Читаем без скачивания Экстренное погружение - Сергей Зверев

– Слегка поцарапал, товарищ капитан, – радист вытянул вперед негнущуюся ногу. – Здешний лекарь загипсовал…

– Носилки сюда! – распорядился Грубозабойщиков. – Сначала Зубринский. А ты, Рукавишников, бросай свою стряпню. До «Гепарда» пара сотен метров. Через полчаса будем на борту.

Дроздов услышал позади какое-то шарканье. Доктор Дитковский уже встал на ноги и помогал подняться главному инженеру Филатову. Последний выглядел хуже, чем вчера.

– Главный инженер Владимир Фролович Филатов, – представил его Дроздов. – Врач Александр Григорьевич Дитковский. А это командир «Гепарда» Владимир Анатольевич Грубозабойщиков и судовой врач Игорь Николаевич Кузнецов.

– Похоже, конкуренция обостряется. – Дитковский поднял брови. – Не слишком ли много докторов для здешних мест?

Сочетание южнорусского акцента с московским жаргоном девяностых годов как-то особенно резануло слух. Он безалаберно смешивал чистый, правильный, даже дистиллированный язык москвича с речевыми штампами сорокалетней давности.

Грубозабойщиков посмотрел на сгрудившихся на полу людей, которых можно было принять за живых только благодаря легкому пару, выходящему изо ртов, и улыбка его погасла.

– Ну и видок!

Филатов пошевелился и хотел что-то сказать, но изо рта у него вырывались лишь нечленораздельные звуки. Левая сторона головы выглядела немного получше, но и она судорожно дергалась, а левый глаз был почти закрыт веком. Похоже, главный инженер испытывал жуткие муки.

– Морфий остался, Александр Григорьевич? – Дроздову казалось, что он оставил этого добра предостаточно.

– Кончился, – устало ответил Дитковский. – Все съели до единой капли, Андрей Викторович.

Кузнецов мигом открыл свою медицинскую сумку. Увидев это, Дитковский улыбнулся с видимым облегчением. Он тоже выглядел гораздо хуже, чем вчера. В нем и так-то душа еле в теле держалась, а он ведь еще и трудился восемь часов кряду. Даже наложил Зубринскому гипс на лодыжку.

Он попытался приподнять Филатова, Дроздов пришел ему на помощь, но тут доктор буровой опустился на пол, прислонившись к стене.

– Виноват, – проговорил он. Его обросшее щетиной лицо скривилось в подобии улыбки. – Мы не очень-то гостеприимны.

– Теперь все, доктор, можете положиться на нас, – тихо заметил Грубозабойщиков. – Всю необходимую помощь получите. Один вопрос: эти люди транспортабельны?

– Не знаю, – Дитковский сильно потер рукой налитые кровью глаза, покрытые копотью веки. – Некоторым за последнюю ночь стало хуже. Вот у этих двоих, по-моему, воспаление легких. Дома мы их поправили бы в считаные дни, а тут… Все из-за холода… Вся энергии уходит не на борьбу с увечьями, а на выработку тепла. Иначе организм дойдет до точки…

– Не стоит падать духом, – сказал Грубозабойщиков. – Нам потребуется полчаса, чтобы забрать всех на борт. Кого первого, Игорь Николаевич?

– Зубринского, доктора, Филатова и вот этого, – мгновенно сообщил Кузнецов.

– Кожевников, радист, – представился тот, на которого указал врач. – Мы уж и не надеялись, что вы вернетесь. – Он кое-как поднялся и встал, сильно пошатываясь. – Я сам.

– Не спорьте, – жестко бросил Грубозабойщиков. – Рукавишников, кончай со своим пойлом. Пойдешь с ними. Сколько времени тебе понадобится, чтобы провести сюда с лодки кабель, установить пару мощных обогревателей и освещение?

– Одному?

– Бери в помощь любого!

– За четверть часа управимся. Могу протянуть еще и телефон, Владимир Анатольевич.

– Это будет кстати. Кто там с носилками – когда будете возвращаться, прихватите одеяла, теплую одежду, горячую воду. Канистры с водой заверните в одеяла… Что еще, Кузнецов?

– Пока ничего, товарищ командир.

– Тогда все. Отправляйтесь!

Рукавишников вынул ложку из котелка, аппетитно облизал, одобрительно чмокнул и печально покачал головой.

– Эх, такое добро пропадет! – горестно произнес он, отправляясь за носильщиками.

Из людей, лежащих на полу, четверо бодрствовали – водитель вездехода Хитренко, кок Нечаев и двое бурильщиков братья-близнецы Харламовы. Они даже обгорели и обморозились почти одинаково, основные ожоги располагались на правой стороне лица. Остальные не то спали, не то находились в глубоком обмороке. Дроздов с Кузнецовым принялись их осматривать. Причем, конечно, корабельный врач осматривал их более внимательно, пользуясь градусником и стетоскопом.

