Читаем без скачивания Храм и рынок. Человек в пространстве культуры - Борис Васильевич Марков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ИСТОРИЯ РАЗЛИЧИЯ
Различие живого и мертвого ни в одну историческую эпоху не вызывало затруднений: восприятие, понимание и оценка жизни и смерти — нечто осуществляющееся, как правило, совершенно автоматически. И все же это, казалось бы, очевидное различие выглядит весьма проблематичным как в биологии и медицине, так и в философии. С одной стороны, успехи реанимации, эффективная пересадка органов, а с другой стороны, эвтаназия существенно изменяют традиционные различия между жизнью и смертью. Неизбежная в обычном смысле слова смерть предстает в поэзии и в метафизике как непостижимая тайна бытия. Такая «романтическая» позиция, впрочем, не избавляет от жестких различий жизни и смерти, используемых для управления человеческим поведением. Однако благодаря ей живое и мертвое оказывается не природным, а культурным различием. Смерть перестает быть чем-то абсолютно чужим, она перемещается в сознание человека. Настораживает не только интенсификация, но и поспешное освобождение от страха смерти. Первобытные люди боялись мертвых, хотя считали умирание совершенно естественным процессом. Покорность судьбе, вероятно, снижала их осторожность. Но было бы неправильно считать, что интенсификация страха смерти и установление новых обрядов в христианстве были вызваны заботой о продлении жизни. Религиозные представления и ритуалы представляются своеобразной политической церемонией передачи человека из рук земной власти в руки Другой — более совершенной, осуществляющей наказание за моральные грехи. Сколь бы неприемлемой ни казалась такая «политика» смерти, нельзя отрицать, что она выступала средством упорядочения человеческого поведения. Страх смерти, связанный с загробным воздаянием, служил опорой ответственности, самодисциплины и сдержанности. Благодаря им складывался более либеральный общественный порядок, опирающийся не только на телесное насилие, но и на совесть, долг и другие юридические и нравственные понятая. По сути дела, формула Ф. М. Достоевского «Если Бога нет, то все позволено» указывала на то, что без ответственности перед Всевышним нельзя утвердить порядок на земле, ибо, предоставляя свободу Живым, Бог строго спрашивает с умерших. Неудивительно, что вера в потустороннюю жизнь и забота о смерти входят в арматуру цивилизации.
В настоящее время люди относятся к смерти иначе, чем раньше, и это выражается в ее практическом изгнании и замалчивании. Ни о чем так мало не заботится современный человек, как о смерти. Это выражается, в частности, в ценностях, ориентированных на наслаждение жизнью, усовершенствовании техники умирания, доходящей до возможности эвтаназии. Такая тенденция изгнания смерти поднимает вопрос об основаниях нравственности, рациональности и самой власти: аннулировав право на смерть, отказавшись от легитимации в форме ссылок на Страшный суд, не лишается ли она гарантированности? Однако для подобных опасений нет оснований. Уже давно опорой порядка в цивилизованных обществах выступает не право на смерть, а управление жизнью. Сейчас власть реализуется не столько в форме запрета, сколько в форме советов и рекомендаций, касающихся здорового образа жизни. На смену религиозному и морально-юридическому пришел медико-биологический дискурс. Прежде всего ставка делается не на смерть, а на жизнь: ее продление, экономия, рациональная организация — вот на что нацелен современный человек. В условиях многообразия товаров и услуг аскетическая техника ограничений, запретов и воздержаний заменяется новыми технологиями, ориентированными на комфорт и удовлетворение любых потребностей, на избавление от напряжения, страха и боли (Foucault М. Der Wille zum Wissen. Frankfurt am Main, 1988). Нельзя сказать, что в современной культуре смерть вытеснена в качестве формы духовного опыта. Напротив, человек много думает и переживает об умерших. Парадоксальным образом смерть вступает в сознание некоторых людей не только как страх, но и как наслаждение им, обеспечиваемое, например, фильмами ужасов. И вместе с тем она воспринимается как величайшая несправедливость по отношению к самому себе. Наряду с коммерческими фильмами, паразитирующими на притягательности смерти и к тому же внедряющими в сложившиеся различия живого и мертвого морально-политические оценки, осуществляются авангардные попытки разрушения этих различий, стирания следов власти, нанесенных так или иначе на тело и душу человека. Неправильно понимать их как продолжение стратегии эротизации смерти. В фильме Сокурова некрасивая, совершающаяся в тишине больничных палат смерть выводится в открытый дискурс, предстает как неизбежная реальность, с которой придется столкнуться каждому. Замалчивая смерть, мы не ценим ни себя, ни своих ближних. Авангардное искусство, снимающее с жизни рекламный глянец, наносящее на нее'патину умирания и смерти, выполняет важную функцию эмансипации оптики, порабощенной мерками и масштабами вечной молодости и красоты.
Серьезные изменения происходят в рамках дисциплинарных пространств смерти. Под давлением общественности возникают специальные службы, работающие с безнадежными больными. Они пользуются не только обезболивающими медикаментозными препаратами, но и психотерапевтическими средствами. При этом происходит пересмотр прежней оппозиции жизни и смерти, в рамках которой срабатывает морально-ценностное и экономическое различение (Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995). Жизнь в современной культуре воспринимается как безусловная ценность, а смерть — как роковая неудача, обрывающая планы и творческие замыслы человека, как расплата за нарушение рекомендаций власти, манипулирующей способом жизни, распорядком труда и отдыха. Человек во все времена боялся смерти. Сегодня, воспринимая смерть как прекращение активного труда и отдыха, как остановку конвейера потребления и наслаждения, человек страшится, по сути дела, культурного образа смерти. Работа по его изменению требует совместных усилий, ибо он сложился как продукт разнообразных цивилизационных воздействий на человека.
Философия не обещает бессмертия и
