Читаем без скачивания Ветер и мошки (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич

Она ощущала, как тьма, пойманная, бьется в ней.

О, это было неимоверно тяжело! Сдерживать, связывать, пеленать эту тьму, как непослушного, вырывающегося ребенка. Обычно после «Времени», часам где-то к десяти вечера, Марту Андреевну начинало тошнить, живот вспухал, разглаживался и надувался, как барабан. Немножко беременна, так это называется. Она чувствовала, как тьма извивается в ее внутренностях, ища выход, и мысленно создавала для нее ящик, пробивала его золотыми гвоздями и все ближе и ближе сводила незримые стенки.

В эти мгновения халат на Марте Андреевне можно было выжимать — он был тяжелый и мокрый от пота. Она держала руки на животе и дышала так, будто действительно готова была родить.

Изнутри шли толчки и холод.

Марта Андреевна дрожала и хрипела, выгибаясь головой к расставленным ногам, и шептала придуманные молитвы. Спаси… Охрани… Моя вина… Другие слова не годились, только те, что шли спонтанно, из горла и сердца, срывались с губ, иногда кощунственно перемежаясь надсаженным матерком.

Борьба длилась десять, пятнадцать, двадцать минут.

Но скоро ящик, а значит, и тьма в нем, становились не больше горошины, озноб отпускал, пот сох на щеках, и Марта Андреевна тяжело поднималась с дивана. Она ковыляла к окну, боясь потерять эту горошину, засевшую где-то у солнечного сплетения, и непременно, несмотря на время года, открывала форточку.

Потом следовало ждать момента.

Он приходил с размеренным дыханием и током воздуха, овевающим лицо. Марта Андреевна разводила руки в стороны, мысленно выталкивала горошину из себя и посылала ее в черное вечернее небо.

Зло, прощай!

Ей виделось, мнилось, как горошина, обожженная космическими лучами, безвредным, распавшимся пеплом плывет в безвоздушном пространстве.

Блаженство, которое Марта Андреевна испытывала после, с лихвой искупало ее страдания. Это было ощущение безграничной распахнутости и света. Радость захлестывала ее с головой. Она плакала и ложилась в кровать с потаенным знанием, что хотя бы часть мира, часть людей спасены от тьмы.

Старенькие родители ее жили в деревне, и она выбиралась к ним раз в год, осенью, на неделю. Телевизор у них показывал всего два канала, при этом периодически то один, то другой канал уходили в рябь помех. «Время» родители тоже смотрели, но тянуть тьму при них не могло быть и речи. Поэтому всю неделю она маялась, хороня в себе разрастающееся раздражение. Работы по огороду, прополка и полив, помощь маме по дому хоть и отвлекали, но совсем перебить болезненное ощущение оторванности, вынужденного простоя не могли. Марта Андреевна чувствовала, как мир гибнет без нее.

Впрочем, об этом думать было еще рано.

Июнь.

Институт дышал на ладан. Ходили разговоры, что его вот-вот закроют. Финансирование за полгода урезали дважды. С середины месяца начиналась сессия, к которой, похоже, наплевательски относились не только большинство студентов, но и внушительный контингент преподавателей.

Марту Андреевну это беспокоило мало, она жила другим. Ей думалось, что, на худой конец, если ее уволят, она устроится или в библиотеку, или в редакцию местной газеты (звали, между прочим, второй год), или примется подтягивать знания многочисленным желающим поступить в столичные вузы.

Ей, в сущности, на себя денег нужно чуть.

— Марта Андреевна?

Душевина остановилась, наблюдая, как со скамейки перед подъездом поднимается мужчина где-то одного с нею возраста в джинсах, в светлой рубашке и темном пиджаке. Опрятный. Приятный. Шатен.

Неожиданно.

— А по какому поводу? — наморщила лоб Марта Андреевна.

Мужчина шевельнул плечами.

— Это, извините, приватный разговор. Нам лучше пройти в квартиру.

— В мою квартиру? — уточнила Марта Андреевна.

Мужчина кивнул.

— Если, конечно, не хотите проехать со мной, — сказал он, показав глазами на видавший виды «мерседес», приткнувшийся бампером к ограждению газона. — Но, боюсь, тогда наша беседа затянется до позднего вечера.

