Читаем без скачивания Кружево неприкаянных - К. Аннэр

Старушка оглядывается по сторонам… Полки книжные, от пола до потолка, со стеклянными дверцами, открываются вверх и прямо, за стёклами фотографии… С того места, где кресло, их не разглядеть, но она и так прекрасно помнит. Мама, папа, брат и она. Папа как-то очень ловко всех обнимает – и маму, и её, он большой, улыбчивый, все как бы под его защитой, ей лет 5… Последняя фотография папы, он за письменным столом… Брат, тоже последняя фотография. Последняя в том смысле, что ни его, ни фото… это ещё до войны, в войну никто не пропал, до войны исчезли… и папа, и мама, и брат Всеволод.

Ещё есть папина фотография из личного дела – фас, профиль – прислали недавно и письмо такое хорошее, что «… репрессирован необоснованно… дело сфабриковано бывшими работниками ОГПУ…». Ещё порекомендовали обратиться в организацию, где он работал, с тем, чтобы выплатили двухмесячную компенсацию…

У мамы подпольная кличка «Ванда». Её так всегда и называли, а по имени редко…

«Боже мой, я опять застряла!» Фотографии делал Всеволод. Всеволод – мамин сын от первого брака. Первый её муж, как и мама, революционер и умер от чахотки, которую получил в тюрьме. Второй муж революционером не был, но умер тоже в тюрьме, а мама тоже от чахотки, но не в тюрьме. Всеволод пропал в 39 году. Ушёл из дома и не вернулся. А мама отсидела, «вышла» из лагеря и умерла через год на поселении.

Старушка поёрзала в кресле, выбирая наиболее удобное положение между выпирающими наружу стальными пружинами. «Ты должна хорошо запомнить эту дорогу»! – строго потребовала Ванда, когда они возвращались от тёти Муси Баубель, её подруги по ссылке.

«Мамочка, зачем»?

«Дорога к станции, поезд, вокзал, трамвай… ты должна всё это знать и помнить…»

«Но я же всегда с тобой»!

В. Н. Фигнер, Е. Фигнер, М. Шебалин, Л. Дейч, М. Фроленко, А. Якимова-Диковская, заявление в президиум ЦИК СССР:

«В эти торжественные дни, мы обращаемся к ЦИК СССР с нашим словом, посвящённым тому, что волнует и тревожит ежедневно и не даёт покоя.

Тысячи русских граждан заполняют тюрьмы и самые отдалённые и глухие, лишённые малейших признаков культурной жизни углы нашей страны, ссылка в которые по политическим мотивам при старом порядке самым решительным образом осуждалась общественным мнением демократически настроенных передовых кругов всех государств мира. Сотни, тысячи других находятся за рубежом своей родины.

Второй проблемой является расстрел и, прежде всего расстрел без гласного суда и даже вообще без суда.

Такой порядок не может и не должен продолжаться. Это не нужно Советской власти. Это мешает её росту. Это деморализует сознание граждан. Это отравляет и портит жизнь наиболее чутких и честных из них.

Итак, мы, которые долго боролись за революцию, перенесли многие тюрьмы и каторги, подчас были лицом к лицу с самою смертью, мы, во имя той же Революции и её окончательного торжества, просим: отменить расстрел. просим широкого помилования всех политических заключенных, просим смягчения режима ссылки, просим уничтожения административных репрессий с тем, чтобы только суд назначал меры социальной защиты».

Бабуля как бы замерла в кресле, её маленькое тельце откинулось на спинку, рука легла на лоб и опустилась на глаза… Она долго сидит так, потом что-то… очень тихо… это песня… хрипловато-звонким голоском…

«…Мой грустный товарищ, махая крылом,Кровавую пищу клюёт под окном,Клюёт, и бросает, и смотрит в окно,Как будто со мною задумал одно…»

К маме иногда приезжали друзья. Под вечер, в непогоду, так замечательно оказаться в этом кресле… какой замечательный разговор… и пели… очень воодушевлённо, красиво… завораживающе…

«…Зовёт меня взглядом и криком своимИ вымолвить хочет: «Давай улетим!»

…Из-под руки прикрывающей глаза появляется слёзка… и тихонечко скатывается по морщинкам…

«Мы вольные птицы; пора, брат, пораТуда, где за тучей белеет гора,Туда, где синеют морские края,Туда, где гуляем лишь ветер… да я!»

Мужчины мало говорили, молча показали бумагу, молча обыскивали и молча ждали, пока мама соберётся. Мама тоже молча сложила вещи в небольшой чемоданчик и только перед тем как выйти из комнаты, спокойно сказала: «Теперь ты знаешь дорогу, живи здесь, тебе помогут. Не жди, не проси… Не надейся, но может быть, я вернусь».

