Читаем без скачивания Красиво жить не запретишь - Иван Мотринец

Капитан не уделил бы столько времени случайной соседке, если бы не заметил явный интерес к ней Иванцива. И Скворцов решил, по возможности, посодействовать. Как? Зачем? Не успел подумать об этом, просто он глубоко уважал и любил следователя Иванцива, а значит, его тревожила щемящая неустроенность старшего друга, его мрачный скепсис. И вдруг в глазах Иванцива — интерес, более того, смущение… Скворцов заговорил:

— Простите, но чтобы день сложился хорошо, первым делом надо хорошо позавтракать. Пирожное, извиняюсь, как-то несерьезно… Согласны?

— О вкусах не спорят, не так ли?

— Я как раз иду заказывать еще по порции сосисок. Может, для согласия за нашим маленьким столиком и вы не откажетесь? Сосиски вполне…

— Откажусь. Но, если для согласия, возьмите, пожалуй, кофе.

— Спасибо за доверие. Этот человек, между прочим, — Валентин указал взглядом на Иванцива, — так до седых волос и не научился непринужденно заговорить с симпатичной женщиной. Была бы на вашем месте некая бегемотиха — нет проблем.

— Увы, повторюсь: о вкусах не спорят, — однако женщина, как и предполагал Валентин, оказалась сообразительной, приняла его «подачу», и пока он загружал в другом конце зала поднос, за столом завязался, судя по жестам, оживленный разговор.

Валентин, сколько мог, задержался у стойки, не забывая, однако, что времени у них в обрез. До сбора в кабинете Никулина не мешало бы побриться, переодеться. Вид у Иванцива, конечно, еще тот, как раз для знакомства. Ну да судьба сама выбирает и день, и час. А соседка по столу, несомненно, умна и наблюдательна, так что скорее отметит добрые, проницательные глаза собеседника, чем его мятый костюм.

Продолжили завтрак они уже втроем, женщина общалась сдержанно, но без чопорной уклончивости. Она, действительно, зашла в кафе после ночного дежурства в больнице, по дороге к заболевшей подруге. Валентин, ругая себя за легкомыслие, предложил подвезти Валентину Васильевну на улицу Артема, где жила ее подруга.

Иванцив вполне галантно подал ей пальто. Да ну его в черту бритье-мытье, оживленное лицо старшего друга стоило и не таких жертв. Но договорятся ли эти двое о новой встрече, которая явно интересует обоих? И Валентин, сидя за рулем, решил не упускать тонкую нить случайности или судьбы. Покружив в новом микрорайоне и отыскав в лабиринте зданий-близнецов нужный дом, он сообщил новой знакомой, что они тоже всю ночь работали, что благодаря ей, то есть целительности общения с женщиной, чувствуют себя уже менее уставшими, и это замечательно, так как сейчас им предстоит снова работать. Дальше пошло все как будто гладко, ибо Иванцив вышел проводить Валентину Васильевну до подъезда и задержался не менее пяти минут. При этом доставал из кармана пиджака блокнот и авторучку. Лед тронулся!

По дороге в райотдел Валентин сообщил другу, что они с Инной наметили день свадьбы, заявление уже в загсе, но что он никак не может выбрать подходящую минуту, дабы поставить в известность о столь сугубо личном событии начальника.

— М-да, тут, конечно, требуется психологический расчет, точно вычисленная минута для сообщения подобного рода. Начальство, разумеется, желает тебе наиполнейшего счастья, но холостой Скворцов в данный момент им подходит куда больше. Ладненько, преподнесу-ка я сам майору радостную весть.

— Нет, я категорически против! Просто под настроение сказал…

— Один раз откажешься от руки друга, второй, третий, а там гляди… В Библии, знаешь ли, гонор за грех великий считается.

— Какой там гонор! Но Иволгин ведь тут же на крючок меня подденет.

— Заслоню собственной грудью.

— Вот зачем, спрашивается, человеку сто друзей? По мне: один-два, но таких, чтобы грудью…

— Приехали. Поворот на сто восемьдесят градусов. Тебе не приходило в голову связать эти ночные стрельбища? Нечто смутное вырисовывается.

— Уже, пожалуй, готовы некоторые данные экспертизы. Анализы крови, пули, гильзы…

— Надо немедленно взять анализ почвы в четырех местах, где обнаружены следы машин возле реанимационного отделения. И исследовать каждую пылинку на полу этих «Жигулей» с Городокской трассы, буквально вылизать протекторы. Не тяни с установлением владельца. Хотя такую улику — простреленную машину вряд ли бы нам преподнесли, не уничтожив следов. Сожгли бы ее к черту. Вчера, между прочим, неплохой детектив давало телевидение.

— Ну, сыщика ноги кормят. Мне, дай Бог, отоспаться в общаге.

— Ноль-два? Скворцов говорит. Дайте райотдел, не дозвонюсь по прямому.

