Читаем без скачивания Ближе смерти и дальше счастья - Элеонора Раткевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Положение тела хотя бы без неприятных сюрпризов. Лежа на спине. Постель умеренно жесткая. Ну и лежбища в этих нецивилизованных мирах! Постель чуть колышется. Усталой Одри хочется заснуть под ритмичное укачивание, но бодрствующее сознание носителя не дает отключиться.
Слышится слабое потрескивание, легкое, почти звенящее. Одри никогда ничего подобного не слышала. Но Деайнима это не беспокоит, звук привычный, в порядке вещей, и оттого почти за гранью восприятия. Одри знает, что волноваться нечего, и не волнуется. Другой звук более привычен: мерный плеск волн. Корабль, надо думать, Судя по запахам, трюм либо очень скверная каюта.
Деайним открывает глаза.
Ну, мир, ну, условия! Кают здесь, видно, и в помине нет, Точнее, они совмещены с трюмом. Аккуратно сложенные мешки и ящики явно с чем-то дорогим, тухлую рыбу так не грузят. Но пахнет тухлой рыбой — будь здоров. Койка по здешним понятиям удобная. В углу поблескивает бронзовое зеркало, отполированное ртутью. Ото, это уже роскошь. Точнее, претензия на роскошь. Зеркало уже потускнело, медная оправа с прозеленью. А вот роскошь настоящая. В узкой стойке укреплена странной формы пылающая ветка. После вчерашнего лингвистического экскурса Одри уже знала, что это такое. Ветки дерева айкон. Толстенная кора его, если поджечь, тает, оплывает, как воск, и испаряется, а тонкий по сравнению с ней слой древесины так насыщен маслами, что образует недурное подобие фитиля. Ветка толстая, старая, раскидистая. Несортовой товар. Такие растут на побережье, и контрабандисты нагружают целые трюмы причудливыми природными светильниками, сбывая их по дешевке жителям столицы либо дальше в горах за бешеные деньги. На плантациях айкон срезают совсем молоденькими побегами, одиночными либо на два или четыре разветвления, пока они еще прямые и неизогнутые. Такие свечевидные отростки ценятся довольно высоко. К тому же молодой побег можно подсушить, и тогда получится цветное пламя, а если его чуть выморозить подсушенным, ветка будет разбрасывать восхитительные снопы искр вроде бенгальских огней. Но эта ветка явно контрабандного происхождения.
Похоже, что вся посудина и принадлежит контрабандистам.
— Эй, пассажир, — просунулась в дверь толстая ряшка, Внешне Деайним был явно спокоен, ни один мускул не дрогнул, Одри бы почувствовала. А вот внутри, в сознании, произошло нечто наподобие взрыва, и Одри ощутила его болезненным ударом. Страх… или скорее настороженность, но и страх тоже, от себя-то не укроешься. Интересно, чего он боится?
— Просыпайся, пассажир.
— У меня, между прочим, имя есть, Руа-Танг, — лениво процедил Деайним. В голосе слышалась неприязнь, а вот внутри ее не было, сплошная доброжелательность. Хитрец, подумала Одри с улыбкой и расслабилась.
Деайним соскочил с койки. Одри поспешно отключилась. Всему есть свои границы. Не хватало еще по сортирам шляться вместе с клиентом.
Пробудило ее ощущение приятного холода. Холодная вода. Деайним, голый по пояс, в обтягивающих штанах, плескался в умывальном приборе. Струйки воды стекали на лопатки с длинных волос. Одри пока не рисковала ощущать сама и лишь воспринимала внешний мир, уже обработанный мозгом Деайнима. Происходящее он воспринимал не просто как приятную процедуру, но как мучительно острое наслаждение. Одри никогда бы не подумала, что умываться — это так восхитительно. Еще и еще, холодной водой на лицо, на грудь, на плечи, и еще, не в силах оторваться. Толстый Руа-Танг смотрел на Деайнима с завистливым одобрением.
— Ну, ты силен, — заметил Руа-Танг, любуясь Деайнимом снизу вверх из-за разницы в росте. — Быстро оклемался. Я думал, ты уже не жилец.
Деайним выпрямился.
— Я так просто не умру.
Волна гордости и счастья. Хорошо, когда есть за что себя уважать. Горделивое сознание своей силы, со странно мечтательным оттенком. И мощный порыв счастья: «Я жив, я жив, ничего, что так больно, сломанные ребра скоро будут в порядке, жив, жив!» Где-то совсем уж глубоко вспыхнула искра недавно перенесенной сильной физической боли, но Одри не рискнула погрузиться так глубоко, и искра угасла. Ай да носителя выбрал компьютер! Действительно силен. Черт, что же с ним было?
— В канаве ты сдохнешь.
— Вот именно. — Не обиделся, конечно, дружеская шутка, но какой-то мгновенный укол внутри чувствуется. — А где, скажи, в Башне канава?
— Ладно, кончай базар. Где тебя высадить — на побережье?
— Там же, где и взял. В Конхалоре.
Руа-Танг обошел Деайнима вокруг, демонстративно приглядываясь.
— Ты что, спятил? Жить тебе надоело? Щенок чертов. Как заговоренный.
