Читаем без скачивания Ели воду из-под крана - Александр Сидоренко

Галя почти сразу нашла клиентов — достаточно молодую ещё семью Сорокиных, муж ушёл из армии, и они решили переехать из Курской области жить на тёплую Украину. Даже удалось поднять цену до одиннадцати. Она взяла задаток и начала наводить справки по поводу концерта. Для этого пошла в ресторан «Черемшина», на кругу первого троллейбуса, где до сих пор играл на ионике Валерыч, который когда-то лабал ещё с её мамой в родном городе.

Обрадовавшийся Валерыч сразу напоил её и потащил к себе в общагу. Так как Гале всё равно терять было нечего, она величественно отказалась от импортных презервативов с усиками, чем привела старого мудака (ему было далеко за сорок) в полный восторг. Гале несказанно повезло — Валерыч когда-то служил в музроте с тубистом (примечание переводчика: туба — огромная такая труба, на которой ещё играл Карабас Барабас в известном фильме перед тем, как сказать «это просто праздник какой-то») Альфредом из Москвы. Когда они последний раз виделись, то сын Альфреда как раз работал техником в «Мумий Тролле». Что такое техник в группе, Галя не знала и собиралась не узнать. Возможно, это что-то типа технички в школе, которая моет полы и следит, чтобы пацаны на крыльце не курили.

Галя переписала телефон и позвонила. Альфредов сын, Егор, давно уже с троллями, как он выразился, не халтурил, но дал телефон их директора. Это было вдвойне хорошо — Валерыч говорил, что нужно выходить напрямую, потому как жадные посредники в шоу-бизнесе накручивают свой интерес. Атак можно было быть уверенной в том, что деньги достанутся Илье.

Галя забалдела от него сразу, уж больно он был не похож на других людей с эстрады. А этим летом ещё и вышла песня, которая ей показалась лучшей из всей музыки, которую она слышала за свою жизнь. Можно было и не записывать её на кассету, а просто пройтись по улице — из какого-нибудь окна обязательно раздалось бы: «Когда я вижу, как ты танцуешь, малыш, ты меня волнуешь...»

Директор по телефону говорил очень уверенно и быстро. Вас интересует корпоратив? Заказник? Какая площадка? Тут Галя с ужасом поняла, что всей группе с барабанами, гитарами и ионикой в однокомнатной квартире не разместиться. Решение пришло само собой — это ресторан, сказала она. И добавила — «Черемшина».

— Для заказника нам нужно пространство десять на десять метров. Это фирма гуляет?

— Нет, день рождения. Вообще-то день рождения у Гали был в ноябре, но для человека, который собирается прервать свой жизненный путь, возможны исключения.

— Это будет стоить десять тысяч, плюс райдер, предоплата стопроцентная.

Что такое райдер, узнавать было некогда. От квартирных денег оставалась целая тысяча. Можно было и «Черемшину» на целый день закрыть (снять наутро, конечно, было бы дешевле, но вешаться Галя решила вечером, чтобы нашли её на рассвете), и шампанским просто обпиться. Так как она была одна, можно было попросить Илью станцевать с ней всего один медленный танец под «Малыша».

Деньги за квартиру Сорокины должны были отдать через неделю, договорились с директором, что он пришлёт курьера, который заберёт деньги и обсудит условия райдера. Наверное, это было что-то про гостиницу и питание. Галя решила, что ночевать они тут вряд ли останутся, а покушают вместе, за праздничным столом.

Выйдя с переговорного пункта, она была счастлива, впервые, наверное, с того момента, как Мишка оказался такой сволочью. Она шла домой, и тут с неба свалилась ещё одна блестящая идея. В «Натали» давно уже писали о том, что по последней моде в сильной любви признаются на больших рекламных щитах, которые называются бигбордами. Один такой как раз висел над дорогой, изображённый на нём Леонид Данилыч Кучма призывал чего-то там сделать. Галя остановилась и внезапно увидела, как это будет: нужно заказать бигборд, на котором будет её лицо (была одна фотография, которая ей всегда нравилась, в белом платье на выпускном балу с длиннющими белыми же розами), рядом Илья Лагутенко и надпись: «С Днём Рождения, Галенька! Твой Илья».

Против такой тяжёлой артиллерии Вальке будет нечего противопоставить. Народ будет явно на Галиной стороне и после трупа в красивом платье во дворе они с Мишкой здесь будут прокляты — придётся бежать, причём бежать от собственных глаз, в которых навечно разместится хрупкая девушка на тополиной ветке.