Увели под утро…

«Ссылка, каторга»… родные слова! Все друзья были каторжане и ссыльнопоселенцы, даже общество такое существовало – «Политкаторжан и ссыльнопоселенцев».

«Знаешь дорогу…» – это дорога в Питер к друзьям. Да, она знала. Мама показывала, а последний раз заставила всё сделать самостоятельно. Они и туда, и обратно ехали отдельно.

С тех пор, просто закрыть глаза… Мама где-то далеко, кругом темно, на ней белый большой платок шерстяной… платок не завязан, спадает с головы, красиво обрамляя её чудесное лицо… Мама придерживает платок возле шеи… идёт, аккуратно ступая, тщательно выбирая, куда поставить ногу… Но никогда, сколько не проси, даже головы не поднимет: «… Хотя бы раз посмотри на меня… Куда ты идёшь?»

Старушка слегка шевельнулась, лицо вздрогнуло, она тихонько охнула и открыла глаза… Пружины кресла прикрыты остатками ватного одеяла, но под действием даже небольшой нагрузки они постепенно раздвигаются и сидящий в кресле оказывается между ними… зажат!

Давно надо ремонтировать, очень давно, но ведь это любимое кресло… маме нравилось, папа здесь сидел… Оно их помнит. это как бы вычеркнуть, принять отсутствие…

«Спаси и сохрани… – бормочет старушка тихим голоском – … Манечку и всё её многочисленное семейство – … Рому, Диму, Федю… Никиту… боже, забыла, Васичку и Олега… их так много всегда … приходят, уходят, друзья, родственники… дальние, близкие… храни всех… Если бы не они… может и не надо бы так надоедать, но… я всегда беспокоюсь…».

За ней пришли когда началась финская война… Финский залив, финская граница, финские шпионы… и она как бы и не финка, но все равно финка, поскольку… финно-угорка, и одна из ЧСИР-ров… членов семьи изменников Родине.

Москва, Кремль

1. Установить,

что совершеннолетние члены семей лиц (военнослужащих и гражданских), осуждённых судебными органами или Особым Совещанием при НКВД СССР… подлежат аресту и ссылке в отдалённые местности СССР на срок в пять лет. Членами семьи изменника Родине считаются: отец, мать, муж, же на, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили совместно с изменником Родине или находились на его иждивении к моменту совершения преступления…

В лагере как-то раз услышала: «это давно было, ещё до катастрофы».

Как молния!

Лиза, Лизонька, Елизавета, Елизавета Карповна, … Еличка… – в одно мгновение вся жизнь в удивительном всевидении… И ни горечи, ни ненависти, и ни радости, ни счастья, а… как вдох и выдох глубокий после того когда воздуха уже нет.

И мир словно остановился… и… как туман рассеялся… и ясно видно всё – вот степь, сопки, пыль… бараки… люди… и всюду жизнь… жизнь… жизнь…

Они с Фанечкой пьют чай, а Вилеша (в.и. лен…), муж Фанечки, очень ловко мастерит чемодан. У него теперь появился замечательный заработок! Посёлок пустеет, люди разъезжаются, всем нужно с собой что-то взять. Виля делает чемоданы из всего, что есть под рукой – картон, кожа, брезент, фанера… В его рабочем углу всегда идеальный порядок, и он делает всё очень аккуратно и тихо. Виля даже может поддерживать разговор, не отрываясь от работы, постучит легонечко молоточечком, что-то приклеит, что-то верёвочкой перевяжет потуже, а пилит маленькой пилочкой, от которой совсем немного опилок и звук такой негромкий – «вжик, хррр… вжик, хррр…» Так же негромко строгает небольшим рубаночком, который сам же и смастерил… «Пришло время собирать вещи! – восклицает он, весело поблескивая ясными глазами, – а у меня есть то, куда это делать»… «Что ты говоришь?» – Переспросила Фанечка отвлекаясь от разговора с Елечкой. «Вещи, говорю, нужно складывать в чемодан! И ехать, ехать, ехать куда подальше…»

Вещей было мало, а всё свободное место заняли пирожки и лепёшки, которые испекла в дорогу Фаня.

Караганда-Москва-Ленинград…

Соседка помогла затолкать чемодан в багажный ящик под сиденьем, ещё при отправке, когда вагон первый раз вздрогнул, лязгнув всеми стыковочными железками, их глаза встретились… «Лотта», – как сказал кто-то… а может и сказал.

Раздали постельное, разнесли чай, дочь Лерочка уснула держа мамину руку… А женщины… – немного одна расскажет, немного другая… «Лотта» – так называли женщин, которые вступали во вспомогательную женскую службу «Лотта-Свярд» отрядов шюцкора, от шведского слова Skyddskar – охранный корпус, эдакий финский вариант русского казачества. Отряды появились в Финляндии в 1917 году, а в Германии в 34-м и назывались они там Schutzstaffeln, сокращённо SS.