Грубозабойщиков с немалым любопытством оглядывал помещение. Временами он принимался махать и хлопать руками по бокам и груди, чтобы не озябнуть. Температура здесь, несмотря на печку, держалась, как в холодильнике.

Первым Дроздов осмотрел человека, лежавшего на боку в правом углу помещения.

Глаза у него были полузакрыты, так что виднелись только нижние полукружья зрачков, виски ввалились, лоб приобрел мраморно-белый оттенок, а свободная от повязки часть лица казалась на ощупь такой же холодной, как мрамор.

– Кто это? – спросил Дроздов.

– Грустный, – ответил темноволосый невозмутимый водитель вездехода Хитренко. – Радиооператор. Помощник Кожевникова… Что с ним?

– Мертв. Умер уже давно.

– Умер? – резко спросил Грубозабойщиков. – Вы уверены?

Дроздов бросил на него снисходительный взгляд и промолчал. Тогда командир обратился к Кузнецову:

– Есть такие, кого нельзя транспортировать?

– Думаю, эти двое, – ответил Кузнецов.

Он доверительно вручил Дроздову стетоскоп. Через минуту майор выпрямился и кивнул.

– Ожоги третьей степени, – сообщил Кузнецов командиру. – У обоих высокая температура, очень слабый и неровный пульс. Похоже, отек легких.

– На борту им будет лучше, – заметил Грубозабойщиков.

– Переноска для них – верная смерть, – заявил Дроздов. – Даже если укутать как следует, они не выдержат.

– Мы не можем без конца торчать в этой полынье, – заявил Грубозабойщиков. – Я беру ответственность за их транспортировку на себя.

– Извините, товарищ командир, – Кузнецов твердо покачал головой. – Теперь я здесь главный. Я согласен с доктором Дроздовым.

Грубозабойщиков молча пожал плечами. Через несколько минут вернулись моряки с носилками, а следом появился и Рукавишников с четырьмя другими матросами, которые несли кабели, электрообогреватели, осветительные лампы и телефон. Через несколько минут заработало отопление, загорелся свет.

Рукавишников покрутил ручку полевого телефона и бросил в микрофон несколько слов. Ярким светом загорелись лампы, начали потрескивать, а спустя несколько секунд накаливаться электропечи.

Моряки уложили на носилки Хитренко, Нечаева и близнецов Харламовых. Когда они ушли, Дроздов снял с крюка лампу.

– Вам она теперь не нужна, – сказал он. – Сейчас вернусь.

– Вы куда? – ровным голосом спросил Грубозабойщиков.

– Покурить…

– А я думал – по нужде…

Дроздов шагнул через порог, завернул за угол жилого дома и остановился. В домике послышалось жужжание ручки, потом кто-то заговорил по телефону. Разобрать слова ему не удалось.

Пламя в керосиновой лампе подрагивало на ветру, но не гасло. Ледяная пыль хлестала по стеклу. Дроздов направился по диагонали к единственному домику, уцелевшему в южном ряду. На наружных стенах – никакого следа огня и даже копоти. Рядом, должно быть, находилось хранилище топлива – в этом же ряду, только восточнее, прямо по ветру. Судя по степени разрушения других домиков, чьи уцелевшие каркасы были чудовищно покорежены, именно здесь был очаг пожара.

К одной из стен оставшегося целым домика приткнулся добротный на вид сарай. Дверь открылась легко. Деревянный пол, обшитые алюминием стены и потолок, снаружи и внутри – большие масляные радиаторы. От них отходили черные провода, которые шли к разрушенному сейчас домику, где стояла сгоревшая дизель-генераторная установка. Значит, пристройка обогревалась круглые сутки. Занимавший почти все помещение небольшой приземистый вездеход можно было завести в любое время одним нажатием кнопки. Теперь дело обстояло иначе: чтобы запустить двигатель, пришлось бы использовать паяльные лампы и физическую силу двух-трех человек, чтобы провернуть коленвал хотя бы один раз.

Дроздов закрыл дверь и направился в основной блок. Тот был забит металлическими столами, скамейками, механизмами и новейшими приборами для автоматической записи и обработки результатов бурения и метеорологических данных. Лаборатория. Дроздов торопливо осмотрел помещение, но не сумел обнаружить ничего интересного. Где же хранились образцы?

В одном углу на пустом деревянном ящике стоял переносной радиопередатчик с телефонами-наушниками. Рядом, в коробке из крашеной фанеры, лежали пятнадцать элементов «Дюраселл», соединенных в батарею. С крюка на стене свисала двухвольтовая контрольная лампочка. Дроздов прикоснулся обнаженными проводами лампочки к наружным контактам батареи и замкнул их. Ни искорки. Если бы в них сохранилась хоть ничтожная часть первоначального заряда, нить лампы раскалилась бы добела. Но она даже не зарделась. Выходит, Кожевников был прав, говоря, что батарея села окончательно.