Читаем без скачивания Вечерние беседы на острове - Роберт Стивенсон

— Поразит, поразит, будьте уверены! — воскликнула Кокуа. — Я не могу обмануть, Бог не потерпит этого!

— Давайте мне четыре сантима и ждите меня здесь, — сказал старик.

Когда Кокуа осталась одна на улице, сердце ее замерло. Ветер ревел между деревьями и казался ей шумом адского пламени. Тени толпились при свете уличных фонарей и казались ей хватающими руками дьяволов. Если бы у нее хватило силы, она убежала бы; если бы хватило голоса, закричала бы, но она не могла сделать ни того ни другого и стояла в аллее, дрожа как испуганный ребенок.

Потом она увидела старика, возвращавшегося с бутылкой в руках.

— Я исполнил вашу просьбу, — сказал он. — Мужа вашего я оставил плачущим, как дитя. Сегодня он будет сладко спать.

Он подал ей бутылку.

— Прежде чем отдадите ее мне, — вздохнула Кокуа, — воспользуйтесь ею и потребуйте, чтобы она избавила вас от кашля.

— Я уже старик и слишком близок к могиле, чтобы пользоваться милостью дьявола, — возразил тот. — Что это значит? Почему вы не берете бутылки? Вы колеблетесь?

— Не колеблюсь, но чувствую слабость. Подождите минутку. Рука не слушается, тело отстраняется от проклятой вещи, — сказала Кокуа. — Одну минуточку только!

Старик ласково посмотрел на Кокуа.

— Бедное дитя! — сказал он. — Вы боитесь. Вы предчувствуете несчастие… Ну, пусть бутылка останется у меня. Я уже старик и на этом свете счастлив быть не могу, а относительно будущего…

— Дайте ее мне! — перебила, задыхаясь, Кокуа. — Вот деньги. Неужели вы считаете меня такою низкою? Дайте бутылку!

— Да благословит вас Бог, дитя! — сказал старик.

Кокуа спрятала бутылку под холоку, простилась со стариком и пошла по аллее, куда глаза глядят. Для нее теперь все дороги были равны: все вели в ад. Иногда она шла тихо, иногда бежала, то громко вскрикивала, то ложилась у дороги и плакала. Ей припомнилось все, что она слышала об аде, и она чуяла дым, видела, как морщилось на углях ее тело.

Под утро она пришла в себя и вернулась домой. Старик сказал правду: Кив спал как ребенок. Кокуа стояла и смотрела на него.

— Теперь, муженек, твой черед спать, — сказала она, — твой черед будет смеяться и петь, когда проснешься. А бедная Кокуа… увы, не будет больше ни спать, ни петь, ни наслаждаться ни на земле, ни в раю!

Она легла рядом с ним на кровать, и горе ее было так сильно, что она моментально впала в глубокий сон.

Поздно утром муж разбудил ее и сообщил приятную новость. Он словно поглупел от восторга, так как не обратил внимания на ее скорбь, как ни плохо она скрывала ее. Слова застревали у нее в горле; все равно, Кив говорил за нее. Она не съела ни кусочка, но кто заметил это? Кив очистил все блюдо. Кокуа смотрела и слушала его как во сне. По временам она забывалась и проводила рукою по лбу. Ей казалось чудовищным сознавать себя обреченною на гибель и слышать болтовню мужа. Кив все время ел, разговаривал, назначил время возвращения, благодарил ее за спасение, ласкал, называл своей верной помощницей и посмеивался над стариком, который был так глуп, что купил бутылку.

— На вид казался почтенным стариком, но по наружности судить нельзя, — говорил Кив. — И на что старому негодяю понадобилась бутылка?

— У него могла быть хорошая цель, муженек, — сказала скромно Кокуа.

Кив засмеялся, как рассердившийся человек.

— Чепуха! Говорят тебе, старый плут и старый осел! — крикнул Кив. — И за четыре-то сантима трудно было продать бутылку, а за три будет почти невозможно. Пространство не особенно-то велико, вещь начинает припахивать паленым… Брр! — вздрогнул он. — Я сам, правда, купил ее за один цент, не зная, что есть более мелкие монеты. Я одурел от страданья, а другого такого дурака не найдется, и бутылка останется до конца у того, кто купил ее!

— О, не ужасно ли спастись самому путем вечной гибели другого? — сказала Кокуа. — Мне кажется, что я не могла бы смеяться. Меня это тревожило бы. Я была бы полна тоски и молилась бы за бедного обладателя бутылки.

Кив, сознавая ее правоту, рассердился еще больше.

— Скажите пожалуйста! — воскликнул он. — Можешь тосковать, если желаешь! Так не поступила бы хорошая жена. Ты постыдилась бы говорить это, если бы сколько-нибудь думала обо мне!

С этими словами он вышел, и Кокуа осталась одна.

Был ли у нее какой-нибудь шанс продать бутылку за два сантима?

Она не предвидела никакого; а если и был, то муж торопил ее отъезд в местность, где нет монеты ниже цента. А теперь? На другое утро ее самопожертвования муж бранит и покидает ее!

Она не пыталась даже воспользоваться временем, предоставленным в ее распоряжение, а осталась дома, вынула бутылку, с ужасом осмотрела ее и с отвращением убрала с глаз долой.

Кив, между тем, вернулся и предложил ей прокатиться.

— Мне, муженек, нездоровится, — сказала она. — Тяжело на душе… Извини меня, я не могу веселиться.

Тут Кив ужасно разозлился на нее, предполагая, что она скучает из-за старика, и на себя, потому что он чувствовал, что она права, и стыдился своего счастья.

— Так вот твоя верность! Так-то ты любишь! — воскликнул он. — Муж твой только что спасся от гибели, которой он подвергся из любви к тебе, а ты не можешь радоваться! У тебя бесчестное сердце, Кокуа!

Он ушел взбешенный и целый день бродил по городу, встретил приятелей, пил с ними, потом они наняли карету, поехали за город и там опять пили. Кив все время был в дурном расположении духа, потому что он таким образом проводил время, а жена скучала, и потому еще, что в душе он сознавал, что она более права, чем он, и сознание это побуждало его пить еще больше.

С ним вместе пил один грубый старик-гаол. Он был шкипером китоловного судна, дезертировал, работал в рудниках и был приговорен к тюремному заключению. У него была низкая душа и злой язык. Он сам любил пить, любил когда другие пьют, и заставлял пить Кива. Скоро денег в компании не оказалось.

— Послушайте, вас считают богачом, — сказал шкипер Киву. — У вас есть там бутылка, что ли, или другая какая-то глупость.

— Да, я богат, — ответил Кив. — Я пойду домой и добуду деньжонок у жены. Она их хранит у себя.

— Это, приятель, плохо, — сказал шкипер. — Никогда не доверяйте долларов юбке. Все они фальшивы как вода. Приглядывайте за нею!

Его слова запали в душу Кива, потому что он ошалел от выпитого вина.

— Я действительно не удивлюсь, если она окажется фальшивой, — подумал он. — Иначе отчего бы ей было падать духом при моем освобождении. Но я ей покажу, что я не такой человек, которого можно одурачить. Я поймаю ее на месте преступления.

И вот, вернувшись в город, Кив попросил шкипера подождать его на углу у старой тюрьмы, а сам пошел один по аллее к дому. Стемнело. Дом был освещен внутри, но не слышно было ни звука. Кив пробрался осторожно к заднему крыльцу, открыл тихонько дверь и заглянул в комнату.