, на другом берегу реки. Не поедешь же на ночь глядя, когда с ног буквально валишься, да еще зная, что с утра надо обратно мчаться.

Была бы какая другая женщина, так я может ее к себе бы забрал, но с Иргиль все не просто. Поди ее забери! Я как-то поутру заикнулся, мол переезжай ко мне в Тверь, чаще видится будем, так она только улыбнулась и промурлыкала мне на ухо, что не время сейчас об этом. Глазищами своими глянула, поцеловала и все завертелось по новой, будто и не было бессонной ночи. В общем, из головы у меня тогда все выскочило, и больше я уже таких предложений не делал. Потом, думая об этом, я соглашался, что да, может быть, и к лучшему, что она отказалась. Проблем мне и так хватает, а ведьма в доме только подлила бы масла в огонь. Еще и с церковью бы рассорился.

Это все так, но вот одно бесспорно, кроме Иргиль я никакую другую женщину не хочу. Про других я и думать забыл, после той ночи ни к кому не заходил. Приворожила одним словом!

Все это пронеслось в голове за мгновение, и глядя в ее черные притягивающие глаза, я подумал совсем о другом.

«Я хочу ее! — Резануло остро, как бритвой, и что-то горячее и тяжелое заворочалось внизу живота. — Я хочу ее! Эти смеющиеся губы, чуть приоткрытый рот, силуэт бедер под балахонистой, подпоясанной рубахой. Я хочу ее всю! Прямо здесь и сейчас!»

Встряхивая головой, сдерживаю рвущийся порыв и отвечаю ей, чуть смеясь, в ее же стиле.

— Приглашаешь?

Улыбка уходит с ее лица, делая его серьезным и взрослым, а маленькая прохладная ладошка берет меня за руку.

— Давно уже пригласила, зачем спрашиваешь⁈

В затянутое бычьим пузырем крохотное оконце пробивается яркий солнечный свет. Утро в полном разгаре, и мне давно уже надо быть в десятке разных мест, а я все еще лежу и блаженно пялюсь в потолок. На моей груди покоится голова Иргиль, ее короткие черные волосы щекочут кожу, а моя ладонь на ее бедре — это единственное, что прикрывает ее обнаженное тело.

Ни жесткий топчан, впившийся в спину, ни затекшая правая рука, ничто не может поколебать моего упорного нежелания вставать. Я расслабился всего на одну ночь, а моя воля уже пошатнулась и предательское сознание нашептывает прямо в растекшийся студнем мозг.

«Зачем ты тратишь свои нервы и время на всякую бессмысленную суету. Ты всего лишь человек, и все, что ты по-настоящему желаешь, лежит сейчас рядом с тобой. Просыпаться рядом с любимой женщиной, наслаждаться простыми человеческими радостями и растить своих детей, именно этого хочет твоя душа. Не вставай, останься здесь, и не принуждай себя заниматься не своими делами!»