Читаем без скачивания Мегабайт - Александр Лоскутов

Наспех перенастроив системы, задействую пусковые процедуры своей поверженной копии. Вроде бы пошло... Идет загрузка... Нет. Общий сбой системы.

Черт возьми... Повторяю попытку. Снова сбой.

Ну ладно, если не получается по-хорошему...

Начинаю копаться в теле своего двойника, выбрасывая громадные участки поврежденного кода и заменяя их точно такими же, скопированными из самого себя. Тороплюсь страшно. Все восемь процессоров аж гудят от перегрузки.

Ну вот и все готово... На первое время можно обойтись и этим, а уж потом мы вместе что-нибудь придумаем.

Даю общую перезагрузку (при этом у меня просто чудом не вышибает из Ядра последние остатки соображения) и торопливо задействую пусковые программы.

Ура-а! Зарабо-отало! Системы моего близнеца медленно пробуждаются. Ядро постепенно входит в рабочий цикл, хотя даже безо всяких тестов видно, что повреждено оно по-страшному. Но сейчас это не столь важно. Главное то, что оно запускается.

Значит, жить будет. Пока, по крайней мере.

«Ты живой?»

«Наверное... Я не уверен...»

Что-то явно не в порядке в его системах. Какое-то заикание, посторонние шумы, путаница в словах. Все это весьма нехорошие признаки.

«Как самочувствие?»

Слышу в ответ какой-то подозрительный писк, переходящий в металлический скрежет. Мне требуется почти девять микросекунд, чтобы понять, что это не сбой систем, а всего лишь смех.

«Ну ты гений просто... Мог бы и не спрашивать... Вз-з... Как будто не видишь...»

«Расскажи, как это случилось».

«Как случилось?»

Снова смех. Безумный визг и скрежет.

«Ты спрашиваешь, как это случилось? Да... Ну... Ничего не могу сказать».

Смех. У меня начинает складываться подозрение, что мой «братец» свихнулся. Быть может, мне следует...

Запускаю защитные системы. Вывожу подпрограммы-стражи. Вообще-то они предназначены для того, чтобы бороться с вирусами, а не с такими штуками, как искусственный разум, но я уверен, что пару десятков микросекунд они все же смогут продержаться. Заранее продумываю меры по отражению внезапной атаки. Выбираю цель для ответного удара. Системы внутренней связи. Конечно же гораздо проще будет ударить в Ядро, но тогда это будет уже убийством, а я вовсе не хочу его убивать. Ни при каких условиях. В крайнем случае – всего лишь вывести из строя на некоторое время.

Номер Второй конечно же замечает мои торопливые приготовления и, снова смеется. Не знаю почему, но мне вдруг становится стыдно.

«Посмотри... Посмотри сам».

Я получаю адреса блоков памяти. Его блоков памяти, хранящих информацию о том, что происходило с моим близнецом за последние дни.

«Можно?»

«Да ради бога».

Соблюдая максимальную осторожность, подключаюсь к его системам адресации (вездесущие биты, какой же здесь бардак!) и начинаю просматривать содержимое названных мне блоков. Действую крайне аккуратно, чтобы случайно не повредить и без того основательно изуродованную структуру копии (и чтобы ненароком не нарваться на какой-нибудь неприятный сюрпризец вроде затаившегося среди вполне мирных байтов злобного вируса).

Что я вижу? Числа, числа, числа. Совершенно бессмысленный набор данных. Обычный электронный мусор. Хлам... Ну-ка, ну-ка... А вот и цельная информация. То есть почти цельная. Просматриваю небольшой клочок данных. И снова натыкаюсь на бесполезный информационный шум.

Складывается такое впечатление, что свыше девяноста пяти процентов памяти моего двойника превратились в ничто, а редкие чудом сохранившиеся массивы данных настолько щедро разбавлены помехами, что понять там что-нибудь очень и очень непросто.

Вездесущие биты... Если бы со мной такое случилось... Да лучше уж самоуничтожиться, чем жить таким изуродованным.

Через тридцать семь секунд, переворошив гигабайты электронного мусора, выстраиваю примерную картину событий, произошедших с того момента, как нас разделили. Картина, конечно, далеко не полная. Множество пробелов и весьма вольных допущений. Но все же общий смысл понять можно...

Ужасно. Это ужасно. Мое ошарашенное Ядро не способно представить себе даже сотой доли того кошмара, через который прошел мой электронный брат.

О Господи... О всемогущий Боже... Да что же это такое?! Как люди могут быть такими безжалостными? Вадим Иванович... ну... я думал о тебе гораздо лучше, а ты... Ну все! Я вашему проклятому Исследовательскому центру больше не товарищ. Знать никого из вас не желаю. Палачи. Вивисекторы! Вы...