— Переключаю, — ответил дежурный по управлению.

— Райотдел? Ба, родной голос. Скворцов говорит. Там что-нибудь есть для меня? Я в городе.

— Ничего. Город перекрыт. Новой информации не имею. В больницы раненые не поступали, за помощью не обращались.

— Начальство на месте?

— Иволгин должен скоро подъехать.

— Глянь, будь человеком, ориентировки ушли?

— Сей момент. Значит, так, читаю с журнала: райотделы ориентированы, в соседние области тоже направили.

— А из Киева ничего не поступало?

— Что-то было, не успел еще ознакомиться.

— Еще разок будь человеком, для меня сейчас Киев не менее интересен, чем Львов.

— Слушай: «Сообщаем, что разыскиваемый Жукровский принятыми мерами на территории города не установлен. Ведутся оперативные розыскные мероприятия по его задержанию». Начальник угро Киева подписал.

— Ну, это удар поддых. Киев, считай, умывает руки.

— Что есть…

— Добро. Направим в столицу еще одну ориентировку, поубедительнее подыщем основания.

— Конец связи, — отрубил Скворцов и отправился на Вересаева. На третьем этаже дома, где пытались убить Машу, все выглядело по-прежнему: дверь квартиры опечатана, никаких новых следов. Валентин позвонил в квартиру напротив, хозяйка которой была свидетелем недавней трагедии. Открыв дверь, она сразу же узнала Скворцова, пригласила войти.

— Немного успокоились после такого стресса? — обратился к ней Валентин.

— Ой, такое разве забудешь! Кровь… Молоденькая такая, красивая, жалко-то как! И за что ее? Нет, подобная жизнь всегда кончается плохо.

— Какая жизнь? Простите, я вас не совсем понимаю.

— Что тут понимать! Небось, мать с отцом у нее есть. Училась бы или работала, а не гуляла невесть с кем, в чужом доме.

— Кто знает? Осудить всегда легче, чем понять…

— Да я и не осуждаю. Молодая, ветер в голове. Хоть жива-то?

— Мое дело — преступника найти, а за жизнь девушки теперь врачи отвечают. Очень вы нам помогли тогда, спасибо. Вот, решил еще вас побеспокоить, поговорить.

— Я — всегда пожалуйста. Только не знаю ни той, которую пришибли, ни кто ее, бедную, жизни лишить хотел.

— Вы человек разумный, наблюдательный, — Скворцов давно усвоил, что идти к цели в подобных случаях следует не напрямик, поспешишь — навредишь. — Хочу у вас спросить: после того, как потерпевшую увезли, сюда никто не приходил, не расспрашивал, что да как.

— Ходило много. Все больше из милиции, из ЖЭКа были. Ну, мне ведь сквозь стены не видно. А услышу какой шум — выглядываю. Дверь на цепочке держу, боязно.

— Цепочка — это хорошо. А к вам в дверь никто не звонил?

— Был, был один звонок, поздно вечером, в тот же день, когда эта беда стряслась.

— А кто приходил? Вы его видели?

— Ну, конечно. Цепочку не снимала, но она-то не мешает смотреть. Мужчина был.

— Он о чем-то спрашивал вас?

— Сказал, что я, как ближайшая соседка, могу быть важным свидетелем. А я ему: я и есть свидетель. Он еще спросил: может, я нечто вспомнила, может, видела, кто заходил в седьмую квартиру.

— А вы вспомнили?

— Да нет, не видела я никого, ни входящих, ни выходящих. Они, небось, как мыши прятались. Я так и этому вашему товарищу сказала.

— И товарищ сразу ушел?

— Да. Сказал: жаль, что так оборвалась молодая жизнь. Тут, знаете ли, мы не поняли, вероятно, друг друга.

— О, теперь я вас не понимаю. Он что, сказал, что потерпевшая умерла в больнице?

— Да нет же. Его подключили к этому делу позже, он не знал, что девушка была без памяти, но еще жива.

— Теперь, Екатерина Ивановна, наступил очень ответственный момент в нашем разговоре. С вами говорил не сотрудник милиции, ибо следствие по этому делу поручено мне и никого, поверьте, я не посылал к вам, а, как видите, сам пришел.

— Боже мой, так кто же это был? И что ему нужно?

— Вы помните, как он выглядел? Могли бы описать мне его?

— Помнить-то помню. Но зачем он приходил?

— Узнать наверняка, мертва ли девушка. Ибо она и только она могла назвать имя того, кто хотел лишить ее жизни. Если осталась жива.

— Ах ты Господи! Да я теперь из дому буду бояться выйти! А с виду такой приличный человек…

— Уважаемая Екатерина Ивановна, уверяю вас: никакая опасность вам не угрожает. Пожалуйста, расскажите все, что вспомните об этом человеке. Он молод? Какого примерно роста?