Концепция сложилась, оставалось решить ещё один важный вопрос — в одной из бесчисленных криминальных программ, которыми баловало украинского зрителя теперь заграничное российское телевидение, как-то раз рассказали о том, что повешенные после смерти обязательно обписываются. С этим нужно было что-то решать — напрудить лужу в такой важный момент было никак нельзя — эта история должна была остаться в веках!

Галя решила проконсультироваться с кем-нибудь из врачей. Нужно было что-то придумать на этот случай, какой-нибудь катетер или что-нибудь в таком духе. Однако её планам осуществиться было на дано. На следующее утро без звонка нагрянул батя. Он был не похож сам на себя — гладко выбрит, в новой голубой рубашке и в начищенных туфлях.

Галя сперва держалась, а потом зарыдала и всё ему рассказала. Батя молча её выслушал, потом медленно поднялся и вышел во двор. Мишка как раз сидел там, поигрывая ключами от машины. У него была жёлтая Дэу Нексия, купленная по случаю у таксиста Горенко из первого парадного. Вполне вероятно, что они с Валькой собирались на увеселительную прогулку — за город на речку или в Луна-парк.

Батя, абсолютно не стесняясь соседей, сходу зарядил Мишке в лоб. Тот упал с лавочки, Валька заверещала, а отец забрал у сидевшей тут же старухи Лифантьевой её клюку и начал молча бить Мишку. Тот, даром что на голову выше, почему-то только прикрывался и удаль молодецкую проявить не спешил. На шум подканали братья Бондари, местные сявки и завзятые Мишкины дружки. Было их двое, средний, Макар, как раз был в СИЗО, его приняли на базаре за переворот (примечание переводчика: следует различать понятия «переворот» и «отворот», отворачивают — это кража с легким нажимом, а переворачивают внаглую) партии кожаных курток из Турции.

Батя молча повернулся к ним, и было в его стойке и глазах что-то новое, совсем иное. Такое впечатление, что это Брюс Виллис переоделся в него и прибыл в наше хуево-кукуево сниматься в фильме «Крепкий орешек-3».

Бондари были известны как жуткие хулиганы, они ходили с одинаковыми белыми бультерьерами (которые, тоже, наверное были братьями), носили толстые золотые цепи и всегда имели при себе телескопы (примечание переводчика: выдвижная дубинка «телескоп» построена по принципу останкинской башни, как будто много узких железных матрёшек выскакивают одна из одной).

Дальше произошло невероятное — старший Бондарь, Виталик, глянул на Гальку, видать допетрил что к чему, сплюнул и потянул младшего, Андрюху, в сторону. Возможно, они были в курсе ситуации, а, может, Бог на свете таки есть.

Батя выдал Мишке финальный хрясь, вытер палку рукой и вернул Лифантьевой, которая лихорадочно звала милицию. Она схватила палку и побежала к своему парадному. Отец, в которого явно вселился Аль Пачино, приобнял Галю и тоже повёл домой.

Самое обидное, что квартиру вернуть не удалось. Сорокины наотрез отказались принять задаток, батя клял их «вонючими кацапами» и грозился пойти по судам. Но правда была на их стороне — через пять дней Галя взяла академический отпуск, собрала платья с кассетами, и они поехали на родину.

Курьер группы «Мумий тролль» прибыл в город, как и было оговорено, в первый понедельник августа. Он ломился в «Черемшину», где был предельно быстро послан в пеший эротический тур. Покантовавшись в городе ещё часок, он спешно отбыл в Москву.

У Гали родилась чудная девочка, назвали её Дашенькой. Она росла умничкой и радовала деда и прабабку. Гальку Жень Же-нич через год сосватал за завязавшего с ширкой сына вечного депутата Онищука. Про таких, как его пахан, говорили: кто при царе жил, тот и сейчас неплохо себя чувствует. Онищук-старший первым из местных публично отрёкся от КПСС и переквалифицировался в украинские патриоты.

Та ещё, короче, гнида, но деньги в семье есть. Сынок его прилично начудил, но после принудительного лечения стал тихим, спокойным и возглавил местный универмаг. Так что всё в результате было хорошо. Жень Женич теперь закладывал редко, по большим праздникам, с законным зятем за хорошим столом. Заходил он к Гальке каждый день, брал Дашульку, и они шли гулять.

Как-то раз на Пасху он сказал Гальке, что, может, надо было дать матери промеж глаз, глядишь бы, и образумилась. И никуда бы не делась. Дочка ответила своим любимым: ты-сла-что-сла-сказал-сла, и добавила, что он бы жену в жизни не тронул.

— Знал бы раньше, тронул, — сказал Жень Женич. — Жизнь, она разная, меняться никогда не поздно. Он выпил небольшой стопарь, закусил хлебушком и погладил Дашеньку по голове, потому как она, умничка, съела целую тарелку пюре.