Читаем без скачивания Пятьдесят лет в Российском императорском флоте - Генрих Цывинский

Спустившись вниз, мы проехали мимо индусского квартала, расположенного по самому берегу океана, и здесь наткнулись также на похоронное зрелище огнепоклонников, но уже совершенно другого характера; там у парсов при «башнях молчания» чувствуется мрачная торжественность, а здесь слишком уже просто: в огороженном саду, небольшом и грязном, был разложен костер из обыкновенных дров, на пылающем костре лежали два трупа, а вокруг несколько индусов с красными чалмами на головах пошевеливали длинными кочергами поленья и опаливали покойников, вроде того, как у нас, в России, опаливают свиней, заготовляя рождественские окорока. Вокруг костра толпились десятка два индусов и между ними несколько женщин. Никаких богослужебных обрядов или молитв при этом не было.

В городе мы обедали в английских отелях, и я был очень рад, что избавился в этот день от фрегатского обеда китайца А-фу (ресторатор кают-компании), кухня которого за 4 месяца подряд мне очень приелась. На фрегат мы вернулись около полуночи, и я был очень доволен, что эта поездка на берег отвлекла меня от фрегатской напряженной, нервной и очень утомительной службы. Служба старшего офицера на большом рангоутном корабле в заграничном плавании вообще нелегка, а в данных условиях, в отряде Наследника, прибавились всевозможные церемонии, салюты и масса излишних обрядов, требующихся Морским уставом при сношениях с иностранными судами на иностранных рейдах.

Запущенный и давно не крашенный фрегат необходимо было держать в щегольской чистоте, а громадный рангоут и большая парусность отнимали много времени на содержание их в исправном виде. К этому необходимо прибавить беспрерывные конфликты кают-компании с командиром, и мне как посреднику между ними приходилось разбираться в этих «драмах» и отвлекаться от работ по составлению расписаний, которыми я занимался по ночам, так как за весь день мне редко удавалось сойти с верхней палубы. Вставать же приходилось вместе с командой в 5 часов утра, чтобы наблюдать за утренней приборкой корабля. При такой жизни я имел не более 2-3-х часов в сутки на сон; это вконец расстроило мои нервы, и бывало так, что я по несколько ночей кряду не мог уснуть от нервного переутомления и докучливых мыслей, что мне не справиться в этом хаосе и что я вынужден буду списаться и вернуться домой. Об этом, впрочем, мне предсказывал П.П. Тыртов (начальник Главного Морского штаба) еще в Петербурге, когда я заехал к нему откланяться перед отъездом в Триест.

Но вот, благодаря ли моему крепкому (в то время) здоровью или настойчивой попытке установить-таки надлежащий порядок в общей службе корабля, я в Бомбее со 2-го января почувствовал под собою твердую почву, и после первой недели правильных учений я с радостью заметил, что офицеры и боцмана меня сочувственно поддерживают; в кают-компании даже заговорили о возможности состязаний с «Азовым» в рангоутных и парусных маневрах. Побывавши на берегу еще раз, я опять вернулся на фрегат освеженным, и с тех пор моя нервная система мало-помалу стала приходить в норму; в кают-компании я чувствовал себе поддержку и решил остаться на фрегате и продолжать это весьма важное для моей дальнейшей морской карьеры плавание. Об этом я написал жене в Кронштадт и предупредил, чтобы моего возвращения больше не ожидали. За недостатком времени мне не удалось посетить бомбейскую достопримечательность — пещерный, доисторической эпохи храм, находящийся на полуострове Elefantin.

В подземелье этого полуострова высечен в скалистой почве древний храм с исполинскими колоннами, и до настоящего времени эта титаническая постройка сохранилась в достаточной степени.

20-го января «Корнилов» прибыл в Бомбей. Наследник прервал свое путешествие, чтобы проститься и проводить брата. Георгий Александрович был мрачен, огорченный тем, что не может больше плавать на Восток, и со слезами на глазах переехал на «Корнилов». На катере, при переезде, азовские офицеры сидели гребцами, а капитан 1 ранга Ломен — на руле. Через несколько минут «Корнилов» снялся с якоря и ушел в Суэц, а Наследник уехал на берег продолжать путешествие по Индии. В конце января «Азов» и «Мономах» вышли в Тутикорын (южная оконечность Индии), чтобы принять Наследника, прибывшего туда по железной дороге. Место это совершенно открыто, и на рейде была крупная океанская зыбь.