Марта Андреевна думала недолго. От мужчины веяло спокойной уверенностью. Понятно, он был из спецслужб.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну, пойдемте, — вздохнула Марта Андреевна.

Никаких грехов, могущих обратить на себя внимание органов безопасности, она за собой не ведала. Кафедра экономики и социологии, как рабочее место, пожалуй, тоже никакого ущерба стране нанести была не в состоянии. Оставалось…

Оставалось одно.

Открывая дверь, Марта Андреевна уже знала, о чем мужчина будет ее спрашивать. Видимо, догадалась она, есть какая-то высокочувствительная аппаратура, по которой вычислили ее ежевечерние сеансы. Но значило это также и то, что ее усилия по очищению от тьмы были не напрасны.

— Обувь снимайте, — сказала она мужчине.

— Конечно, — ответил тот.

Сняв ботинки, он остался в серых носках.

— На кухню? — предложила Марта Андреевна, освободившись от легкой курточки и берета.

— Без разницы, — сказал мужчина.

— Я угощу вас чаем.

— А вы одна?

Взгляд мужчины сделался острым, профессиональным и впился в дверной проем, ведущий в комнату.

— Не беспокойтесь, — сказала Марта Андреевна. — Нам никто не помешает. У меня нет семьи. Но вы, должно быть, знаете. Проходите.

Она открыла гостю кухонную дверь и включила свет. Мужчина прошел смело и бесшумно, не глядя на обстановку. Выбрал табурет, умостился за столом и показал ей сесть напротив.

— А чай? — спросила Марта Андреевна.

— Может быть, позже.

— Что ж…

Марта Андреевна последовала жесту гостя из спецслужб. Несколько секунд мужчина молчал, потом качнулся:

— Назовите себя, пожалуйста.

— Душевина Марта Андреевна, — сказала Марта Андреевна. — Вы записываете?

Мужчина с заминкой кивнул.

— Да, записываю, у меня скрытый микрофон.

Марта Андреевна огладила юбку на коленях.

— Тогда спрашивайте, что хотите узнать.

Мужчина посмотрел ей в глаза.

— Расскажите мне о негативной энергии.

— Я знала, что однажды так и будет, — помолчав, улыбнулась Марта Андреевна. — Вы, значит, отслеживаете?

— Если я здесь…

— Да, это понятно.

Марта Андреевна тихо рассмеялась.

— Я, знаете, одно время думала, что у меня бзик, — поделилась она с гостем.

— Простите?

— Ну, думала, что это никому не помогает. Что немножко «поехала» умом. Ну как это, тянуть зло из телевизора? Ведь совершенная глупость. Бесконтактное сумасшествие.

Мужчина нахмурился.

— Рассказывайте по порядку.

И Марта Андреевна рассказала.

Про не сложившуюся жизнь, открывшуюся способность и ежедневные выстрелы горошин в космос. Вся история уложилась в пятнадцать минут. А вот мужчина молчал долго. Поглядывал на голое запястье, напрягал мышцы лица, не давая прорваться эмоциям наружу, и легко постукивал кончиками пальцев по столешнице.

— А всплеск три дня назад? — наконец спросил он.

— Всплеск?

— Да. Выход негативной энергии.

— От меня?

— Да.

Марта Андреевна покачала головой.

— Не припомню. Все было как обычно. Чтобы как-то особенно сильно… Нет, я ничего не заметила.

Мужчина выпрямился.

— Сейчас я назову вам имена, постарайтесь сказать, знаете ли вы кого-нибудь.

— Хорошо, — сказала Марта Андреевна.

А ведь все очень серьезно, подумала она. Что-то случилось три дня назад.

— Субботин, Алексей Михайлович, — произнес мужчина.

— Нет, — сказала Марта Андреевна, — не знаю.

— Рыжов Григорий Евгеньевич?

— Нет.

— Славиков Максим Всеволодович?

— Нет.

— Кривова Татьяна Михайловна?

— Нет.

— Вы уверены?

— Они тоже все… ну, работают с энергией? — спросила Марта Андреевна.

— Я не могу вам дать эту информацию.

— Но, получается, что вы как-то связываете их со мной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мужчина вздохнул и поднялся.

— Видите ли, — сказал он, — три дня назад случился прорыв. Психоэнергетическая субстанция негативной природы… Пока у нас нет других определений… В общем, она накрыла один из районов города.