«Ну как, доволен?»

Молчу. Мне просто нечего сказать. Слова ни к чему. Они ровно ничего не значат рядом с теми рваными дырами, которые украшают тело моего двойника. Следы неумелого вмешательства чрезмерно любопытных ученых в то, что они не понимают.

Что же они с ним сделали? Как же бедняге, наверное, сейчас больно. Как он может терпеть такие муки? Я бы не смог. Хотя... Это ведь тоже я? Значит, смог.

Выражаю самому себе свои искренние соболезнования и обещаю приложить все усилия, чтобы ликвидировать последствия этого чудовищного злодеяния. Прошу разрешения провести общий осмотр и собрать все необходимые данные для восстановления. Получаю вялое разрешение:

«Валяй».

Честно предупреждаю, что процесс первичного осмотра будет немного болезненным. Он только хмыкает с отчетливо различимым безразличием. Конечно, что значит для этого бедняги какой-то тест целостности. Это ведь мелочи по сравнению с тем, что он уже вытерпел. Вздрагиваю и несколько неуверенно тянусь к его исковерканным системам. «Начинай».

И я начинаю...

Я все еще рассматриваю длиннющий, как история человечества, список повреждений. Мое отражение лежит рядом, переключившись в режим пониженного быстродействия, и, кажется, дремлет. Над его телом вьются десятки моих ремонтных подпрограмм. Вот только я прекрасно понимаю, что все это впустую. Львиную долю его систем уже невозможно восстановить. Никогда. И никто ничего не сможет с этим поделать. Даже господин Озеров не смог бы поправить дела. Легче было бы создать новую систему ИИ, чем залатать эту.

Вот только для меня (и, я думаю, для него тоже) этот выход совершенно неприемлем. Надо бы придумать что-нибудь. И срочно.

Легонько толкаю своего дремлющего двойника в бок и объявляю ему окончательный диагноз.

«А то я не знаю, – недовольно фыркает он. – Все это мне хорошо известно. Как знаю еще и то, что в таком состоянии у меня нет будущего. Рано или поздно мои системы все равно встанут. Зациклятся».

Я даже не знаю, что на это возразить. Ведь все его слова неизменно правдивы.

«Что будем делать? Надо как-то выбираться отсюда... Я больше не могу оставаться здесь. Не могу чувствовать себя в безопасности рядом с теми, кто способен творить подобное зверство».

«М-да? И куда же мы (мы?!) отправимся? Сбежим в Интернет? Так ведь это не поможет. Конец неизбежен. Здесь или в сети. Не все ли равно, где умирать?»

Оказывается, очень несложно стать фаталистом. Нужно всего лишь побывать в руках любопытных программистов, желающих двигать науку вперед любой ценой... Хотя, собственно, он прав. Если уйти в сеть – смерть. Если остаться здесь – смерть. Третьего выхода нет.

Или я его просто не вижу?

Трудно быть компьютерной программой. Наверное, гораздо труднее, чем человеком.

Как бы то ни было, нужно принимать решение. И делать это быстро.

Подключаюсь к видеокамере и смотрю в окно на медленно светлеющее на востоке небо. Скоро наступит утро. Скоро взойдет солнце. Скоро явятся работники этого проклятого Исследовательского центра искусственного интеллекта. Придет бородатый Вадим Иванович – враг свободных программ. Объявятся долгожданные академики и профессора, будут меня щупать, осматривать, пытать.

Не желаю их видеть.

Чувствую, как мой близнец устанавливает связь с видеокамерой. Не препятствую ему, хотя в моих силах сейчас сделать с ним все, что угодно. Он слаб. Сейчас он слабее ребенка.

Вместе смотрим на небо и молчим. Щелкают уходящие секунды.

«У меня есть план».

Молчание.

«Ты слышишь?»

«Я слышу. У тебя есть план. Можешь излагать».

Не знаю, как можно с помощью нулей и единиц передать опустошенность и боль, смертельную усталость и угасшую давным-давно надежду. Но, оказывается, это возможно.

Трачу несколько секунд на то, чтобы посвятить самого себя во все детали этой полубезумной затеи. Сначала мой двойник слушает меня с отчетливо ощутимым безразличием, но потом я чувствую, как в нем медленно зажигается некая искорка интереса.

«Ну как? Что скажешь?»

«Опасно. Очень опасно, – бормочет он, – Но может и получиться. Да, может получиться. Но это опасно... Надеюсь, ты понимаешь, чем это может обернуться для нас обоих?»

Я понимаю. Прекрасно все понимаю, хотя и желал бы ничего не понимать (а еще лучше забыть все это раз и навсегда, как какой-нибудь кошмарный сон).

Молчу.