— А я и есть заговоренный. Но не в том дело. Если где меня и не станут искать, так это в Конхалоре.
— Так тебя и искать не надо. Ты приметный.
— Ну и пусть примечают на здоровье.
Деайним пинком отправил под койку пропотевшую грязную тунику и поношенные сандалии. Одри ощутила его колебания и финальную мысль, что штаны, пожалуй, сойдут и те, что на нем. Он натянул высоченные, до самого паха, обтягивающие сапоги из желтой мягкой кожи с длинными узкими резными отворотами. Подошел к видавшему виды зеркалу. Одри с любопытством глянула на возникшее отражение.
Так вот в кого судьба занесла! Высокий, худощавый, жилистый. Очень белая кожа, давно утратившая следы загара. Широкий шрам на левой стороне груди убегает под мышку и, судя по всему, продолжается на спине. Ужасный шрам. И совсем недавний. Неумело наложенные швы сняты, самое большее, два дня назад. Одри содрогнулась всем телом своего рассудка. Узкие изящные запястья, длинные тонкие пальцы — но если эту аристократическую кисть повернуть ладонью, видны пожизненные мозоли. Кончики пальцев чуть сплющены. Длинные, очень длинные волосы почти не потемнели от воды. Тонкое, спокойно-насмешливое лицо с прозрачными зелеными глазами. Изумрудно-светящимися, узковатыми и удлиненными. Пожалуй, красив, хотя и не в ее вкусе.
Деайним набрал на тряпочку красную краску и провел зигзаг, скрывающий шрам. Немного другой, шоколадно-коричневой, взял пальцем и нанес на лицо: точка и две косые полосы на левой скуле, три горизонтальные — на правой. Вытер руки, расчесал влажные волосы. Высокий лоб и мокрые пряди охватила тугая лоснящаяся головная повязка.
— А я-то тебя порядочным человеком считал, — ехидно удивился Руа-Танг.
— То ли еще увидишь, — с деланным равнодушием ответил Деайним.
Он взял длинное широкое полотнище, перекинул его через шею, перебинтовал на груди крест-накрест и затянул на спине. Поверх он надел шнурованный пояс, в просторечии именуемый боевым корсетом, странно широкий, от бедер до сосков, кожаный, расшитый металлом. Такие же кожаные повязки, от запястья до локтя, облекли руки.
— Так я, говоришь, приметный? — обернулся Деайним к Руа-Тангу. Говорил он резко, отрывисто. Такие лающие фразы характерны для отребья Конхалорского базара.
Руа-Танг мог ему ответить только его же собственной фразой.
— А пусть примечают на доброе здоровье.
Одри мысленно зааплодировала.
Через несколько часов Одри ругала своего носителя на все корки. На те самые, которых он и в зубах не держал. Деайним нервничал, но Одри-то нет, и ей было совершенно ясно, что пора бы перекусить. Деайним же в ответ на предложение Руа-Танга заморить червячка только головой покачал. Червячок был уже размером с изрядную кобру, но Деайним не ощущал этого. Кобру заклинала Одри. Деайним не думал о еде, да и едва ли о чем-нибудь думал. Перед высадкой он даже нервничать перестал. Только неприятное вибрирующее нечто мешало Одри. Чтобы сосредоточиться, Одри ухватилась за эту вибрацию, перевела ее в образ вибрирующей струны и попыталась определить тональность и интонацию. Вибрация воплотилась в насмешливый низкий до-диез. Затем внезапно оборвалась. Одри замерла. Неужели Деайним успокоился из-за ее упражнений? Плохо. Нельзя проявлять себя так явно. Притом она не уловила, когда это он взял себя в руки. Правда, она была занята. Но впредь стоит быть осторожней, не влиять на клиента без надобности. Собачья все же жизнь. Носитель на тебя влияет, а ты на него — не моги. Неровен час обнаружит, что им что-то управляет, а тогда… Ладно еще, что у Деайнима сильное тело, мускулистое, неодышливое, и если забыть, что он мужчина, а она — вовсе наоборот, вливаться в него — одно удовольствие. Невзирая даже на сломанные ребра и массу порванных связок и сухожилий. Ай да носитель! Как удачно он исхитряется отделаться от боли, забыть о ней. И еще любопытная черта: умение отдаться даже минимальному удовольствию. Вот как сейчас, например. Прохладный ветерок, соленый морской воздух, чуть более терпкий, чем земной. Роскошный вестибулярный аппарат у парня. У самой Одри — так себе, от наблюдателей требуется абсолютное психическое, а не физическое здоровье. Благодаря носителю она впервые в жизни наслаждалась морем.
Но вообще-то действительно надо спрятаться чуть no-глубже. Наслаждения можно и разделять, а вот мучениями и страхами с носителем делиться не стоит. Ведь ей до сих пор неудобно и немного муторно, хотя Деайним Крайт чувствует себя недурно, несмотря ни на что. Каково ей придется, если ему сделается плохо? Нет, надо себя прижать. Вот как сейчас. Шлюпка такая маленькая, так далеко внизу, на волнах. Одри бы в жизни не спустилась. Господи, только бы Деайним не уловил ее ужас, иначе он мгновенно полетит в эту прозрачную воду.