Фрегаты стояли далеко от берега и качались, как маятники, с борта на борт. Для перевозки Наследника по столь крупной зыби азовские катера считались недостаточно большими, поэтому Бассаргин приказал «Мономаху» послать за Наследником наш большой катер-«миноноску». Я выбрал лучших офицеров на руль, а к машине — мичмана Тимрота и инженера-механика Винтера. Приняв с берега Наследника со свитой, миноноска наша держалась на зыби прекрасно, по временам она совершенно скрывалась за гребнем океанской волны и затем появлялась на ее верхушке, идя малым ходом, чтобы не обливать пассажиров. Через час ходу путешественники прибыли к «Азову». «Азов» уже начал сниматься с якоря, и мне предстояло торопиться, чтобы следовать за «Азовом», но на такой громадной зыби, когда сам фрегат болтался, как пьяный, схватить и быстро поднять катер весом в 10 тонн нелегкая задача, но благодаря тому, что на нем сидели такие бравые офицеры и такая же команда, мне удалось улучить момент, когда фрегат склонился на сторону катера, и мигом заложить тали и сразу вздернуть катер вверх; не успел фрегат сделать полный размах, как катер был уже на месте. За этот удачный маневр «Мономах» получил с «Азова» сигналом Благодарность. Мы догнали «Азов» и пошли в Коломбо.

Остров Цейлон, отделенный от Индии мелководным проливом, составляет как бы южную оконечность Индостана и выгодно расположен на пути пароходного движения из Европы на Дальний Восток, поэтому англичане устроили здесь угольную станцию для военных и коммерческих судов и держат там постоянно эскадру. На Цейлоне нет глубоких закрытых бухт, поэтому для постройки гавани пришлось воспользоваться обширной и совершенно открытой бухтой Коломбо на западном берегу острова и защитить ее молом от дующего здесь в течение полугода (летом) свежего муссона.

Сооружение мола в открытом океане, да еще под ветром муссона, представляло для строителей его трудную задачу, и эти работы продолжались много лет. Дамба состоит из внутренней бетонной стенки длиною более версты и шириною около 10 саженей, а для защиты ее от разрушения вечно бьющей по ней океанской волны с внешней стороны набросаны громадные бетонные массивы. Борьба строителей порта с океаном продолжается еще и теперь, но это происходит, главным образом, зимой, в тихое время года, когда муссон не дует.

Мы вошли в Коломбо 31 января 1891 г. днем при ясной и тихой погоде и ошвартовались у стенки рядом с «Азовом». Город Коломбо весь утопает в яркой и тропической зелени. На набережной возвышается грандиозный отель «Continental», с высоким в два света столовым залом, в нем электрические вентиляторы и качающиеся «спанкеры» (веера) доставляют свежий воздух и прохладу, спасающие посетителей от тропической жары.

Английская эскадра встретила Наследника салютом и установленными почестями. Коммерческие пароходы и большие океанские парусники расцветились флагами. В порту большое оживление: беспрерывно входят и выходят суда, идущие на Восток и обратно, а за стеной в океане по горизонту, насколько охватывает глаз, снуют под высокими парусами быстроходные катамараны. Это парусные шлюпки с приделанными к борту лыжами, не дающими им опрокинуться. На них ловят рыбу и отчасти жемчуг сингалезы — смуглые, с черными глазами, стройные красивые туземцы, сходные с индусами.

После приема на «Азове» местных властей у английского адмирала на корабле был парадный обед для Наследника, свиты и командиров. Вечером на иллюминованных шлюпках английские офицеры устроили венецианский карнавал с серенадою, причем на головной шлюпке поместился квартет с командиром английского крейсера и его офицерами; они дефилировали мимо наших судов, и в тихую тропическую ночь по гавани разносилась мелодия серенады Генделя… На судах все вышли наверх и молча слушали, очарованные льющимися звуками знакомой мелодии, напомнившей прекрасную Венецию. Эта трогательная тишина как бы замечтавшейся гавани была внезапно нарушена бравурным, диким, бестактным маршем, раздавшимся у нас на «Мономахе» из 28-ми духовых инструментов нашего судового хора… Желая ответить на серенаду англичан, командир приказал вызвать наш хор. Когда музыкантов, сонных, подняли из коек, то каждый бежал голышом за своей трубой, и, построившись на юте, они по команде капельмейстера: «марш № 40-й»! без нот и впопыхах затрубили на весь рейд. Очарование серенадой у слушателей на соседних с нами судах внезапно заменилось возмущением на такую дикую профанацию.

На «Азове», стоявшем рядом, поняли, в чем дело, и оттуда дружно раздался хохот всех офицеров, бывших наверху вместе с Наследником и свитою. Наш командир, недовольный неудавшимся эффектом, выругал ни в чем неповинных голых музыкантов и ушел в каюту спать. Утром Наследник уехал в Кэнди — город, расположенный в возвышенной части Цейлона, куда спасаются от жары европейцы, не связанные делами с Коломбо, где, благодаря низменному положению и значительной влаге воздуха, климат для европейцев слишком тяжел.